Недавний телефонный звонок ко мне народного артиста РСФСР Александра Яковлевича Михайлова, накрепко взбудоражил мою душу. Он благодарил меня за мою книгу «Аналой». Слушая все последующие несколько месяцев подаренный диск песен этого удивительного человека, думалось о многом о разном, да и быть по-другому не могло. До прослушивания первого раза, чуял нутром, что слёзы с глаз польются непременно, тут уж даже не трепыхайся. Первой зазвучала рубцовская «Тихая моя Родина», затем «Вот мчится тройка почтовая», дальше — «Князь Владимир», «Конь вороной», «На дальнем берегу»… Это, конечно, не полный список названий песен. Назван же этот сборник — «Экология души». Невольно думалось, что такие песни по нынешнему телевидению почти не звучат, особенно на первом канале. Там преклонение перед западной музыкой вовсю идёт. Мы никогда не поднимем нашу национальную культуру, если не будем петь песни наших праотцов. А делать это надобно, чтобы видеть и чуять нутром нашу кондовую Русь. Певец Игорь Николаев в недавнем выступлении по радио говорил:

— Если вы находитесь в Америке, то кругом звучат только местная музыка и песни. У нас же всё наоборот.

И за одним этим высказыванием очень зримо видится боль за нашу культуру действительно замечательного композитора, певца, артиста, патриота…

Нынче же стою на морозе и жду Тамару Михайловну, ибо условились мы сходить к дальней родственнице Александра Яковлевича Михайлова, бабушке Анисье, которой уж девяносто три года. Тревожусь, конечно: человек она старый, а я, многогрешный, со своими расспросами… Удивительна жизнь в наш мало читающий век: что-то движет тобой, живёт надежда, ведь кто-то и прочтёт, банально пишу, ведомо мне это, но ведь всех нас тоска часто изводит, а тут, гляди-ко, искорка надежды на добрый разговор высветлилась. А стало быть, и тоску, хоть на крохотное время, отогнать от себя надобно. Вдалеке завидел низенькую согбенную женщину — это Тамара Михайловна (героиня моего рассказа «С чернильницей на босу ногу») спешит и на ходу извиняется за маленькое опоздание. Врождённая нравственность их поколения всегда удивляет: пройдя страшный голод, войну, разруху, повальное безвременье — это самое лихолетье их нисколько не поколебило, даже напротив — укрепило удивительным Божиим промыслом. Обнимаю её, и вот мы уже в гостях у бабушки Анисьи. Анисья Григорьевна посетовала на глухоту, но улыбалась и даже смеялась. На мой вопрос об Александре Яковлевиче ответила так:

— Наши мамы были родными сёстрами. Повыросли девушки, замуж вышли, вот и разбрелись пути-дороги. Поэтому Саша родился в посёлке Оловянная, я в Читинской области Красночикойского района в селе Урлак. Маленькую меня в Монголию увезли, отец Гавриил Корчанов приискателем был. Время в России страшное тогда настало, вот и жили пятнадцать лет в Монголии. Дед мой Нифёд Иванович сто двадцать три года прожил, и вот, видно, и мне велел. В Монголии и посольство русское было, врачи, учителя, жили, никто никого не притеснял. Посевные поля, правда, большого урожая и не видывали, для картошки там земля не годная, мало вырастало, скот за счёт травы одной рос, так и жили, а и в Читинской области земли не плодородные. Это наша русская выживаемость помогает. Закончилась Великая Отечественная война, стали с неё солдаты возвращаться, калек страсть как много. Вот русские мужики, жившие в Монголии, были призваны защищать Родину в Россию. Да все почти искалеченные, кто жив остался, вернулись. Я молодая ещё совсем была, вышла замуж за Василия Ивановича Трофимова. Всю войну он прошёл, четверых детей нажили, двоих вот уж нет в живых.

