На улице стоял конец ноября — страшная холодина, хоть сегодня и пошел снег. Ведь все знают, что когда идёт снег, то становится теплее… Большие тяжёлые хлопья мирно падали на серый, уже изрядно припорошенный асфальт.

Вдоль улицы, где стояла кирпичная многоэтажка, огороженная черным кованым забором, стояли придорожные фонари. В их теплом оранжевом свете белая пелена снежинок казалась чем-то волшебным, навевала ощущение свежести и приближающегося Нового года.

Серафима Ивановна, жившая на четвертом этаже этой самой многоэтажки, взглянула в кухонное окно: «Батюшки! Белым бело! Лена, иди скорее смотреть».

Лена — девочка шести лет от роду. Она тоже находилась на кухне, сидела за столом в белых колготках и сиреневом сарафане, мусоля ложкой в тарелке манную кашу. Она была худенькой, с двумя белыми косичками и чуть вздёрнутым носом, походившим на аккуратную пуговку.
Не отворачиваясь от каши, девочка буркнула: «Не хочу. Мне неинтересно», – и демонстративно сунула ложку в рот.

Серафима Ивановна на это только развела руками и покачала головой. Старушка отошла от окна, поплотнее задернув штору, прошла мимо холодильника к мойке и стала намывать старую чашку в горошек, уже успевшую со временем потрескаться.

«Динь-дон… Динь-дон…» — донесся из гостиной бой больших напольных часов. Был вечер. Часы пробили девять раз.

Лена сосредоточенно считала удары, пока на всю квартиру разливалось мелодичное «динь-дон». Она думала о том, что предстояло ей ночью. Сегодня она не должна отвлекаться на всякие глупости вроде пошедшего снега.

Прошло ещё полчаса прежде, чем Лена наконец расправилась с кашей и поставила тарелку в мойку. Серафима Ивановна не замедлила помыть ее, затем вытерла руки о старое полотенце, висевшее на ручке духового шкафа, и обратилась к Лене, вставшей напротив часов:

— Ленок, я сегодня к Владику уйду. Его родители уезжают на ночь, нужно посидеть. Я вернусь в семь утра. Лена, ты слушаешь?

Девочка молча кивнула. Владик был ее двоюродным братом со стороны мамы. Ему, в отличие от Лены было всего два года, и он не мог ночью спать один.
Бабушка вышла из кухни в гостиную, и тоже посмотрела на часы, гадая что такого в этом бытовом предмете могло настолько привлечь внимание внучки.

— Ты иди мойся, чисть зубы и в десять надо лечь спать…

— Почему мама опять не пришла? — словно не слушая, перебила Лена.

— Мы уже это обсуждали.

— В последнее время она постоянно пропадает… — задумчиво протянула девочка, не отрывая взгляда от часов.

Серафима Ивановна ничего не ответила. Она развернулась и пошла куда-то за пределы гостиной, ворча по-старчески, словно не желала обсуждать тему, затронутую внучкой.

Лена сходила в ванную, надела жёлтую пижаму с мишками, почистила зубы и в десять легла в кровать, как и говорила ей бабушка.

Серафима Ивановна накрыла внучку пуховым одеялом, поцеловала, пожелала спокойной ночи, затем вышла из комнаты, на ходу повязывая шарф.

Лена слушала шаги. Она слышала, как бабушка возится возле входа, как скрипит входная дверь, и как брякают ключи в замочной скважине.
Девочка закрыла глаза, готовя себя к тому, что будет дальше… Ещё полчаса она лежала, ворочаясь с боку на бок, а потом уснула.

Разбудил Лену пронзительны писк: «пи-пи-пи… пи-пи-пи…» — папины часы, которые Лена носила на левой руке. Папа ругался, когда она брала его вещи. Но теперь это не имело значения. Папа уже никогда не отругает ее и не повздорит с мамой, что Лена должна играть в свои игрушки, а не в вещи взрослых.

Девочка открыла глаза и села, подогнув ноги под себя. Было очень темно и холодно, ей показалось, что кожу начало пощипывать от мороза.

«Елена…» — вокруг девочки поднялся ветер и зашелестели листья. Да, не было сомнений, она снова была в том самом лесу!

