ДРУЖЕСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ НАД СТИХАМИ, ПРИВЕЗЁННЫМИ И ПРИСЛАННЫМИ В КРЫМ ЕКАТЕРИНБУРГСКИМ ПОЛИТОЛОГОМ, ВЫПУСКНИКОМ ОТДЕЛЕНИЯ ЖУРНАЛИСТИКИ РГУ (ЮФУ)

Интернет-литература эпохи Маклюэна заставляет забыть о том скепсисе, с которым порой смотрели непосвящённые на футуристов. Будущее словесности обрело материальную очевидность смартфонов и ноутбуков и всемирную открытость новейших поисковых систем.   Гонорары писателей электронных сетей и ресурсов зашкаливает в некоторых странах за миллионы,   Грамматика и синтаксис текста получили новые возможности. Слово и даже буква преображаются в самой основе  своей артикуляции и своего жеста. Тем интереснее традиционная словесность, которая успешно адаптируется в условиях нового электронного сознания. И если общение от визуализации виртуальной картинки автора на экране к  реальной встрече вознаграждает открытием новых реальностей и вовлечением в их, этих реальностей, литературную достоверность, то плодотворно и обратное. Встреча с давно знакомым по реальному общению именем приводит и к реальному общению,  открывает горизонты новых  электронных миров виртуального слова.  Но самое главное, позволяет такая  встреча вернуться в реальное прошлое, подтверждая и расширяя его до нашего  настоящего и будущего.

И с радостью разглядев среди поэтических просторов интернета знакомое имя, я не преминул пригласить погостить друга своего студенческого отрочества Владимира Щеблыкина, всенепременного участника поэтических вечеров конца семидесятых – .начала восьмидесятых  в Ростовском университете.  Игры в буриме и смелые эксперименты не мешали на студенческой поэтической сцене искреннему лирическому чувству и откровенному разговору с залом. Имя Владимира Щеблыкина украшало рекламные афиши представлений. Стихи, опубликованные в ЖиФе, стенной газете факультета филологии и журналистики РГУ,  широко обсуждались и порождали  в печати поэтические диалоги.  Многотиражная газета университета, публикуя студенческие лирические миниатюры в стиле хокку, отметила бесспорное художественное дарование   среди других авторов и Владимира Щеблыкина.  К тому времени признанный поэт студенчества учился на заочном отделении.

Неуёмная жажда творчества звала в газету. И в родной песчанокопской газете “Колос” Владимир задолго до получения диплома  журналиста обрёл статус профессионала с гонораром, окладом и перспективами карьерного роста. Заметки песчанокопского корреспондента охотно брала в печать и областная молодёжка, нынешнее “Наше Время”. Появлялись на страницах областной периодики заметки и о самом Владимире Щеблыкине.  Поэт-журналист стал и краеведом, и бизнесменом-рыбоводом, и книгоиздателем. И всё это не только не оставляя пера, но и привлекая доброе внимание собратьев по профессиональному цеху. Чего стоила палеонтологическая находка поэта! Найденный им зуб мамонта удостоился чести пополнить фонды родного сельского   музея поэта-журналиста. Имя поэта украсило газетные хроники. Складывалась типичная счастливая судьба местного автора-патриота с книжками о родном крае, комфортным креслом редактора и удобными телефонными рычагами власти под рукой.