Анисья Григорьевна на мгновение замолчала, и чтобы отвлечь её от грустных мыслей, спрашиваю — остались ли боевые награды от мужа, и хотя уже заранее примерно знал ответ, к счастью понял, что разговор продолжается:

— Да, дети все их порастащили куда–то, всё игрались с ними.

Мудрая женщина ни на секунду не теряла нить разговора, и на мой вопрос, как они попали в Братск, уверенно ответствовала:

— Родственники мужа нахвалили, говорили, денег много дают, вот мы и подались в Братск. Приятно было видеть, как люди, ещё совсем недавно приехавшие на этот полюс мужества, устраивались на интересные, разносторонние работы, строили заводы, дороги, улицы, получали новенькие квартиры, невиданное дело это для нашей деревенской братии, известное дело, до этого жили страшно и бедно. Трудилась в третьей больнице, работала с Анной Ивановной Чусовой, сёстрами хозяйками были. Жили поначалу во времянке. Муж Василий Иванович, хоть и работящий был, но война видно повлияла, выпивал от этого, долго и не жил, сорок семь лет всего было, когда помер. Квартиру дали, как и всем тогда, быстро, теперь уж праправнук есть, вот жизнь пролетела.

Мне, конечно же, не терпелось задать вопрос о Александре Яковлевиче Михайлове, и этот удивительно скромный человек спокойно с улыбкой говорит:

— Со спектаклем Саша приезжал к нам в Братск, «Любовь не картошка» назывался, чудотворный это спектакль прям, но вот мы и поехали, зашла к нему в гримёрку, поглядел на меня, говорит, похожа на мою маму. Обнимались, целовались на радостях-то. Книжку он написал, мне подарил, фотографировались на добрую память. Мы, когда приехали на спектакль с внучкой Настей, Александр Яковлевич спросил: «Вы деньги за спектакль платили?» И когда узнал, что платили, пошёл в кассу, забрал деньги и отдал нам. Сказал, что, мол, ещё чего не хватало — платить. Один раз, уже давно, когда Саша к нам в город со спектаклем приехал, увидел, что ребятишки стоят у дверей, не досталось либо билетов, либо ещё чего-то случилось. Так он всех их запустил в зал, сказал, рассаживайтесь потихоньку. Работницы «Братск-АРТ» хоть и были недовольны этим, но перечить народному артисту не стали. Простой он, слава его не испортила — это видно сразу с первого дыху. Статья в газете даже вышла, когда мой брат Николай Корчанов в Иркутске с Александром Яковлевичем встретились.

Выписываю текст из газеты «Жизнь» за 2003 год, статья называлась «Актёр Михайлов нашёл брата в нашем городе», «Спектакль прошёл превосходно. Зрители были в восторге. Александр Яковлевич в нашем городе уже третий раз. Но вчера его ждал сюрприз: сводный брат-иркутянин сообщил эту новость ему уже за кулисами. В гримёрке были дружеские объятия и поцелуи. Александр Яковлевич спросил:

— Ты на концерт пришёл за деньги?

Брат ответил:

— Да.

— Никогда больше не плати, скажу организатору.

Николай Корчанов всю жизнь проработал сварщиком. Николай видел все фильмы брата, ходил на спектакли, но никак не решался подойти к актёру. На встрече настояла жена Николая, и супруги поведали газете, что не ожидали такой тёплой встречи».

С немалым удивлением переснимаю на свой сотовый телефон редкие снимки, где народный артист изображён совсем молодым, гляжу на теперешние фото с Анисьей Григорьевной, Александром Яковлевичем, и внучкой Настей. За разговором вспомнила Анисья Григорьевна, как мыла полы с Анной Чусовой в нашем правобережном храме  Преображения Господня, как все удивлялись, какие вкусные пироги пекла Анна Ивановна, будучи почти незрячей. Взгляд мой упал на икону Пресвятой Богородицы. И Анисья Григорьевна, видимо, догадавшись, о чём хочу спросить, рассказала:

— Болела я очень, и явилась ко мне Богородица и сказала: «Намаялась ты матушка, иди в огород, и наломай палочки у малины». Дело было зимой, проснулась я, плачу, зима же на дворе. Пошла в огород, наломала палочек малины, листочки-то только летом. Запарила я это дело, так вот с тех пор не кашляю.