Лена подскочила с места как ошпаренная. Наощупь в темноте она стала искать сухие ветки. Провозившись минут пятнадцать, – хвороста в лесу было вдоволь – девочка сложила ветки перед собой, достала из кармана жёлтой пижамы старую зажигалку и подожгла.

Ветки затрещали, отдаваясь языкам пламени, освещая ночной еловый лес, совершенно обычный на первый взгляд.

Лена села возле костра и обняла колени. Она выдыхала холодный воздух, и видела, как изо рта идёт пар, устремляясь ввысь.

Еловый лес зашумел. В поднявшемся ветре послышался шепот, которого так боялась маленькая Лена.

«Елена…» Чьи-то тени мелькали перед ее глазами и прятались за спиной девочки. Несколько минут Лена просто неподвижно сидела, боясь пошевелиться, как вдруг увидела неподалеку маленькое деревце с растущим одним единственным небольшим оранжевым плодом.

Лена встала: «Я должна!» — сказала она сама себе и побежала вперёд к деревцу.

В пять быстрых шажков она оказалась на месте схватилась за тонкий ствол и зажмурилась.

— Лена…

Стало тепло. Девочка почувствовала приятный запах цитруса. Лена любила мандарины! Ее первое воспоминание о цитрусовых: неделя в преддверии Нового года, мама с папой наряжают ёлку, Лена ещё совсем маленькая, но она тоже берет в руку новогодний шарик с белыми оленями. По телевизору идет какой-то фильм. «Лукашин моя фамилия!» — говорит смешной дядя из телевизора. Мама смеётся, смотря, как Лена маленькими ручками вешает шарик на ёлку. Мама и папа одновременно целуют ее в обе щеки. Затем мама отклоняется вправо и берет из плетёной корзинки небольшой оранжевый фрукт. Тонкая струйка сока брызжет, когда мама чистит мандарин. И такой же запах цитрусовых повисает в воздухе. «Возьми мандаринку, Лена!» — мама счищает шкурку и протягивает ей спелую сочную дольку.

Лена открыла глаза. Вокруг нее все ещё был тот страшный лес, а она держалась за тонкий ствол маленького деревца. Деревце, шелестело листьями и звало Лену по имени.

— Я слушаю… — чуть слышно прошептала девочка.

— Помоги, я задыхаюсь. Мне нужна вода, — прошелестело деревце.

Лена погладила крону дрожащей рукой. Она знала, что тут недалеко есть небольшой источник. Вдохнув поглубже запах цитруса, Лена взяла стоящую рядом с деревцем лейку, обернулась и побежала.

Она бежала интуитивно, в темноте, шарахаясь от теней и страшных образов, желающих ее схватить.

Наконец она услышала звук воды. «Это слева!» — решительно сказала себе Лена и повернула. Она не ошиблась. Действительно, слева уже виднелся источник, освещаемый лунным светом, словно кто-то светил сверху фонарем. Но не успела девочка обрадоваться, как кто-то крепко схватил ее за край желтой пижамы с мишками. Лена закричала! Она дернулась вперед, вырываясь и больно упала на холодную землю, влетев боком в дерево.

«Мамочка, как больно!» — боль, досада, обида мигом отхватали Лену. Она обняла себя маленькими ручками и заплакала. «Я хочу к маме, я хочу к маме… — повторяла Лена, размазывая по лицу горькие слезы, — я снова хочу стать маленькой, хочу на ручки к маме, где моя мама, почему она оставила меня?»

«Лена!» — снова зашелестел лес, заставив ее отвлечься от своего горя и снова вспомнить зачем она здесь.

Лена вытерла руки о пижаму, наощупь убедилась, что пижама не порвана, кое как встала и уже шагом, чуть прихрамывая на правую ушибленную ногу, пошла к источнику.

Вода в источнике мирно шумела, стекая по гранитному склону в небольшой омут. Ее звучание даже напоминало, как шумит вода в кране, если включить ее несильным напором и заткнуть слив. От источника веяло холодом.

