27 декабря – 80 лет со дня ухода из жизни одного из крупнейших русских поэтов ХХ века Осипа Мандельштама, погибшего в пересыльном лагере на Дальнем Востоке…

Нас до сих пор волнуют судьбы великих — тех, что ушли фактически незнаемые нами. Стихи и проза, переводы, эссе, критические и литературоведческие статьи, сухие факты биографии, фото, кинохроника  живут, но нас в основном тревожат живые судьбы. Почему? И как узнать, какими были на самом деле эти люди?

Больше года  спектаклю «Мандельштам» в Театре Романа Виктюка. В центре — Мандельштам, Пастернак, Сталин. Как, по каким крупицам собирали актёры эти невыдуманные образы, почему на спектакль хочется прийти снова и снова, хотя и нет там действия (как нынче принято говорить — экшна) особого, и поставлен он по пьесе американца… никогда не бывавшего в России и уж тем более не видевшего своих героев.

«Пьеса фантасмагорична, — говорит исполнитель роли Осипа Мандельштама Игорь Неведров, — и потому здесь нет смысла гнаться за внешним сходством с поэтом. Это похоже на виртуальную реальность, сон, как в сказке про Алису, где Белый Король снится Чёрному, а Чёрный Белому. Не понятно, кто кому снится, Сталин Мандельштаму или наоборот? А может, всех во сне видит Пастернак? И потому я понял, что в нашем спектакле Мандельштам не может быть осязаемым».

Александр Дзюба (Сталин) и Прохор Третьяков (Пастернак)

И если в «Сергее и Айседоре» Игорь думал о внешности своего Есенина, то Осипа Эмильевича ему хотелось сделать как можно более прозрачным, чтобы каждый мог увидеть своего Мандельштама, наполнить своими красками.

«По-моему, — продолжает Неведров, —  самое важное, чтобы люди прониклись темой, а она здесь острая: на что ты готов ради чистого Творчества, ради того, чтобы через тебя творило Вечное. Важно, чтобы зрители услышали себя, а не рассуждали о внешнем, цепляясь за «похож – не похож».

Для совсем молодого Прохора Третьякова роль Пастернака – первая в этом театре. Получить образ такой глыбы, да ещё у Виктюка, которого некоторые считают тираном от режиссуры, — надо сказать, не фунт изюма.

«Нет, Роман Григорьевич – гениальный режиссёр, который умеет настроить, направить, — считает Прохор. – Да, очень эмоциональный. Никогда не забуду репетицию 7 июля прошлого года – одну из первых в театре – когда я бегал по площадке, звонил по телефону, кричал, Саша Дзюба, исполнитель роли Сталина, выворачивал мне руки, а над всеми Виктюк: «Ещё! Ещё! Давай! Ты никогда не был в Кремле!» Прошёл год, а я до сих пор, играя эту сцену, слышу его голос и вспоминаю все те ощущения».

Прохор признаётся, что он человек дотошный – вживался в образ крепко. Гулял у дома, где родился его герой, бесконечно много думал, читал. «Прихожу за 2-3 часа перед началом спектакля, — говорит он, — стою и смотрю на портрет Бориса Леонидовича, как будто благословения прошу, часто захожу в церковь рядом с метро, как-то хочется. Страшное было время, перелистываешь биографии репрессированных — мороз по коже. Смотрю на их увеличенные для спектакля снимки из личных дел – представить страшно… Но начинается действо и происходит что-то волшебное – летим».

Спектакль живой, развивается, на «десерт» оставляет актёр поездку в Переделкино, немного оттягивая, чтобы потом набраться новых впечатлений, получить новый творческий толчок. Как представить, что творится в душе у человека, которому лично позвонил Сталин? Как это передать зрителю? Только в книге «Сталин и поэты» существует 12 версий этого разговора.

«Помогает и то, что всегда можно обратиться к старшим коллегам, — с благодарностью говорит Третьяков. – Мы много говорим всегда, обсуждаем кто что прочитал, что может дополнить в контекст спектакля. Если прошу с ними повторить текст – не отказывают. И что-то рождается новое. Отличные советчики и в актёрском плане, и в плане биографических сведений».

Прохор Третьяков (Пастернак) и Игорь Неведров (Мандельштам)

На ведь надо поставить себя на место поэта. Иногда актёру кажется, что то, что они делают, даже вообразить трудно. Но ведь делают, лепят, входят в то самое пространство!

Виктюк дал здесь актёрам свободу, оттого и «шли» через них всем известные, становились рельефными, ощутимыми. «Роман Григорьевич очень комфортный в этом смысле режиссёр, и если он доверяет актёру, то позволяет авторски создавать образ — говорит Неведров. – А в нашем спектакле собралась такая команда профессионалов, которая очень хорошо его слышит, и которым он доверяет. Прохору пришлось нелегко, потому что он с Виктюком работал впервые, но к премьере ему удалось «поймать волну» и замечательно справиться с такой сложной ролью».

И Мандельштама Виктюк отдал на откуп – твори! «Надо понимать, — продолжает Игорь, — он никогда не говорит с актёром, как «нормальные» режиссёры: «идея роли такая-то» или «давай вместе поищем». Никогда. Говорит он неким «птичьим» языком: «Поворачивай голову», «Иди», «Это — свет», «Это — небо» — как осколочки. Даёт тебе движение, жест или помещает в пространстве в определённую точку, а ты уже сам считываешь смысл… либо не считываешь. И здесь уже есть только ты и твой внутренний полёт … Можно сыграть, например, что я стою и ругаюсь с кем-то, тем самым опуская на примитивный «кухонный» уровень, либо ты завис над бездной, и в этом будет Вечное. Конечно, непросто: разгадываешь ребус, и постоянно должен работать сам, никто ничего разжёвывать не станет. Это ответственно, но, согласитесь, очень интересно».