Стандартная судьба конформиста открывает  горизонты комфорта и благополучия в журналистике не меньше, чем в экономике, юриспруденции и партийном строительстве.  Но журналисты вообще, а донские в особенности, натуры в жажде  творчества неуёмные…  Кресла партийных бонз вместе с довольствием они смело меняют на нищенскую стипендию аспиранта. Не буду называть здесь имени этого смельчака, кстати, тоже поэта времён ростовской поэтической сцена конца семидесятых – начала восьмидесятых!  Имя это известно всем профессиональным журналистам Дона, а смелые теории ныне профессора, доктора наук, а когда-то отважного аспиранта,  и в наше ко всему привыкшее время будоражат умы и допекают местным властям, во все времена трудно смиряющимся с изначальной широтой теоретической мысли как таковой.  Так же смело семейную профессию редактора и журналиста один участник былых поэтических представлений на студенческой сцене сменил на опасный труд уголовного сыска. Этого имени не назову только для того, чтобы ненароком не повредить новой профессии давнего лицейского друга. Типичный донской журналист Владимир Щеблыкин тоже в своих творческих поисках пошёл  по жизни не проторенными путями.  В Екатеринбурге Владимир осваивает новую профессию и получает новый диплом, на этот раз политолога. Кстати, не все помнят сейчас, что первым политологом в русской литературе был не кто-нибудь из, к примеру, декабристов, а Михаил Лермонтов, автор “Журнала Печорина”, ищущего бури “Паруса” и многих других незабвенных литературных памятников неуёмному творческому духу скитальчества.

На дорогах скитаний не растеряет поэт-студент из Ростовского университета драгоценного багажа обретённой профессии журналиста.  В честной и бескомпромиссной борьбе, а именно под таким девизом традиционно проходили абитуриентские конкурсы Ростовского университета, достойный питомец двух альма-матер побеждает четырёх соперников и становится  редактором одной из солидных газет в далёком и неизведанном для него среднеазиатском краю.  И, как всегда! Успешная карьера и материальные блага не зашоривают поэта-журналиста, не закрывают для него необозримой широты нашей подлинной, реальной действительности, не уводят и от сокровенного духовного развития своего творческого “я”.

Новые, неизведанные ресурсы родного слова, возможность войти в сознание современника с уличной вывески, с  витрины букв, из корней  хлебниковского “самовитого слова” приведут Владимира Щеблыкина в творческую лабораторию языка рекламы и прагмалингвистики. И здесь, как воздух, поэту-журналисту потребуется современный индустриальный мегаполис.

Возвращение в Екатеринбург  даст новый импульс  смелым экспериментам и,  что особенно отрадно, не уведёт от традиционного лирического истока, ведь именно лирика хранит целостность души и даёт неиссякаемую внутреннюю энергию творчеству.  Герой этой лирики и предстаёт передо мной со страниц обычного ксерокса традиционного редакционного формата А-4.  Сам формат мило напоминает об  общежитии 4-А нашего ростовского университета, где когда-то читал я лекции стажёрам из Вьетнама, вёл методологические дискуссии под шум падающих камней Берлинской стены со стажёрами из Германии. Кто учился и преподавал в РГУ, тот сразу поймёт, о каком общежитии идёт речь, какое именно общежитие способен напомнить  редакционный ксерокс обычного потребительского формата. Со страниц этого формата и вчитываюсь  в стихи,   присланные из Екатеринбурга в степной крымский  городок Джанкой, который почтили своим вниманием Марина Цветаева и Владимир Маяковский, в котором были Александра Коллонтай и Михаил Булгаков. И кто только здесь ни бывал!  Даже далёкий предок Фёдора Ивановича Тютчева проезжал этими краями во времена незабвенных итальянских путешественников Поло.  Прислал мне эти стихи Владимир Щеблыкин после  нашей и через многие годы приятной  встречи.  Привёз Владимир стихи и на встречу в Джанкой. Можно сказать, целая традиционная бумажно-полиграфическая  книжка составляется. В мерцающем электронном чуде экрана можно лишь первое впечатление от текста составить, человеку  читать по многолетней привычке удобно и естественно только с бумажного листа.  Каков же лирический герой моего давнего друга, некогда студенческого отрока-приятеля, а ныне почтенного пенсионера   Владимира Щеблыкина?