Лена поднесла лейку к воде и зачерпнула. Руки обдало ледяной ключевой водой. Еще одно воспоминание: стояло жаркое лето, они с родителями долго куда-то ехали на машине. Папа переключал песни, проигрываемые в автомобиле, а мама на переднем сиденье делала руками лёгкие танцевальные движения в такт, — они оба подпевали. Они с папой любили петь. Лена сидела в своем детском кресле, важная, как сидят короли на троне! Она смотрела на маму с папой, еще не понимая, что происходит, но зная одно — она везет их на прогулку. «Ключ, остановимся?» — предлагает мама. И вот они уже идут, Лена восседает на руках папы, оглядывает мир, в котором все, что ее окружает, имеет к ней отношение и зависит от нее. Из камня вверх бьет вода. Мама умывает лицо, папа подносит Лену и протягивает ее маленькую пухлую ручку к воде. Холодно! «Ой!» — весело в один голос произносят мама с папой, когда Лена одергивает ручку. Она смотрит на маму с папой и полностью доверяет им, соглашаясь, что сейчас и ей должно быть весело. Она тоже смеется и смотрит, как играют солнечные лучи в воде, льющейся вверх.

Лена набрала полную лейку воды и медленно побрела назад к деревцу. Она хромала и чувствовала, что силы вот-вот покинут ее.

Вода потекла из носика лейки на корни деревца. «Сколько надо воды?» — подумала Лена, продолжая лить.

— Спасибо тебе, храбрая девочка, — вновь зашелестело деревце. — В благодарность я помогу тебе. Скажи, чего ты хочешь?

— Как спасти маму? — чуть слышно проговорила девочка.

Деревце зашелестело. Маленький оранжевый плод слегка качнулся, Лене на миг даже захотелось сорвать его и попробовать, но потом она испугалась своего желания и ещё больше испугалась, что плод сам оторвётся и упадет. Но этого не случилось. Девочка про себя вспоминала, как часто говорила мама: «Сладок запретный плод».

— На этот вопрос я не могу дать ответ. Но подскажу, как найти того, кто может. Тебе нужен ученый, живущий в этом лесу. Он расскажет тебе, как спасти твою маму. Ты готова?

— Да.

Лена чувствовала, как мёрзнут ее руки на холоде после ледяной воды источника. Но она молчала и слушала.

— Запомни его имя, — зашелестело листьями деревце. — Его зовут Александр. Он живет в старой хижине, направо от источника. Найди его и скажи, что тебя прислало дерево искушения. Он знает все ответы. Поторопись, Лена. Ты должна успеть до рассвета.

Деревце снова зашелестело. Лена почувствовала запах цитруса и увидела, как перед ней мягким оранжевым светом, словно сотни маленьких мандаринок осветили ей путь, подсветилась тропинка.

Девочка кивнула и поблагодарила деревце. Она повернулась и снова пошла, повторяя себе под нос: «Старая хижина, ученый Александр, направо от источника».

Поднимался холодный сильный ветер. Верхушки деревьев зловеще шумели, словно эта бескрайняя чернота, которой была пропитана ночь, хотела поглотить маленького ребенка, одиноко ищущего спасения среди тьмы. Лена поежилась и потерла худые плечи. Она шла босиком, всем телом ощущая пронизывающий от земли холод. «В следующий раз надо бы тапочки взять с собой», — решила девочка. Она дошла до места, где слева шумел источник, тропинка уводила направо и Лена послушно повернула.

Она шла потеряв счёт времени, пока не оказалась возле двух сплетённых между собой деревьев, образующий арочных проход, закрытый деревянной дверью с железной ручкой в виде кольца. Лена подняла взгляд и увидела старую бревенчатую хижину. Здесь тропинка обрывалась, и Лена поняла, что дошла. Немного постояв, в раздумьях смотря на дверь, она постучала. За дверью сразу же послышалась какая-то возня, шаркающий шорох домашних тапочек о половицы и старческое ворчание вроде того, как частенько ворчала бабушка Фима, как называла Серафиму Ивановну Лена.

Дверь отпер мужчина, который по мнению Лены был глубоким стариком. У него были стриженые седые волосы, густые брови с проседью, на носу надеты очки. Он был в костюме, поверх которого был накинут белый халат. Ярким пятном в его одежде была красная бабочка в белый горошек.

— Чем обязан, юная леди? — удивился старик.

— Я Лена. Меня к вам послало дерево искушений. Я хочу спасти маму.

