Не так давно я сделал печальное открытие: мой летний кофе, приготовленный с соблюдением всех гастрономических правил и сакральных ритуалов, с некоторых пор не приносит ожидаемой гаммы ощущений.

Вчера из распахнутого кухонного окна пахнуло дымом и мне открылась причина столь печального обстоятельства. Привычному восприятию опиумного напитка не хватало расслабляющих звуков и картинок летней улицы. За окном не играли в футбол пацаны, а взрослеющие девчонки не перекидывали кокетливо воланчики с ракетки на ракетку. Лишь на дальней скамейке двора стайка согнувшихся подростков, уныло водила пальцами по экранам смартфонов.

Без дворового шума сакраментальная чашка кофе превращается в обыкновенный столовский напиток. Это как из музыкального ряда удалить одну ноту. Кое-какие мелодии, возможно, и удастся сыграть. Но музыкой, ломающей душу, им уже не стать.

Иглу, казалось бессмертного дворового футбола и подвижных командных игр, безжалостно сломал Интернет и его лукавые слуги: ноутбуки, смартфоны и электронные игры.

Места ребяческих сражений облюбовали бесцеремонные компании шашлычников, с важным видом размахивающих над мангалами картонными листами, ну и наглые напористые автомобили, конечно.

Лишь редкие пацанята на уличных тренажерах время от времени разминают свои худые тельца. Но дух игрового коллективизма исчез.

– А помнишь!? – учтивая память перенесла меня на Лысую Гору – место моего рождения, детства и первых, самых трогательных лет, юности.

Если Нагорный район Харькова и улицы Центра – его мозг, то Лысая Гора и множество других поселков, облепивших город со всех сторон – его панцирь и мускулы. Союз интеллекта и силы принесли славу и процветание городу, который я безмерно обожаю.

Во дворах и улочках Лысой Горы не встретишь почтенного офтальмолога Розу Абрамовну и арфистку Веронику Моисеевну, увлеченно обсуждающих в скверике вчерашнее фуэте знаменитой харьковской балерины.

Здесь на смежных скамейках у барачных подъездов, кондукторши трамваев, штамповщицы, уборщицы и продавщицы овощных ларьков обсуждают валяющегося у песочной кучи пьяного соседа. Они машут нам, детям, руками и громко предупреждают: «К дяде Коряге в песочнице близко не подходите и к матюкам не прислушивайтесь. Вот придет с работы его жена, затащит в комнату – тогда и играйтесь в песке».

Женщины уйдут, досмотрев фуэте Наташки, затягивающего мужа в двери барака, а глухая дворничиха тетя Маша подметет за ними сантиметровый слой шелухи от семечек, оставленных после оживленного обсуждения.

Но, Боже мой! Как интересно и насыщенно проходило наше детство! Гора растила из пацанов мужчин, закаляла характеры.

Мы играли в прятки и в футбол, в ножички и догонялки. Огорчались, когда проигрывали мелочь в буца. Мастерили и запускали воздушных змеев, модели планеров и резиномоторных самолетов, палили бесконечные костры за сараями, радуясь взрывам брошенной в пламя черепицы.

Возвращаясь со школы, вешали портфели на штакетины и присоединялись к группе пацанов, играющих в осла. Пролетая над спиной согнувшегося товарища, мы хлопали ладошами по его ушам, приговаривая: «Блинчики ослу!» Упавший после прыжка или застрявший на «осле» автоматически сам становился им.  Коллективные игры и даже «буц» на деньги развивали чувства здорового соперничества и азарта, смекалку, дух коллективизма и презрения к боли и нытикам.

Но фаворитом всех игр и развлечений для нас, мальчишек двора, стал… бильярд и все, что происходило вокруг него.  А происходило нечто, круто менявшее наше сознание.

Один из мужчин нашего двора часто вспоминал, как после войны играл в бильярд с одесскими блатышами: «Эх, бильярд, бильярд! Вернуть бы тебя! Даже проигранных денег не жалко».

Кто-то предложил смастерить бильярд собственными силами. И смастерили!  Да какой! Умелые мужские руки из утащенных с заводов листа ДСП, шерстяного одеяла, клея БФ-2, дубовых брусков и больших стальных шаров от подшипников сотворили дворовое чудо. Возле электрического столба с фонарем мужчины быстро соорудили стол, но долго выравнивали его столешницу по горизонтали. Наконец, плотник дядя Ваня принес выструганные в столярном цеху керамзавода два кленовых кия.

И игра началась! А с ней и моя получившая новый познавательный толчок жизнь. Какие там школьные уроки! Мы, пацаны, толклись у бильярда, принимая ладонями шары, влетающие в устья безсеточных луз. Ловко перекидывали шар из руки в руку, приговаривая: «Ух, горячий! Настоящий трудовой!»