Ясное дело, что в соответствии с профессиональной методой само имя лирического героя моего друга отличается от реального биографического имени поэта.  Стихам в заглавии предшествует символическое имя. И стихи сами по себе  продолжают в традиции реальных встреч сценические монологи.  Впервые поэт Владимир Щеблыкин выступил именно на одной из двух сцен холл-зала Первого общежития Ростовского университета.  Итак, артистическое имя у поэта-журналиста Владимира Щеблыкина  Наян Когданов.

Когданов – человек, жизненная направленность которого ориентирована на время. Имя же Наян  указывает на вектор высоты, положение сверху,  давление вниз. Всё это создаёт образ лидера-гегемона, лидера-доминанта, который лидирует благодаря тому, что имеет отношение к высшим, определяемым свыше событиям.  И такая номинативная семантика соответствует  одной из традиций русской лирики, идущей от Александра Пушкина и Михаила Лермонтова к нашим  современникам Арсению Тарковскому и  Юрию Кузнецову. Традицию эту принято называть мессианской. Лирический герой такой традиции выражает в себе потребность в сильном высшем начале и достаточно популярен среди читающей и пишущей литературной публики наших дней. Поэтическая эго-номинация несёт в себе жизненный предел, контур событийного драматизма героизируемой в стихах судьбы и личности, который в конкретике творчества способен получать самое разнообразное наполнение и разрешение.

Личностный контур лирического героя –  пространство психологического бытия художественно значимой персоны, созданной усилием творческого воображения в поэтическом мире автора. И это пространство  способно концептуализироваться в самых невероятных  логических параметрах. Владимир Щеблыкин своего героя создаёт и вербально визуализирует в соответствии с логикой повседневной жизни нашего современника. Наян Когданов – любящий и заботливый муж, отец, дедушка, человек, живущий в согласии с собой, своими близкими, обществом и природой.  Созданный профессиональным автором, а специальность журналиста несёт в себе именно общественно признанное право создавать тексты и быть их правообладателем, Наян Когданов и сам – личность творческая. Задумываться над тайной вдохновения, возводить  дом, выстраивать человеческие отношения – всё это входит в повседневные заботы персонажа, предстающего перед читателем в своих монологах.  Что особенно значимо и ценно, так это способность психологической работы со своим “Я”, которой  не поскупился  наделить своего героя его автор:

Не выбирай обочины,

щебёнку теребя.

Ты –  слепок незаконченный

в ладонях у себя.

—

Полно ли в доме, пусто ли –

Не в этом суть Творца.

Лепи себя!

До устали!

До личного лица!

(“Лепи себя!”)[1]

При  творческом отношении к своему “Я”, другой, пусть даже случайно встреченный в пути человек – воплощение начала высшего, собеседник и друг, предмет молитвенных интенций, а не психологической творческой  экспансии:  “ Купейные соседи, как иконы, – кто полкой обрамлён, а кто окном“  (“Друг”). Это, конечно, не освобождает при необходимости от естественного для зрелого человека морализаторства, но моралите, дидактика обычно становятся не диалогом, а внутренним монологом-рассуждением. В целом же, Наян Когданов – сочувственный и доброжелательно настроенный наблюдатель, не лишённый вместе с тем и здорового иронического начала.  Это ироническое начало получает развитие в использовании этико-философской драматической миниатюры, цитаты из античного классика Эсхила, которую автор предпосылает импрессионистически решённой жанровой сценке “Инфузория счастья”: “Прометей: \\ – Я от предвиденья избавил смертных. \\ Хор: \\ – Каким лекарством их уврачевав? \\ Прометей: – слепые в них я поселил надежды”. Если Прометей, который наделил людей ремёслами и даже огнём, у Эсхила не тешит себя иллюзиями ни относительно облагодетельствованного им рода человеческого, ни относительно самих благодеяний, то стоит ли  “инфузорию человеческого счастья” благодетельствовать дидактикой и призывами к чему-то иному, большему всерьёз?