Мужчина погладил себя по подбородку, внимательно всматриваясь в грустное, встревоженное лицо маленькой белокурой девочки с двумя косичками, так бесцеремонно нарушившей его уединение.

— Заходи, — наконец сказал он.

Седоволосый Александр посторонился, пропуская Лену внутрь, и закрыл за ней дверь.

В хижине было тепло и пахло сиренью. Сирень… Лена на минутку прикрыла глаза, вспоминая, что раньше папа часто покупал маме духи с ароматом сирени.

Хижина была совсем маленькой. Много места в ней занимала большая кровать, которая стояла слева, и большой стол с разными склянками, карандашами, и разной формы предметами, который стоял справа. На задней стене шторами была занавешена дверь. «Интересно, куда она ведёт?» — подумала Лена.

Старик указал Лене на стул возле стола и медленно прошёлся по комнате вперед-назад, измеряя шагами помещение, заложив руки за спину. Лена знала, что именно так ходят все ученые, когда думают.

— Так значит, — наконец седоволосый Александр остановился напротив Лены и присел на корточки, внимательно всматриваясь в ее грустные серые глаза, — ты пришла за помощью?

— Да.

Лена сидела на стуле, не доставая ногами до пола. Старик казался ей добрым, поэтому она немного успокоилась и с любопытством оглядывала склянки.

— Как тебя зовут?

— Лена.

— Расскажи, что ты хочешь?

Лена отвела взгляд от склянок и повернулась к старому Александру:

— Мне надо спасти маму от монстра. Монстр уже забрал папу. А теперь пропадает и мама. Я так боюсь! Я боюсь всё время, от самой первой минуты, как проснусь утром, до самой последней минуты, как ложусь вечером в кровать. Каждый раз, когда мама уходит за дверь, я боюсь, что она не вернётся.

— Ммм… — задумчиво протянул учёный мудрец. — А чем занимается мама?

— Она борется со смертью.

— А ты знаешь, что это? Смерть.

— Это тоже монстр, который забирает людей навсегда в темноту.

Старик еле заметно улыбнулся и отвел взгляд:

— Лена, ты можешь спасти маму. На окраине леса есть водопад. Там живёт страшное чудовище, которое ты должна победить. Если сможешь – мама вернётся домой в безопасности. Но путь туда лежит через пещеру страха. Ты сможешь пройти ее?

— Да!

— Тогда возьми это, — старик быстро поднялся, взял один из маленьких округлых цилиндрических предметов и протянул девочке. — Это жезл, способный побеждать монстров. Но сила его идёт изнутри тебя. Только когда ты почувствуешь, что готова, то сможешь его применить.  В пещере страха ты не встретишь тех жутких существ, которые обитают вокруг, там ты столкнется с чем-то более страшным. Ты столкнешься с собственными «я», которые прячутся глубоко внутри. Воспользуйся жезлом в пещере страха, а потом у водопада. А теперь ступай.

Лена взяла из руки старика небольшой цилиндрик. Она крепко сжала его в кулачке и спрыгнула со стула на пол.

Ей не хотелось уходить. В доме старого учёного было тепло, уютно, в нем пахло сиренью, как когда-то пахло от мамы.

Лена медленно шла к выходу, понимая, что снова должна выйти в страшный черный мир из этого уютного безопасного уголка, напоминающего ей их уютный «семейный рай», когда они с мамой и папой были вместе. «Любовь бесконечна! Мы любим тебя бесконечно!» — говорили взрослые.

Снова холод провел ледяными пальцами по телу маленькой Лены. Она шла, сопротивляясь ветру и жмуря глаза, лишь бы не видеть страшных теней, не слышать, как они перешептываются, говоря, что ее больше не защищает любовь.

Ноги ступали по холодной земле, маленькие руки, сжатые в кулачки, дрожали, Лена подходила к пещере, зажимая в кулачке цилиндрик.

Она остановилась, смотря на вход в пещеру. Там было темно, страшно, оттуда веяло отчаянием, и туда совсем не хотелось идти.

Лена сделала шаг, потом ещё один. Слева периферическим зрением она уловила какое-то движение.

Девочка резко обернулась и увидела, что на нее смотрит она сама: растрёпанная в жёлтой пижаме с мишками.