Память и сознание не мало пожившего замечательного человека во время разговора перемежёвывались, и она снова ушла в далёкое прошлое:

— Было и такое, что повадились к нам в деревню медведи. Идёт прямо на маменьку мою сердешную, огромный, лохматый медведище. А она, мать-то моя, и говорит: «Казанская Божия Матерь, помоги! Чую, говорит, я его мощное утробное дыхание», а медведь этот вдруг развернулся и ушёл, не тронул маму. Не верующему в Бога это трудно понять. Крестили меня в Кяхте в двадцать четвёртом году, Ленин ещё живой был. Семь рублей отец зарплату получал, вот так и жили. Мне ныне девяносто три года, по дому сама всё убираю, пеку пироги ишшо. В календаре написано, что для пожилых нет уже поста. Сейчас на пенсию жить можно, если кто против скажет — это значит тот, кто не пережил всего того, что мы пережили.

Анисья Григорьевна снова перешла в воспоминаниях об Александре Яковлевиче:

— Поёт он хорошо, особенно старинные песни, у нас в родове все песенники были, у Александра и дочка тоже поёт. Было время, когда артисты стали рекламировать разные лекарства, так Саша наотрез отказался, говорил так: «Если людям не поможет, как потом людям в глаза смотреть?». Телевизор я смотреть не люблю, сразу давление поднимается, радиация там, наверное. С Настенькой, когда с внучкой жила, она мне сразу укол поставит, а так боюсь. И вот ведь какое удивительное дело, не смотрю телевизор и давления нет никакого.

Человек этот удивительный снова улыбнулся и даже засмеялся. Я же, чуя, что уже, наверно, надоел своими расспросами, сказал моим дорогим прихожанкам, что, мол, побаяли и будет, утомились поди от моего говорка-то. Каково же было моё удивление, когда Тамара Михайловна и Анисья Григорьвна, одновременно поднявшись с кресел, стали меня упрашивать, чтобы я отдохнул на диване, а они спроворят ёдово на кухне:

– Мы ж готовились, я сейчас блинчиков фаршированных разогрею, не обижай ты нас, —  говорила Тамара Михайловна. Но моё удивление на этом и не думало заканчиваться, именно к разговору этому девяносто трёхлетняя Анисья Григорьвна наизусть с выражением стала читать стихи:

— Она на барском поле жала

И тихо побрела к снопам

Не отдохнуть, хоть и устала,

А покормить ребёнка надо.

В тени лежал и плакал он.

Она его распеленала,

Кормила, нянчила, ласкала

И незаметно впала в сон.

Открывши рот от услышанного спрашиваю:

— Как наизусть помнишь?

Ответ:

— А как же Толик, в школе же учились. Я ещё «Мужичок с ноготок» наизусть помню.

На кухне закипела работа. Тамара Михайловна, так как была среда, на сковороде разогревала начинённые скоромной начинкой блинчики. Мы с Анисьей Григорьевной наизусть читали «Мужичок с ноготок». Но Анисья меж тем во всём помогала накрывать на стол. Тамара Михайловна, с улыбкой наблюдая за этим, тихо говорила:

— Бывало, пойдём со службы воскресной, всегда к Анисье идём, у неё блины всегда пышные, нашей природной русскостью отдают, от этого, наверное, старое вспомним, о нонешнем, конечно, поговорим, не хотелось нам с мужем моим Александром Михайловичем обижать Анисью, вот и шли на блины.

В разговоре я посетовал на то, что болят уши, тут же Тамара Михайловна посоветовала засовывать в ухо листочки герани. Анисья Григорьевна громко, видимо, из-за глухоты, сказала:

— У меня манты есть, давайте сварим и наедимся.