Неисправим род человеческий, да и достоин ли исправления?   Дидактика – не самое благодарное из занятий. И Наян Когданов даже в самой смелой своей филиппике  весьма мягок и склонен к идеализации общественных недостатков.  Вот, к примеру, премилая басня “Собака и вороны”, рождающаяся из характерных для авторского дарования жанровых сценок:

Собаке бросили в тарелку макароны.

Несытная, невкусная еда.

Она бы и ушла, да вот беда –

поодаль приземлились три вороны.

—

Собака ест и думает синхронно:

“Какая дрянь! А если отойду –

набросятся вороны на еду.

Сложу в желудок – лучше нету схрона ”.

—

Заполнив брюхо пищей малоценной,

и на ворон слегка оскалив пасть,

довольная, вернулась досыпать

на тёплое ещё овечье сено.

—

И нами правят точно вот такие, –

двуногие с повадками собак.

От жадности давясь, глотают так,

чтоб только не позарились другие.

Во времена учёбы автора литературной персоны Наяна Когданова  был деканом факультета специалист по сатирической публицистике известный в России и далеко за её рубежами профессор Яков Романович Симкин. Однако создал отделение журналистики и передал его в руки декана-сатирика добрейший и милейший доцент-дипломат   Всеволод Николаевич Боянович,  задушевные лекции которого старались обходить острые углы современности дорогами, что называется, дальними.   Такое сочетание самих основ образования и породило щадящий пафос басни.  Герой басни, как видит из живописной сценки-карикатуры читатель, символический пёс,  слуга, охранитель власти по самому своему символическому статусу, но не власть как таковая.  Басенный дидакт-морализатор Наян Когданов – тоже персонаж, тоже символический.  И в нём поэт-журналист Владимир Щеблыкин для приведенной басни видит скорее такого же служивого пса, но помладше, мечтающего о косточке куриной и уж, по крайней мере, о чём-либо слаще и лучше макарон.  Журналист-поэт, питомец  профессора сатиры и доцента-дипломата явно не лишён сочувственной приязни к  власти, ведь коррупционные скандалы, потрясающие наше общество, свидетельствуют, что отнюдь не макаронами охранительная власть питается, которые, как известно благодаря популярным комедиям, едят в тюрьме джентльмены удачи. Люфт, шкала возможного пафосного накала в соответствии с мессианским именем созданного автором героя, можно сказать, на отметке тёпла, но далеко не раскалённой адской сковородки.  Сатира и дидактика в басне – тёплые, щадящие.  Это сатира на грани юмора, почти детского, для внуков и внучек.

Басня – традиционный для сатиры жанр назидания, аллегорической сказки и лежит за пределами поэтической лирики. Сатирическое изничтожение здесь состоит в обличении зоологической природы социального зла, чему служит аллегория. Но даже такое обличение не является, в сущности, ни действием, ни призывом к действию, так как воссоздаёт эффект ментального состояния.  Лирика  не имеет в своей основе действия, что в литературе предмет исключительно драмы, драматического творчества.  Естественное при тех недостатках, которыми так богат мир, социальное чувство героя обретает в своём максимуме ироническое выражение, достигающее горестного сарказма. Об этом стихотворение, посвящённое запустению уральской деревушки “Поварни”, в которой сейчас коротает свои досуги поэт (“Хорошо у нас в Поварне”). В социальной лирике поэту ближе философские обобщения, когда предметом лирической медитации становятся такие категории, как время:

Сколько лет пролетело! Сменились эпохи,

а пустой полустанок всё тот же, как был.

Те же куры сбежались на хлебные крохи,

и снуют под ногами всё тех же кобыл.

Проезжаем всё тот же домишко убогий,

и поваленный лес с тишиной посреди,

где блестит балалайка железной дороги,

как надежда на лучшую жизнь впереди.

