Бывает так – начинаешь читать книгу, на которую неожиданно обратил внимание в интернете, и уже не можешь остановиться. И потому что интересно, и потому, что написано талантливо. И ещё потому (а это и важно, и приятно), что близка позиция автора, а его взгляды отзываются в читательской душе пониманием и сопереживанием. Именно так могу сказать о книге «Воскрешение на Патриарших» Владимира Казакова. Она не отпускала от себя, пока текст не дошел до последней строчки. Герой повествования, живя в наше время, читает рукопись неизвестного автора, которая будто бы написана о нём самом, но события в ней происходят в уже далеком 1979 году, когда и герой был ещё юным студентом, и Москва – совсем другим городом.

…Утренняя Москва была просторна и наивна. Казалось, что этот город семьдесят девятого года — еще девушка. Это лет через двадцать пять она упадет в глухой и кромешный блуд, продавая свое тело оборотистому хамлу и прочему хламу, для которых слово «Москва» — это только фантастический по доходности рынок недвижимости и рекламы. А пока все было светло и чисто. И вывески на магазинах были какие-то человечные — «Хлеб», «Молоко», «Продукты». …Деревья, были большими, люди — добрыми и благородными, а девушки несли в ладошках пригоршни счастья и, радостно смеясь, разжимали руки над головой Игоря…

Вообще, эта книга, кроме всего прочего, своеобразный гимн Москве, её не самым главным улочкам и площадям, центру и окраинам, и написан этот гимн с искренней и трогательной любовью, которая понятна и близка не только жителям столицы, но и, наверное. каждому читателю. Причем, любовь – тоже полноправный персонаж романа наряду с героем, его друзьями и Москвой. Любовь целомудренная и возвышенная, что в современной литературе, в принципе, встречается не часто. Но, тем не менее, отсутствие откровенных постельных сцен абсолютно не обедняет повествование, не делает его менторски-ограниченным и ханжеским. Напротив, действие развивается естественно, поступки друзей не скованы условностями и вполне соответствуют духу времени. Тем не менее, о любви сказано трепетно и с чувством:

…Человек — существо аморфное. Такая масса, бурда, еле мыслящая. Без физической формы. Но возникает любовь и, как магнитное поле собирает железные опилки в определенную структуру, так и человек в любви превращается из биомассы в существо. С руками и ногами. То есть любящий его человек, думая о нем, создает ток, напряжение поля и держит его форму. Внешнюю и внутреннюю. Даже так — как человек думает об объекте любви, тем он и становится. То есть меняется не только морально, но и чисто физически. А когда любовь заканчивается, это — как выключили ток в электромагните, человек опять превращается в кучку опилок, мусора. Ну, или в бесформенный пластилин, какая разница…

Еще одно действующее лицо книги и рукописи, наряду с героями, московскими двориками и забегаловками – алкоголь. Он льётся раздольно и пьётся от вольного, что называется, до потери пульса. Причём, независимо от календарного времени, места пребывания и общественного строя. Меняются только названия напитков и этикетки, которые, соответствуя прейскурантам эпох, предстают то в виде элитного «вискаря», то повседневной «московской» и легендарным «солнцедаром». Это не добавляет симпатии персонажам, среди которых студенты Иняза и магазинные грузчики, средней руки начальники и творческие, пишущие личности. Всё это отражает реальность.

…Дальше встреча друзей продолжалась по устоявшимся веками принципам неожиданной бессмыслицы. С накатом, налетом, надломом пьянка ширилась, заполняя весь парк легким дыханием сиюминутного раздолбайства, взлетала далеко-далеко в небесную высь, иногда шмякаясь лицом в жухлую и горячую от солнца траву…

Реальность в книге и в жизни раздваивается, как было сказано, на время «до» и «после». И, поочередно попадая в уже давнее прошлое, а после – возвращаясь в настоящее, герой мучительно анализирует и сравнивает «то, что было» с «тем, что стало».

В этом, на мой взгляд, главная прелесть и привлекательность книги – в этих размышлениях и сравнениях, в попытке разобраться в том, что произошло с некогда могучей и единой страной. Это жизненно важно не только для героя книги, но и для всех тех, кто рядом с ним, здесь, и там, за год до московской Олимпиады, когда ещё не стреляли в Афгане, а мир казался незыблемым.

…Он до сих пор не мог всерьез принять развал страны. То есть башкой-то он соображал, внутри — нет. И все эти президенты Молдавии, Грузии, Латвии, Украины казались ему плюшевыми зайчиками и мишками. А новоиспеченные государства выглядели какими-то невзаправдашними. Очень похожими на настоящие, очень похожими, но все равно игрушечными. Дорогими и быстро ломающимися.