Промокашки памяти впитывали каждое сказанное старшими слово, запоминали технику бильярдных ударов, обезьянами повторяли вальяжность и жесты удачливых игроков.

Играли командно: два на два – слишком уж много желающих сразиться толпились в очереди вокруг стола.

Рекой лились анекдоты про Хрущова, шутки, прибаутки и даже пантомимы.

Мать уводила меня за руку на ужин, а я оглядывался и беззвучно повторял только-что услышанное:

– Кому на Руси стало жить хорошо:

Продавщице Шуре,

Гагарину Юре,

Герману Титову,

Никите Сергеевичу Хрущову,

Леониду Брежневу – остальным по-прежнему…

Удивительно, но оригинальная поэма Н. А. Некрасова до сих пор одно из моих любимейших произведений.

Задолго до перестройки под стук стальных шаров я слышал разговоры мужчин о расстреле рабочих в Новочеркасске, о голоде тридцать третьего года, о полном трагизма полета Валентины  Терешковой (корабль три дня после нее чистили – шутили игроки), о событиях в Венгрии и Чехословакии рассказывали очевидцы – экстренно мобилизованные в советскую армию наши лысогорские.  Многое из услышанного в те годы, я не принимал безоговорочно, но время подтвердило достоверность тех разговоров.

Вернувшиеся из командировки в Индию, дядя Петя, инженер танкоремонтного завода, на любопытные вопросы неожиданно заявил: «Каждого советского человека нужно насильно отправлять на экскурсию в Индию, чтобы убедиться, как счастливо мы живем. Я не шучу. В сравнении с их нищетой наша жизнь – рай. На улицах Дели позади скамеек на земле сидят абсолютно голые мужчины и ждут, пока состоятельные люди прочитают газеты. Они неграмотны, газеты нужны, чтобы прикрыть срам – иначе к храму за подаянием их не допустят.

В первый день командировки в номер постучал исхудалый индус: «Вам нужен слуга? Десять копеек в день на вашу валюту…»

Слуга? Советскому инженеру? Нам в голову такое не могло прийти. Оказывается, он прислуживал некоторым соотечественникам и до нас. На эти бешенные по индийским меркам деньги он питался сам и кормил многочисленную семью. Целый день помогал убирать номер, ходил за покупками, стирал одежду, выполнял поручения, а в минуты отдыха дежурил у двери – отгонял назойливых конкурентов.

А мы здесь хлеб в мусор выбрасываем.

Когда я вернулся из Ирана, то сразу же попросил жену раздать весь рис, который есть у нас дома, соседям. За полгода командировки он приелся до такой степени – смотреть на него не мог. Наш белый хлеб там в дефиците и ужасно дорог. Выдавали по чуть-чуть – лишь бы вкус не забыть.

Выглянешь в окно со второго этажа, а на тебя с десяток детей смотрит. Тощие и грязные. Пока не бросишь им четверть буханки, свой кусок в горло не идет. Так полгода и бросали: сначала наш белый хлеб, а потом их рисовые лепешки. Думали, что к этому никогда не привыкнем, но привыкли. Некоторые из наших детям ничего не давали, чтобы не слышать их крики от драк за кусок хлеба.

Скажу вам, ребята: держитесь за свою землю и цените то, что есть. Нам еще грех на жизнь жаловаться…

С этими словами дяди Пети я живу и до сегодняшнего дня.

Рыхлая цементно-песчаная смесь юных душ в старых дворах пропитывалась влагой мужских жестов, шуточек, рассуждений, воспоминаний, формируя бетон будущих характеров. Именно здесь незримо звенья цепи поколений соединялись в прочную связь – основу жизни человека, семьи и общества.

Здесь мы учились распознавать людей по их умению и делам, а не по понтам и одёжке.  Бывало, подойдет незнакомый дядька из дальних дворов к бильярду и забьет очередь на игру. По ходу дела с важным видом подскажет игрокам по какому шару и в какую лузу лучше ударить: накатом или оттяжкой. С виду – крупняк. Хотя перевидали мы всяких.

Вот и его черед. Незнакомец, не спеша подносит к глазу ручку кия, скользящим взглядом оценивая линейность главного бильярдного атрибута. Затем обильно натирает мелком кожаный боек, тыльную сторону ладони и очерчивает серпантинной линией поверхность кия. С чувством собственной значимости претендент на звание бильярдного короля важно обходит вокруг стола, приседая и оценивая прищуренным взглядом комбинации для удара. «Учить вас и учить», – говорят его глаза.

– Пожалуй, закатаю вот этот, – он указывает концом кия на дальний шар. – Здесь нужен офицерский удар – через все поле.