(“Полустанок”)

Поэт особо успешен в жанровых лирических зарисовках, и чувство поэта при созерцании  быта и нравов родного ему народа сентиментальное и даже охранительное, но созерцаемая действительность у нас часто угнетающе убога. И отражение такой действительности ближе к реальности в жанре некрасовской пасторали, традиции которой восходят к лирике Лермонтова, не утрачивающей своей актуальности:

Пастушка стегает сухой хворостиной

корову, устало бредущую прямо…

Девчонке навстречу – то кочка, то яма.

Как бабочка – бантик её за скотиной.

—

Дай Бог, чтобы в этой простой пасторали

и пастбище было, и нужные травы,

и чтобы, храня деревенские нравы,

бродили коровы и дети играли…

(“Сумерки в Поварне”)

Лирика социального чувства имманентна самой профессии журналиста, и лирический герой Владимира Щеблыкина, созданный авторским воображением Наян Когданов  обязан своим социальным пафосом высшей школе южнороссийской журналистики, да к тому же и подкреплённой вторым образованием, дипломом екатеринбургского политолога.  И то, что традиции социальной поэтической журналистики были положены в российской словесности Николаем Алексеевичем Некрасовым, который так и не удостоился  реальной возможности завершить какое бы то ни было высшее образование, не умаляет школы, вузовской методологии.  Но нельзя не признать,  что художественное образование имеет и некоторые преимущества. Так, натурный класс академической школы русского очерка закладывает фундамент русского реализма в прозе и поэзии. В этом классе обретают своё мастерство такие разные дарования, как Иван Сергеевич Тургенев и Фёдор Михайлович Достоевский. Но натуралистический русский очерк в европейской традиции концентрирует своё внимание на типе, так называемой физиологии города и горожанина, а параллельно развивающийся реализм в живописи заново открывает так называемый жанр, бытовую, социальную ли, этнографическую ли, но, что, прежде всего, красноречиво   говорящую сама за себя сценку. И здесь журналистское образование даёт пас.  Его надо восполнять в других даже не аудиториях и классах, а студиях, что требует немалых усилий и систематического самостоятельного труда.  К чести Владимира Щеблыкина самостоятельные студии за пределами университетских классов выпускнику Ростовского государственного университета удались отлично.

Жанровые сценки “За стенкой, в соседней квартире…”,  “На Успенской”,   “По заснеженному парку…”, “На проспекте техногенном…” живописны и психологически достоверны, написаны в широком диапазоне от  глубокого  сочувствия к болям и судьбам страждущих участия до  мягкого,  задушевного юмора к суете сует человеческого муравейника наших городов.  И вместе с тем автор не изменяет классической традиции выведения психологического типа (“Аффектоманка”). И. надо отметить, питомцы южнороссийской высшей школы журналистики дадут многим собратьям по перу ощутимую фору. Ведь основатель психологической школы русского литературоведения не только стоит у истоков литературного образования ЮФУ, а в прошлом РГУ и бывшего Императорского варшавского университета, но даже одно время возглавляет университет, занимая ректорскую должность, затем же и вовсе углубляется в сугубо психологические изыскания.

Разнообразие философских, социальных и психологических интересов, проявляющееся в лирике и знакомящее читателя с поэтом-гражданином, щедро одарённым и широко, фундаментально образованным современником, украшает натуру, наделённую живой и естественной человеческой природой. Созданный Владимиром Щеблыкиным Наян  Когданов не облако в штанах, а мужчина. Мужчина этот вполне способен украсить страницы современного гендерного глянца.  Новейшее  слово “гендерный” соединяет  в одном понятии журналистику женских журналов и журналов мужских. Лично мне слово это симпатично. И симпатично не только благодаря обаянию теоретика гендерных масс-медиа Виктории Смеюхи, с которой мне посчастливилось не просто чаи распивать, а распивать их  с классической “Белочкой” и прочими шоколадными конфетными  вкусностями. Ну, это конечно, хоть и правда, но из разряда праздничных церемоний. А если серьёзно, то приятно порадоваться тому, что основательность и солидность научных трудов доктора Смеюхи фактически готовит новую вузовскую специализацию в журналистском образовании высшей школы. И специализацию такую можно и нужно приветствовать.

