Что такое совесть? Это голос Единого в нас, голос Поэзии. Совесть — это закон Божий, записанный в сердце человеческом. Вернее сказать — в Сердце, т. е. в Едином сердце всего человечества: людей живущих, ушедших и нерождённых.

Совесть — это Песня сердца, которая суть Песня одного на всех духовного Сердца. Но значит ли это, что все сердца поют именно эту Песню? Конечно, нет — поют Песню только ставшие, нашедшие, пришедшие, обретшие, ибо обретают счастье, став голосом, познавшим в себе Единое, нашедшим себя в Едином — голосом, слышащим голос Пастыря и находящимся в послушании у него.

Но это ещё не всё. Рискнём сказать, что в человеке голос совести как бы двоится — в зависимости от этажа, на котором он слышится человеком: ветхом или новом. Первый уровень — законнический, второй — поэтический, песенный. Мне повезло, что благодаря прекрасной попутчице, у меня есть наглядный, житейский пример того и другого — из обыденной жизни.

Я сидела в вагоне электрички, у окна, положив руки на свой тяжеленный рюкзак. Забросить его наверх было бы для меня пыткой — болела спина, но народу было немного, и нужды издеваться над собой не было. Так я и ехала, удобно устроившись локтем на рюкзаке и думая о своём. Поэта далеко уводит мысль…

Вдруг слышу «уберите, пожалуйста, свой рюкзак», а может и без «пожалуйста» — не помню. Всё в рамках приличий.

Не успев прийти в себя и удивляясь сама себе, я говорю: «если хотите, забросьте наверх». Совершенно несвойственное для меня поведение, ибо я, наоборот, всегда неприлично скоро выбегаю навстречу другому — не из человекоугодия, а из желания погрузить другого в милость и тем помочь быть/стать человеком. А тут — полное равнодушие к другому, говорю только о себе и из себя (другого словно нет). Усталость, видно, сказалась, и я застряла в созерцательном состоянии. Они — в ситуации, а меня в ситуации нет, я только наблюдаю со стороны и за ними, и за собой.

И тут начинается самое интересное. Одна из подошедших женщин начинает говорить что-то вроде «места вообще-то для троих…». Мужчина, сидевший напротив и евший меня глазами, радостно предлагает себя в качестве помощника и отправляет рюкзак наверх. А другая женщина спрашивает: «Вы куда едете?». Я ещё ничего не понимаю, её вопрос мне так же непонятен — переспрашиваю. В итоге выясняется, что она собирается снять мне рюкзак либо перед моим, либо перед своим выходом, если она выходит раньше.

Я только созерцаю и не мешаю людям быть теми, кто они есть — меня нет. Ситуация закрутилась сама по себе, я ей не нужна в качестве участника. Едем несколько станций: женщины болтают о своём, я смотрю в окно, мужчина — на меня.

Помалу начинаю размышлять о происходящем, но медитативное настроение берёт верх и я опять улетаю в свои выси, забыв о рюкзаке и ситуации вокруг него. Вдруг замечаю женщину, тянущуюся за моим рюкзаком — она сняла его и вернула мне. Мужчина буркнул «я бы снял…», а она ему «я же обещала».

Так всё закончилось — на красивой ноте. Женщины ушли, а шлейф от поступка одной из них до сих пор тянется по жизни, подобно шлейфу от хороших духов.

Почему она так поступила? Поняла каким-то шестым, седьмым чувством, что перед ней не наглый обыватель, а что-то другое — пусть и непонятное нечто, но не то, к чему следует прилагать недобрую справедливость? Или она вообще такая — всегда и со всеми? Знаковая ситуация на самом деле: воздух для жизни кончается, а его производят как раз такие люди…

И вот я размышляю о двух совестях, которые могут руководить человеком. Олицетворение первой совести, условно назовём её «ветхой» — первая женщина, сказавшая справедливое «места вообще-то для троих». Несложно представить, как развивалась бы ситуация, если бы первую скрипку играла она, или кто другой в другой ситуации, главное, что, опираясь на некую справедливость. К счастью ведущей, оказалась вторая женщина, продемонстрировавшая что такое поэзия поступка.

Наверное, мы бываем и в роли первой, и в роли второй — надеюсь на это, ведь если не действовать по образу второй женщины, мир превращается в ад. Именно созидая справедливость по образу первой женщины, мы смотрим друг на друга как на объект своих претензий и требований. А для счастья нужно не это, для счастья надо действовать так же изящно, как вторая женщина, имя которой, вероятно, Поэзия.

* * *

Кстати, православный мир катится в пропасть, соблазнённый путём первым — «за справедливость»*. Мы уходим в сторону от Христа, гонясь за иллюзией справедливости, и на этом пути нас постигают всё новые и новые падения и казни.

Светлана Коппел-Ковтун

—

* Вне контекста любви и великодушия справедливость превращается в идола, а всякий идол — против Бога.