Перекатывая шарики мысли в перегруженном сознанье, он осмысливает порыв, толкнувший некогда в кружок свободолюбцев-утопистов, перебирая детали их встреч, иногда улыбаясь… точно себе самому; он восстанавливает сцену мёртвого дома, обдумывая имела ли подобная хоть какие-то положительные момент, и есть ли вообще сущность в страданиях — и зарубежные панорамы разворачиваются перед ним, ветвясь проулками, уютненькими домами, красивыми, не большими площадями, дворцами, музеями…

Шарик мчится по кругу — ох уж этот вечно влекущий шарик Рулетенбурга, так и обещающий успех и деньги! — мелькают фридрихсдоры, золотые кругляши, чьё мерцанье пронизывает мир обманными лучами; и неистовство вскипает в душе, идёт волна, накрывающее все остальное, волна такая, что противостоять ей нет никаких сил: он опять играет, и Игрок стоит рядом с ним, то подсказывая неверную ставку, то замолкая надолго, превращаясь в тень; а галерея грядущих персонажей, рисовавшаяся в анфиладе призрачных перспектив, медленно тает, уступая место игре, азарту.

Утром в Рулетенбурге воздух прозрачен и синь, улицы чисто метутся, а коты выгибают спины как-то по-особенному, точно предчувствуя нечто сладостное; утром неизвестно с чем придёшь к вечеру…

…да, совершенно неизвестно, полагает мыслящий о классике пожилой, седобородый человек, отправляясь на Ярмарку увлечений — купить панамскую монету с изображением Васко Нуньеса де Бальбоа в старинном шлеме.

Собственно, другого быть не могло, и Нуньес очень удивился бы, если бы кто-то назвал его шлем старинным.

Вот он — конкистадор, ведущий отряд, в каком пара сотен европейцев и несколько сот туземцев-носильщиков; он, уходящий от не благоприятного места, и не знающий цели своего путешествия; закованный в панцирь, в шлеме, изукрашенном узорчато, и некто за его спиной несёт флаг испанской короны.

Долго длящийся поход открывает панораму Тихого океана — с той стороны, с какой не видал его никто из европейцев; и раскрывшееся потрясает: мощь толщи, спокойное дыхание вод, перекипающих синевой, играющих бликами и рябью.

…- Здравствуйте, Андрей! — Человек достаёт из кармана аккуратно отрезанную бумажку, на которой означен каталожный номер монеты. — Будьте добры, покажите мне поближе вот такую Панаму, четверть бальбоа, царапина там сильная, или не очень…

Это магазин внутри длинного лабиринта бывшего завода — лабиринта, составленного из различных магазинов.

— Панаму? Это я ещё по холдерам разложить не успел.

— Постойте, так у вас в каталоге есть уже. Что — нельзя ещё брать?

— Вам можно, — улыбается продавец.

Постоянный клиент.

Стены здесь обшиты приятным деревом, освещение мягкое, лампа, под какою рассматривают монеты, не включены.

Торговец выставляет на стекло прилавка стопку планшетов, они вместе ищут монету.

 — Вот… кажется.

— Ага, похоже…

— Давайте с каталогом сверю.

Торговец с монетой в руках и взяв бумажку у клиента, садится к монитору, водит мышкой, — бежит колонка номеров.

— А знаете, у меня тут кто-то что сорок штук ГДР купил…

— Что серьёзные экземпляры?

— Если бы! Пфенижки самые разные. Сейчас возиться буду, собирать, холдерить.

— Да, это скучнее, чем яму копать.

Они смеются.

— Всё нормально, — встаёт продавец, упаковывая монету в специальный кармашек с логотипом магазина.

Пожилой человек отдаёт деньги, они прощаются, улыбаясь друг другу.

Майское солнце лютует на улице, льётся жидкий янтарь, течёт расплавленное золото, и уже не вспомнить, а вспомнив, не поверить, что половину апреля лежал снег.

Человек, купивший монету, на какой изображён конкистадор Васко Нуньес де Бальбоа, в честь которого названа панамская валюта, идёт по направлению к зеленеющему лесопарку.

…конкистадор глядит на ласковые, спокойные, тяжёлые, огромные воды.

…молодой писатель сгребает фридрихсдоры — сегодня повезло, подсказки Игрока оказались точными.

Одно входит в другое, и причудливые дуги макрокосма созидают микрокосм, более реальный, чем жизнь плоти…

Александр Балтин