Народ замирает в предчувствии сенсации. Чтобы забить чужака на таком расстоянии нужно незаурядное мастерство.

Игрок прицеливается, кий нервно скользит туда-сюда между большим и указательным пальцами. Наконец, удар! … шары разлетаются в разные стороны далеко от луз.

Публика облегченно вздыхает, оправдания неудачника никому не интересны. На нем навсегда поставлен крест. В пару берут в последнюю очередь и за глаза называют кто Мелком, кто Полковником. Язвительно, конечно.

На интерес не играли – получая удовольствие от самой игры. Иногда на спор разыгрывали партию «на петушка» – проигравшие кукарекали на корточках у стола под общий хохот! Жаль, что Илья Ефимович Репин не дожил до этих состязаний. У его знаменитой картины про запорожцев мог появиться не менее известный конкурент. А еще поздним вечером самый молодой из проигравшей пары залазил на столб у бильярда, чтобы кончиком кия включить наверху рубильник освещения.

Ранним вечером, когда еще не все мужчины возвращались с работы, за неимением партнеров взрослые приглашали в пару нас, пацанов. Что и говорить: экзамен в школе – сущая ерунда в сравнении с забитым «трудовым» шаром под одобрительные возгласы старшего напарника и зрителей. До сих пор помню тяжелую ладонь моего отца на плече – мы играли с ним в паре, и я забил решающий шар. Отец с гордым видом похлопал меня по спине, как бы говоря: «Молодец, Сашка! Так держать!»

Однажды на день Победы у бильярда собрались лучшие игроки. Некоторые уже выпили за праздник и помянули погибших. Играли один на один за звание лучшего игрока двора. В финал вышел мой отец и дядя Жора с двумя круглыми пятнами шрамов на лице. Немецкая пуля прошла через обе щеки, выбив коренные зубы.

Перед решающим ударом дядя Жора снял рубаху, обнажив мокрый от волнения торс. Я ужаснулся. На согнутой спине зияли три огромных уродливых шрама со следами скрепляющих края ран хирургических нитей.

Удар оказался точным. Дядя Жора вскинул вверх руки с кием и прохрипел: «Ура! Победа!»

Дома я спросил у отца: «Откуда у дяди Жоры такие шрамы?»

– С войны, конечно, – отец вынул из пачки «Севера» папиросу и постучал бумажной гильзой по ногтю. –  Жора первым номером в пулеметном расчете воевал. Говорил, что главное у пулеметчика – ноги: кто первый на высоту после артобстрела забежит, тот всех и выкосит. С напарником они бегали быстро, но однажды все же прибежали вторыми… Но до этого фрицев он немало положил.

Сколько лет прошло, но до сих пор символом Победы в моей памяти остается пулеметчик дядя Жора с вскинутыми вверх руками и большими круглыми шрамами на впалых щеках.

Эх, бильярд, бильярд! Сколько счастливых минут ты внес в мою жизнь! Уверен – не только в мою, но и всех пацанов нашего альма-матерного двора, разбредшихся по миру. Сколько раз в домах отдыха и везде, где слышен стук костяных шаров, игроки уважительно жали мне руку и вряд ли награждали презрительными кличками.

– Знаешь, – как-то разоткровенничался мой давнишний напарник, – беда в том, что раньше мы жили дворами, а сейчас молодежь разбрелась по бандам и специализированным школам. Но лучше от этого не стало.

– Да, – согласился я. – В тренажерных залах подростки и юноши по индивидуальной программе тупо и скучно накачивают мышцы и по-девичьи следят за диетой.  Культ тела с его бицепсами и трицепсами затмил культ силы мужского духа. А девушки за мечтательный миллион подписчиков на Инстаграме готовы торговать не только улыбками.

Я поставил точку и подумал: «Возможно, это всего лишь брюзжание немолодого человека, теряющего силы и уверенность перед жизненным напором. Но что-то подсказывает – мой летний кофе уже никогда не вернет мне прежнего ощущения полноты счастья, а ребячьи возгласы «Гол!» и «Блинчики ослу!» не растянут мои губы в ностальгическую улыбку.

Вот и сейчас шипение вскипающего в турке кофе нарушили не мальчишеские голоса, а тревожно-устрашающий гул военно-санитарного вертолета, почти ежедневно пролетающего над моим домом. По его нарастающему грохотанию можно безошибочно определить – в какую сторону сейчас летит карета горя и смерти. Если с Донбасса, то сейчас в его чреве корчатся от боли раненые солдаты. Через минуту-две вертолет сделает посадку на площадке аэродрома авиационного завода, оттуда ребят развезут по госпиталям и больницам города.

А ведь еще несколько часов назад они верили в свою бессмертность и пили кофе из китайских термосов. Надеялись, строили планы, любили…

Александр Пшеничный