Конечно, гендерное начало имеет в своей основе родопологающий смысл и целесообразуется в строительстве семьи и семейных отношений. И здесь Наян Когданов Владимира Щеблыкина, что называется, зрит в корень высшей духовности:

Моя родная,

в том ли дело,

что люди

любят красоту.

Что я

сквозь платье

вижу тело,

и ты –

как будто на свету.

—

Сотри помаду и румяна,

и вывод делать

не спеши.

Я не ищу в лице изъяна –

мне нужен свет

твоей души.

(“Моя родная, в том ли дело…”)

Гендерная лирика традиционно ведёт формирующегося в личной и общественной истории героя через пантеистические и монотеистические  сюжеты по спиралям времени и пространства человеческой культуры. И классическая мировая литература учит здесь не только поэтов, и не только представителей какой-либо определённой гендерной группы. Есть и всеобщие уроки. Работать головой. Соизмерять масштабы личностных сфер в общении. Стоять на страже цивилизации и культуры. Именно эти уроки Джонатана Свифта вспоминаются,  когда читаешь шутливое стихотворение, посвящённое  “Моей любимой дочке-парижанке”:

Гулливер парижской башни, –

словно вечный постовой.

Если б небо было пашней,

он пахал бы головой.

День и ночь, расставив ноги,

озираясь на грозу,

Молча смотрит на дороги

с лилипутами внизу.

(“Гулливер парижской башни…”)

Не только выпускники нашедшего когда-то в Ростове-на-Дону убежище Императорского Варшавского университета, но и дети их рассеялись по всему миру. Особых научных задач университет перед собой при своём создании не ставил. Сохранить и приумножить родную культуру – вот и вся телеология. Но разве это мало? Именно этой цели были подчинены и три принципа экологизации, компьютеризации и гуманитаризации, которые становятся краеугольными во вторую половину двадцатого века. Не случайно, а закономерно, что исследовательские институты от университета отпочковывались, а объединение с другими вузами стало административным принципом новейшего времени.  Наука при культурологической концепции высшего образования одно из средств, но не самоцель. Филология здесь и цель, и средство, несёт в себе и науку о слове,  и культуру слова. И всего две науки в самом строе своего имени несут понятие о любви. Это философия и филология.  Активное же, творческое начало эти науки дают в словесном, литературном труде.  Визитной карточкой Императорского Варшавского университета становится в России психологическое литературоведение, а с ним и литературный труд.  И ближе всего к нему в силу самой своей профессии оказалось непоседливое племя журналистов. Поэтому и не удивительны литературные успехи тех, кто от абитуриентских экзаменов приобщил свои профессиональные чаяния к Ростовскому государственному университету, ныне Южному Федеральному, а в своём истоке Императорскому Варшавскому.  С такими мыслями читаю и перечитываю стихи своего друга-приятеля по университетскому  отрочеству.  Навещал когда-то Пущин Пушкина. Нет, я не Пушкин, я другой, разумеется, но и меня лицейские друзья не забывают в степях Тавриды.  И, кстати, тоже со стихами.  Наян Когданов, горя-печали не зная, разнообразил дождливое унынье скифских степей затерянного на краю всех империй полуострова.  И всё это благодаря Владимиру Щеблыкину.  Дружески размышляя над стихами, полученными из рук своего приятеля, сравнивая их с поэтическими трудами нынешних профессиональных писателей, выпускников уникального Литературного института, с удовлетворением отмечаю, что и в нашем донском альма-матерном лицее время нами зря не терялось. Не чужды акулы пера и матёрые волки отечественной журналистики, к коим и себя с друзьями своими причисляю, высокой поэзии.

Дмитрий Пэн

[1] Здесь и далее с любезного согласия Владимира Щеблыкина поэтические тексты Наяна Когданова цитируются полностью.