– Нельзя, Анисьюшка, ныне ведь среда — постный день.

И на слова Михайловны Анисья снова громко засмеялась:

— Ну, надо же, забыла, но мне прощается, наверное, старая же всё-таки.

Смеёмся. Глядя на то, что на столе есть, что покушать, невольно вспомнили, что в деревнях раньше пенсию не давали. Вдруг Анисья говорит:

— Простой Саша-то, похож на тебя, Толик, такой же говорливый.

Когда перед трапезой читали молитву Отче наш, я с радостью глядел на моих дорогих старушек, радовался солнечному дню. Да и тому, что жена подарила мне новый сотовый с диктофоном, ибо память стала подводить, а писать о стариках о том, что они бают для меня, есть простая человеческая радость… Начинка фаршированных блинов оказалась таковою: жареная капуста, морковь, фасоль, лук, чеснок, петрушка. Едим, а Тамара Михайловна говорит:

— Толик, нам с мужем сейчас и дачу-то не выгодно содержать. На один бензин сколько уходит. Дров заготовить, за дачу, за свет заплатить. Но не бросаем, привычны к земле. Хоть всё болит, но вот наработаешься на земле, и отвлечёшься от болезней разных.

Встрепенулась и Анисья:

— Я в Монголии когда жила, у китайцев работала, там и научилась делать манты, жизнь многому учит, а всё одно — мало-то мы и ведаем об этой самой жизни. Так видно надо, нельзя на человека всё взваливать. Вот притчу одну слыхала. Заходит мужик в дом, и видит, что из детской комнаты собака его любимая вся в крови выходит, взял и пристрелил пса. Зашёл в комнату — ребёнок живой, а рядом большая змея без головы лежит. Непостижимо порой многое…

Анисья Григорьевна, памятуя о среде, испросив на то моего разрешения, добавила мне в чай немолочных сливок, и снова заговорила:

— Многие обижаются на своих родственников, что те в храм не ходят. Не надо на них обижаться. Надо будет — Господь приведёт в храм, а вот ругаться на эту тему не след. Надобно стараться дружно жить, мои-то, слава Богу, дети и внуки каждый день звонят, продуктов везут. Да вот в старости уж и не охота есть так, как раньше. В больнице работала, второй раз болезнь Боткина подхватила, говорили, не выживу. А я молилась о детях. Таблетками, травами лечили, поднялась вот и живу. Я всё в разговоре меняюсь… Саша с матерью пели под балалайку, любили они народное всё. Саша потом маму в Москву забрал, тосковала она по Родине, болела, да вот померла. Ну, у каждого человека своё времечко определено, я вот девяносто три года живу, не верится, конечно.

Умолкла Анисья, тут же встрепенулась Тамара Михайловна:

— Сосед мой Юрий Педченко, как не вспомнить, дочь стала у него наркоманкой, молился за неё отец, пироги сам пёк, продавал на рынке. Надо было как-то выживать. Завод-то развалился наш отопительный, кормилец. И вот ведь отцовы молитвы помогли, перестала его дочь наркоманить, детей родила, мы с дедом моим Александром поспособствовали, чтобы покрестить этих детей.

Мне тоже вспомнились эти пироги, покупали их на рынке многие. И начинки много, да и сами по себе пироги были большие, и очень вкусные. После, познакомившись с Дядей Юрой, всегда с улыбкой наблюдал за его деревянной табличкой, на которой было написано «Пирожки от дяди Юры». Помню, довелось попить чайку у нашей одной заводчанки Светланы Кобец. Вот там нам дядя Юра и поведал, что рядом торгующие пирожками женщины на него сильно обижались:

— Я ведь дешевле продавал, пироги мои большие были, начинки не жалел, а главное, чтобы рецепт этот разработать, пришлось не один мешок муки испечь. Понимаешь, довелось однажды испробовать пироги у одной женщины, и захотелось, чтобы именно такой вкус был.