Лена закричала от испуга и отшатнулась назад, но больно ударилась спиной о вторую стену пещеры и сползла вниз на коленки. Девочка тяжело часто задышала и закричала: «Мамочка!»

— Мамочка больше не придет, — ответила ей девочка в пижаме, стоящая напротив. Ты виновата в том, что случилась, ты виновата, что папу забрал монстр! Ты была недостаточно хороша, как и сейчас! Ты слишком плохая и не можешь справиться с монстрами!

Лена поползла вперёд и вдруг заметила, что на нее смотрит ещё одна она в пижаме с мишками.

— Родители предатели! — закричала на нее вторая ее копия. — Они врали! Врали всю жизнь, что любовь бесконечна! А потом сказали, что любви больше нет. Любовь к тебе тоже однажды кончится, как и все в этом мире закончится. Останутся только одни монстры, которые забирают в пустоту и темноту!

Лена легла на землю, закрывая ладошками уши: «Я хочу, чтобы все стало как раньше! Я хочу победить монстров!» Ее маленькое тело трясло от холода и слез. Горячие маленькие капли стекали по щекам к подбородку.

Она увидела, что ещё одна ее копия также лежит на полу, как и она, и плачет:

— Я боюсь… — сказала ещё одна девочка Лена в желтой пижаме с мишками. — Я хочу снова обнимать маму и папу. Хочу, чтобы они целовали меня в щеки и клали в рот мандариновые дольки. Я боюсь, что больше не будет папиной небритой щеки, к которой я прижималась и целовала, не будет их с мамой смеха, когда они пели песни в машине, и всегда будет только пустота, темнота и страх…

Лена раскрыла кулачок и сняла крышечку с округлого футляра. Жезл в ее маленьких ручках засиял красным светом. Она встала на ноги, закричала: «Верните мне мою семью!» и стала бить жезлом по своим копиям. Она била и била, пока без сил не упала.

Лена лежала, смотря вверх на темное небо, которое пересекали птицы, перелетая с ёлки на ёлку. Огромный ворон каркнул и сел на ветку, растущую над Леной. Девочка вздрогнула, осознав, что уже не находится в пещере. Она села, вытерла слезы и посмотрела на жезл, продолжающий гореть красным в ее кулаке. Лена с досадой огляделась вокруг себя, понимая, что потеряла округлую крышечку.

Ну что было делать? Она встала и пошла вперёд, зная, что там ее ждёт последняя битва с монстром. Впереди был водопад и Лена буквально кожей чувствовала куда ей надо идти.  Ей уже не было холодно. Лена уже ничего не ощущала, только осознавала, что должна спасти маму.

Она шла, не зная сколько идёт, и когда настанет рассвет.

И вот она дошла.

Лена остановилась не веря своим глазам, как же здесь было красиво. На километры вперёд раскидывалось большое синее озеро, из которого выпрыгивали рыбы. Слева с небольшого склона в озеро с шумом падала вода.

«Водопад…» — протянула Лена.

Вдруг что-то справа заревело так, будто тысячи монстров почуяли Лену и поспешили навстречу ей.

Лена достала жезл, направляя его то направо, то налево!

Перед Леной появилась черная пустота с руками-ветками. Она шипела и гудела, но даже сквозь этот жуткий шум Лена могла разобрать: «Я заберу твою маму».

Лена направила вперёд жезл и с криком бросилась вперёд…

На улице стоял конец ноября — страшная холодина, хоть вечером и шел снег. Ведь все знают, что когда идёт снег, то становится теплее… К утру снег прекратился. Снегоуборочная техника выехала, чтобы убрать проезжую часть, дворники с лопатами начали выходить из подъездов, чтобы раскидать снежное серебро, выбросить с дорог и бросить в грязь, оставив серый пустой асфальт.

«Динь-дон… Динь-дон…» — часы в гостиной пробили девять утра, когда входная дверь отворилась и в нее вошли две женщины.

Серафима Ивановна тут же стала тихо раздеваться, боясь лишний раз издать шум и разбудить внучку.

— Сейчас чайку, Кать, и все хорошо будет, — сказала она белокурой женщине, вставшей в дверях.