Играя у Виктюка третьего поэта (кроме Есенина и Мандельштама есть ещё Иван Бездомный), Игорь пока так и не разгадал, почему Роман Григорьевич даёт ему роли рифмотворцев. Только отшучивается: «Он гений – ему видней». Почему Виктюк сказал однажды: «В Вовике (добродушный мальчик-инвалид, герой спектакля «В начале и в конце времён», которого тоже играет Неведров) есть что-то от Мандельштама»? А ведь где-то там, в мирах Романа Виктюка всё это действительно перекликается.

Ну, поэты поэтами, а вот вождь народов – фигура и в жизни из самых загадочных, что говорить о фантасмагории?

Александр Дзюба (Сталин) и Игорь Неведров (Мандельштам)

«Да, этих реальных людей мы не знали, — говорит исполнитель роли Сталина Александр Дзюба, — но это, по-моему, задачу не усложняет, а упрощает неразгаданность персонажа, то есть можно фантазировать! Даже с биографическими описаниями ничего непонятно, вплоть до даты рождения – поэтому внутри персонажа свобода, отсутствие лубка. Одним словом, со всех сторон плюсы».

Для входящих в волшебную реальность ничего случайного нет. Для Дзюбы появился свой, как его называли, «младший Ося», который подсказал … как не играть.

Александр Дзюба (Сталин)

«21 год назад я прочитал книгу «Диалоги с Бродским» Соломона Волкова, — продолжает Александр, — вышедшую через два года после смерти Иосифа Александровича, как в Нью-Йорке, так и в Москве. Человек, уехавший из родной страны в 32 года, лауреат Нобелевской премии, пытается доказать своему собеседнику, что власть никак не влияет на ход событий, связанных с искусством. Доводы? За насмешку над Сталиным «Мы живём под собою не чуя страны…» 1934 года  Мандельштам был отправлен всего лишь в Чердынь и Воронеж, а за хвалебную «грифельную» оду 1937-го – в ссылку. То есть фраза Сталина «Искусство строится на сотрудничестве с властью» у Бродского не работает».

При всей любви и уважению к третьему Иосифу, актёр с ним не согласился и пошёл от обратного. «Я стал на сторону своего персонажа, — говорит он, — и потому, что его адвокат, и потому, что жизнь от Леонардо, Микеланджело, работавших под крылом герцогов, царей и королей, до уже современных нам событий говорит о том, что искусство как раз строится на сотрудничестве с властью, вопрос только в том, станет ли это художник делать».

Дзюба решил построить образ по-иному: он играет не во взаимоотношения поэта и царя (или, перефразируя, художника и власти), а власти и художника. «Я поставил для себя точки над «i», — говорит актёр. – Отправную точку волковского интервью я перекрутил, развернул на 180 градусов и пошёл в обратном направлении, показывая, что если власти нужно сделать ход, она её сделает в зависимости от того, насколько приближен художник».

По мнению исполнителя не так интересовал Мандельштам Сталина, как это принято считать, не так он серьёзно относился к этой персоне. «Мой взгляд всё поставил в пьесе на свои места, думаю, — уверен Дзюба. – Вполне возможно, что автор пьесы Дон Нигро тоже читал «Диалоги с Бродским» и принял версию Нобелевского лауреата, но я увидел другое».

И, о чудо – из монстра, как его воспринимают многие, Сталин превращается в персонаж по-своему притягательный. Артист признаётся, что зрители, втягиваясь в действо, уже готовы ему аплодировать, и аплодисменты даже прорываются, но сдерживают стереотипы. Вождь народов? Он – плохой, нельзя…

Фантасмагория, где из Сталина, что живёт в воспалённом воображении поэта, можно лепить что угодно, ничем не ограничивает не только в подаче, но и в нашем восприятии – включитесь по полной, сработает зеркало, откроете себя, возможно, заново. Момент оторванности от реальности, но в неё же ещё больше включающий.

«Когда зрители переходят на твою сторону, — говорит Дзюба, — возникает ощущение, что начинаем играть без масок – нет ни добрых, ни злых, ни плохих, ни хороших – есть человеческие взаимоотношения. И момент истинного перевоплощения, момент оторванности от истории, от реальности».

Бывают и противоположные зрительские реакции – негативные, но всё равно зацепило, попало. «Таракан!» — забыв, что он в театре, кричит парень из партера. Немногие, по словам Александра, персонажи вызывают у зрителей такие реакции и такой азарт игры в артисте.

«Я переиграл многих царей и президентов, — говорит он, — но этот властитель мне ближе всего, потому что его удалось сделать, и за это нижайший поклон Роману Григорьевичу, что допустил его слепить таким неоднозначным, с такими качелями,  такими колебаниями. Но всё же, в волшебном мире под названием театр, где фантазия приветствуется, главное – не заиграться. Поэтому всё, что скрыто в этой пьесе, стараемся держать под контролем».

Так что же мы ищем, приходя в театр и желая приобщиться к судьбе великих?

Наталья Косякова

Фото Полины Королёвой