Человеку не дано заглянуть в будущее, узнать, что ждёт его и близких, страну и весь мир. И потому мы свыкаемся с этим, надеемся на лучшее и стараемся не думать о худшем. Но, если ты, по воле фантазии автора возвращаешься в прошлое, идёшь по улице рядом с бывшими современниками, зная о том, что их ждёт совсем скоро, это странно и страшно. А герою от этого становится стыдно. Стыдно за жестокость и несправедливость, с которой будущее обойдётся с этими, пока ничего не подозревающими «простыми советскими людьми». Добавим, и непростыми тоже. А я благодарен автору за эту возможность порассуждать на тему, что же произошло и могло произойти, почему всё так случилось, и могло ли быть иначе. И действительно, куда деваются все наши мысли…

…А вот интересно, мысли людей в 79-м отличаются от моих мыслей? И куда они делись, мысли этих людей, идущих по улице Горького, черт-те сколько лет назад? Куда вообще деваются мысли? Ведь если мысль материальна, то сколько же бракованной ненужной материи вокруг! Или нужной. …Очень странно и интересно. Вот спроси любого встречного-поперечного, как он представляет себе второе десятилетие двадцать первого века, он столько белиберды нанесет. Подцепленной из книжной серии «Библиотека советской фантастики». Машины, летающие по воздуху, самодвижущиеся тротуары, обжитые Марс с Луной, победа над раком и другими болезнями. Некоторые наверняка расскажут бредятину про коммунизм и мир на всей планете! А ведь этого ничего не будет для идущих мне навстречу людей. Не будет. Я же это точно знаю. Интернет, пожалуй, и мобильники, вот и все изменения. …Мне вдруг стало стыдно. Я знаю, что с ними, со всеми здесь стоящими, станет очень скоро. Всего через полгода начнется бойня в Афганистане. Через десять лет СССР исчезнет. Я знаю про развал страны. Про нищету и голод. Про крушение идеалов, которым они отдали все, про крах их жизни, который они с ужасом встретят стариками…

Почему и зачем? Эти вопросы витают над страницами книги, над всеми превращениями и приключениями, разговорами, встречами и прощаниями… Ведь герой и его друзья – как раз из того комсомольского возраста, который успешнее других адаптировался к новым перестроечным реалиям, заняв появившиеся ниши новоявленных предпринимателей и кооператоров, банкиров или рэкетиров, пересев из райкомовских кресел в кабинеты администраций и департаментов… Хотя, мест на бизнесовом олимпе (как и на любом другом) для всех не хватало, и неудачников ждал всё тот же ассортимент переименованных крепких напитков плюс неведомые ранее таблетки и уколы, позволяющие сознанию отключиться от действительности, воспарив над житейской бездной, иногда шагая для этого прямо в открытое окно. Именно так и ушел из жизни один из друзей героя, возможно, и бывший автором удивительной рукописи. Ушел, так и не узнав, зачем всё произошло всё так, а не иначе, оставив этот вопрос, как завещание, своим друзьям, а любимым – возможность выбора между поиском ответов на вечные вопросы и обретением непрочного счастья здесь и сейчас. Но мысли о прошлом и настоящем – витают и над страницами, и над жизнью.

…Советы попытались создать христианство без Христа. Конечно, проект в таком виде был обречен, но успехи были колоссальные. Действительно же люди в массе своей… были добрее. Честнее. Декларированным мерилом всего была польза человеку. Человек был на острие всех начинаний.

…Пусть все делалось не так, многое не получалось, многое забалтывалось, но все равно — изначально забота о простых людях. Честность, самоотверженность, правдивость декларировались и приветствовались. Сейчас — как сдуло. Только деньги — мера всех и всего. …Официальный лозунг государства — «Человек человеку друг, товарищ и брат». А тридцать веков до этого — «Homo homini lupus est». Государство, выдвигающее лозунг, должно его толкать в жизнь. А с кем его воплощать?! Человек же, каким был до семнадцатого года, так и остался им и после… Конечно, не надо идеализировать советскую власть. Ее делали и создавали эти же волки по волчьим законам. Но для цели благой. Вот в чём штука.

Соглашаться или не соглашаться с мыслями героя – это право читателя. Не зря сказано: «Каждый видит лишь то, что хочет, каждый знает лишь то, что умеет. Кто-то отметит, что день – короче, а для кого-то лишь ночь длиннее». Но вопросы эти, вероятно, возникали у каждого, и спасибо Владимиру Казакову, который поделился своими размышлениями. Вдумчивого читателя они не оставят равнодушным.

На Патриарших прудах, в районе которых происходит действие романа, по преданию, рассказанному герою случайным знакомым, воскресают, обретая бессмертие в следующей жизни, души, тех, кто, как дома, бывал здесь, сиживал на лавочках.  А водная гладь отражала их мысли, посылая сигнал в вечность. Как дома… Это одно из ключевых понятий. О доме часто говорят герои книги. О доме, как символе постоянстве и стабильности, символе благополучия и настоящей взрослой жизни, к которой все они стремятся, но не все обретают. Остается надежда на Патриаршие пруды, на вечное отражение пространства и времени.

…Понятие «дом» для меня всегда было очень болезненным. Я со школьных времен с завистью смотрел на одноклассников, у которых была своя комната. До сих пор помню, как в нашей комнатушке в коммунальной квартире на двадцать два человека, где я жил с родителями, ставил себе посредине кровати швабру и накрывал ее скатертью. Это и был мой дом. Прошло лет сорок, уже нет отца, а, в сущности, ничего не изменилось. Я не обрел дома. Та же палка со скатертью. Только она не в реальности, а в башке. Часто думаю, что «дом» — это удел взрослых, а я им так и не стал. И уже не стану.  Хорошо это, плохо? Кто знает.

Владимир Спектор