Об этом человеке писал мой друг журналист Сергей Маслаков, чтобы найти этот интереснейший материал, надо в поисковике на сайте «Имена Братска» набрать название статьи «В титрах не значился». Не удержусь и напишу, что Юрий Педченко много лет назад работал помощником знаменитых режиссёров страны, таких как: Леонид Давыдович Луков, Сергей Апполинариевич Герасимов, Яков Александрович Сегель. Принимал непосредственное участие как помощник режиссёра в таких фильмах, как «Дом, в котором я живу», «Добровольцы», Отчий дом», Ночь перед Рождеством» и многих других. Был хорошо знаком с актёрами Вячеславом Тихоновым, Петром Олейниковым, Нонной Мордюковой, Николаем Крючковым, Юрием Францевичем Милляром и многими другими. Но жизнь занесла такого человека к нам в Сибирь. Сейчас Юрия Педченко уже нет в живых. Но осталась праведная статья Сергея Маслакова, уверен — кто прочтёт, не пожалеет…От замечательной обстановки нынешнего дня захотелось спеть мне и песню свою — а почему не спеть? В нашей родной сторонке живём, чего бояться, привожу слова: «Вдоль равнин, перелесков иду я, Где дорога старинна лежит. А душа словно что-то почуя, К бирюзовой прохладе манит. На пригорке виднеются избы, Храм старинный кирпишный стоит. Деревенские видятся судьбы, Взглядом добрым земляк одарит. Где ж вы зорьки землицы росистой? Одиночество, глушь, тишина. Горемышная наша Россия. Ты веками тоскуешь сама. Оживи, наша Русь, возродися. На коленях всю ночь простою. Здесь святой Серафим наш молился. Мысли древние сердцем храню».

Переведя дух, говорю бабушке Анисье, что если бы довелось встретиться с Александром Яковлевичем, то спел бы ему эту песню. Анисье Григорьевне и Тамаре Михайловне песня моя полюбилась. И когда мы с Тамарой Михайловной стали собираться до дому, Анисья Горигорьевна сказала:

— Как хорошо прошёл этот день.

Ощущая нутром сытость в организме, привёл строчку из стихотворения: «А покормить ребёнка надо»

— Ну и накормили вы меня, мои хорошие.

Обе враз Анисья Григорьевна и Тамара Михайловна засмеялись. И мне совсем не захотелось в конце повествования делать какой-то вывод, то, что написано, то и написано… Материал этот писался несколько месяцев назад, думал опубликовать где-нибудь, но приболел, после была операция на глаз.

Незаметно, как и всегда в жизни, настал день Великой Победы. Надев с женой Георгиевские ленточки пошли на парад. Проходя возле одного дома, увидели сидящую на лавочке молодую выпившую женщину, глядя на нас, она восклицала:

— Жрать нечего, а они на Парад идут.

Всегда и во все времена были и будут люди, недовольные жизнью, но в этот день мне не хотелось думать о плохом. Вернувшись с поселкового парада, включаем телевизор и смотрим парад, и после праздничный концерт. В конце действительно замечательного концерта на сцену вышли Михаил Ножкин, Василий Лановой и Александр Михайлов, пели песню о Бессмертном полку. Глядя на этих трёх патриотов нашей Отчизны, конечно же, обронил слезу. А спустя два дня позвонил Александру Яковлевичу Михайлову, поздравил с Великим праздником, спел ему песню, которую пел Анисье Григорьевне. Поблагодарил народного артиста за помощь в издании моей книги «Одинокая лампада деревни». Словом, состоялся разговор о жизни.

Прошу дорогого читателя не считать это каким-то моим бахвальством. Родился я в холодном бараке, жил всю жизнь в Сибири в Братске, работал сварщиком, служил в армии два года на Урале. Воспитал двоих сыновей, всё, что происходит с родной страной, переживаю, как и все, всем нутром…

Анатолий Казаков

Братск