…мы мало понимали его слова, хотя вслушивались постоянно, просили разъяснений, и, собранные им из разных мест, вынутые из различных слоёв жизни, старались, как можно лучше сконцентрироваться на том, что он говорил.

Андрей-рыбак был первым, и улов, не наполнявший сети, вдруг – по слову – ставший таким изобильным, поразил его так, что не мог не пойти за учителем.

Свет, исходивший от образа молодого человека, настораживал, и глаза его казались всевидящими.

Пётр – Кифа, Каменная скала – был Симоном, но учитель дал ему другое имя, обещая построить на нём, как на камне, церковь свою.

Мы не понимали, какова она будет, а Петр, отличавший слишком живым и вспыльчивым нравом, получив новое имя, словно стал вглядываться в себя, ища подлинности опоры.

Иоанн, которого позже прозовут Богословом, был называем «сыном грома», и вслушивался в слова и притчи всех внимательней, стараясь увидать самую их сердцевину.

Иаков Зеведеев, Филипп, Варфоломей, про которого ребе говорил: вот подлинный израильтянин, без лукавства.

Дороги желтели, сады блистали золотой зеленью; дворцы парили над городами, а храм в Ершалаиме был целой страной, моделирующей вселенную, и находились люди, готовые провести в недрах страны этой всю жизнь.

Дороги пылили, сады курчавились, узловатые тени олив простирались в пыли.

Мы шли и слушали, слушали и шли; мы знали, что надлежит нам солить мир, делать его вкуснее, но не понимали как…

…казалось, главные ключи сокрыты: они у него, но отдать их нам он считает преждевременным.

Матфей – мытарь, возненавидевший деньги, точно прикидывал уже в уме, как будет писать, на чём сделать акценты.

Фома, вглядывавшийся в реальность, как в то, что не вызывает доверия…

Двери из криво сбитых досок, часто плохо закрывались, дома лепились тесно, как соты в улье, и весь город Ершалаим шёл ярусами, поднимаясь и опускаясь, расступаясь у городских прудов; и мы вновь шли и слушали, слушали и шли, понимая, что скоро случится необычайное.

Каково будет оно?

Иаков Алфеев, Иуда Фаддей, Симон Кананит…

Этот последний прозывался зилот, и был, вероятно, связан с бунтарями, верящими только в силу ножа – раз меч: привилегия римских граждан.

По крайней мере, учитель, встречаясь с вождями зилотов, брал с собой только Кананита, и о чём велись разговоры, мы не знали.

И был последний Иуда Искариот, и мы не ведали ещё, что чаша его – самым страшным ядом наполнена, и выпьет её, но не отравится…

Иуда же нёс ящик, куда собирались подаяния, хотя особой нужды в деньгах учитель не испытывал.

Город обрушивался на нас.

Храм пульсировал раскрытым обагрённым сердцем, и не зримые молнии рвались в отцеженной небесной сини.

Мы вступали в новый этап, не зная, чем завершится путешествие с позвавшим нас, коему не могли возразить; мы ощущали напряжение всего…

…или, может быть, это привиделось потом?

Но слова были поняты только так, как поняты, и бессчётность толкований последующих, не говоря — распространение по всему свету учения – не обошлись без искривлений, пошедших от нас: слышавших только то, что услышали…

Александр Балтин