Екатерина Николаевна – Катя – была Ленина мама. Она работала кардиохирургом и находилась на очень тяжёлом этапе своей жизни. Всего три месяца назад они с мужем развелись и окончательно разъехались по разным квартирам. «Не женщина, а настоящий монстр!» — так называла Екатерина Николаевна новую пассию Борьки – своего бывшего мужа. Она не испытывала ненависти к нему. Напротив, всё ещё любила, как родного человека, хоть и все, что за годы брака они вываливали друг на друга, свело на нет их семейное счастье и сделало супружескую жизнь невыносимой. Екатерина Николаевна стала много тосковать, от этого стала часто пропадать на работе, меняясь сменами с коллегами, чтобы как можно меньше быть дома, оставаясь со своими мыслями в стенах, где каждый миллиметр напоминал о сделанных ошибках. Жаль, что не все в жизни можно вернуть. Не все можно починить…

Она глянула на свой портрет, висевший у входа: «Женщине, которая каждый день борется со смертью!» Портрет подарил ей один из спасённых пациентов. Она сняла сапоги, дубленку, и пока Серафима Ивановна ушла ставить чайник, направилась в комнату дочери, чтобы ее поцеловать.

От двери шел небольшой коридор, в конце которого вдоль правой стены стоял шкаф-купе с тремя зеркалами. Екатерина Николаевна пришла в недоумение, увидев, что все зеркала исчирканы губной помадой. Она пошла дальше, заметила, что в ее спальню открыта дверь. Быстро заглянув, Екатерина Николаевна с облегчением убедилась, что все на месте и что портрет Александра Флеминга — ученого с красной бабочкой в белый горошек, открывшего пенициллин — не изрисован. Она закрыла дверь, прошла по прямой в маленький туалет, чтоб помыть руки, задев карманом кофты о ручку двери и чуть не упав, — дверь в туалет была неудачно спроектирована, и почти всегда домочадцы о нее либо задевали, либо бились.  Почему-то в раковине была затычка, и налита вода. Женщина ототкнута ее, вымыла руки и пошла к дочери.

Екатерина Николаевна удивилась, какой бардак царил в детской: все игрушки были раскиданы, на полу в центре валялись игровые обучающие кубики с буквами, в самом центре которых лежал кубик с костром. «О — огонь», — гласил кубик.

Также мама Лены заметила, что дочь явно поливала растущий на окне мандарин. Вода, тонкой струйкой вытекшая с блюдца под горшком, собралась на подоконнике и по капли до сих пор продолжала капать на батарею. Это было первое мандариновое дерево, которое Екатерине Николаевне удалось вырастить и заставить плодоносить, хоть Лена и порывалась съесть с него ещё не спелый мандарин.

Екатерина Николаевна села на детскую кроватку, оглядев беспорядок, наклонилась к дочери и вдруг увидела, что вместо ребенка на кровати под одеялом находится плюшевый мишка.

Женщина подскочила и закричала: «Мама! Мама, где Лена!»

Она побежала по коридору мимо исписанных помадой зеркал шкафа-купе и чучела ворона, сидящего на ветке, побежала в гостиную на глазах ошарашенной Серафимы Ивановны, не успевшей понять, что случилось.

Екатерина Николаевна забежала в кухню, а из нее побежала во вторую туалетную комнату, где находилась ванна и душевая. Она распахнула дверь и замерла. Следом зашла Серафима Ивановна и всплеснула руками: «Батюшки!» — она хотела было сделать шаг, но Екатерина Николаевна остановила ее. Она улыбнулась и сказала: «Наливай чай, мам».

Ванная комната была просторная, отделанная синим кафелем с рыбками, напоминающим большое озеро. В глубине комнаты стояла высокая гидромассажная ванна, а слева душ.

Екатерина Николаевна обернулась и нажала кнопку «выкл» на выключателе автоматической вентиляции (спустя минуту после включения света она автоматически начинала работать с жуткими звуками, словно сотни монстров выходили тебе навстречу).

Когда Серафима Ивановна вышла, Екатерина Николаевна подошла к спящей на полу дочери с зажатой в кулачке губной помадой и легла рядом, обнимая ее. Девочка машинально повернулась, уткнулась лицом в мамино плечо и, улыбнувшись, сказала сквозь сон: «Мамочка, ты пришла… Я смогла… Я спасла тебя от монстров».

Анастасия Охотина