Туманы бывают разными. Наука о них завораживает. Одни термины звучат как неведомая музыка: «точка росы», «туманы охлаждения», туманы испарения», просвечивающие, сплошные, поземные, морозные или ледяные. Молочно-опаловые при большой плотности влаги и голубовато-дымчатые при низкой. О них можно было бы писать долго и заразить читателя поэзией их происхождения. Но мой рассказ сейчас не о них, а художнике, которого называли певцом туманов. Все его картины словно колышутся в легкой призрачной дымке и вызывают ощущение нежности и печали. Все проходит. Вечность лишь в строчках стихов, в музыке и легком взмахе кисти художника. Да еще может быть, в тумане, парящим над звездами, временем и пространством…

Витольд Каэтанович Бялыницкий-Бируля… Репин говорил, что привык освежаться душой у его картин, перед живыми веяниями простоты и нежности. Левитан ценил его умение слушать тишину.

Художник с поэтической душой, он учился у первых, а ушел последним из великой плеяды передвижников.

Он родился в Беларуси, недалеко от Могилева. Фамилия Бируля – исконно белорусского рода, который находился на службе у русских шляхтичей. За успешную и верную службу представителю рода Бирулей пожаловали поместье Белыничи. Так и появилась двойная фамилия Бялыницкий-Бируля.

На 6-й год рождения мама подарила ему акварельные краски, и он на листе оберточной бумаги изобразил иллюстрацию к опере «Аскольдова могила. Мама привила ему огромную любовь к литературе и музыке, что потом несказанно повлияло на творческое наследие художника.

Отец мечтал о военной карьере для сына и отдал в кадетский корпус, но мама умолила командиров, и они отпускали Витольда ходить в школу рисования. Когда ему было 17, старший брат показал его работы художнику Иллариону Прянишникову, и… судьба будущего передвижника была решена. Он стал студентом Московского училища живописи, ваяния и зодчества. На втором курсе на студенческой выставке его картину «Окраины Пятигорска» приобрел сам Третьяков!

Павел Михайлович был занят. Он оставил для художника конверт с деньгами, и когда Бялыницкий-Бируля пришел домой, то обнаружил в конверте две сторублевые купюры. Художник, ожидавший увидеть всего одну сторублевку, страшно разволновался, всю ночь не спал, а наутро помчался в Третьяковку.

Павел Михайлович в свою очередь очень удивился и поспешил успокоить художника:

«Нет, я Вам заплатил за эту работу и за будущие. Надеюсь и впредь приобретать их».

И улыбнулся ободряюще.  Но Витольд не поверил. Тогда Павел Михайлович указал жестом вглубь одного из залов:

—  А не верите, батенька, так гляньте сами!

Художник побежал в зал. И только увидев, что под одним полотном стоит его подпись, убедился, что это не сон. И что его картина висит рядом с полотнами самого Левитана.

«Я потерял голову. Не помню, как долго стоял я перед своей картиной. Видимо, очень долго, потому что уходил уже под звонок швейцара, который объявлял, что галерея закрывается».

Однажды, когда Витольд Каэтанович возвращался со своим другом, Станиславом Юлиановичем Жуковским, с учебных занятий, они встретили Левитана.

Кумир был угрюм, худ и черты его землистого лица напоминали геометрическую фигуру. Непостижимо было, как под кистью этого сурового в своей отрешенности человека рождаются пронзительно лиричные и нежные шедевры.

Но первые же слова напрочь развеяли суровость. Блоковские слова «Простим угрюмство/Разве это Сокрытый двигатель его. Он весь дитя добра и света/Он весь свободы торжество», казалось, были сказаны о Левитане.

Кумир оказался вовсе не букой и пригласил двух друзей в свою мастерскую. Беседа оказалась настолько теплой, что друзья попросили разрешения показывать мэтру свои творческие этюды и консультироваться с ним.

И началось!

— Д`руг мой, — чуть грассируя возмущался Левитан. – Где ваши г`аза, где ваш слух?! В пленэ`рных этюдах он у вас есть, а в ка`ртинах вы его отчего-то ут`ратили! Слушайте ми`р, слушайте себя!

Это умение, воспитанное Левитаном, Бялыницкий-Бируля пронес через всю жизнь. Он чутко вслушивался в окружающую природу, и это сделало его невероятно тонким ценителем и певцом среднерусской полосы России.

Именно Левитан порекомендовал ему не уходить в цвет, не увлекаться цветом:

— Ваша сила в нежности, в туманной дымке над жизнью, над миром, — втолковывал он ему. – Не цвет должен быть интенсивным, а тон, оттенок. Оставьте яркие краски и контрасты для юга, там они уместны, а у нас северная, застенчивая, будто исповедальная красота. Слышали, как порою девушки песни поют любимым: на ухо, словно воркуют-рассказывают. Вот такие и краски на картине должны быть тихие, успокаивающие, чтобы душа ими омывалась.

Урок был усвоен. Во многих своих картинах Бялыницкий будто убегал от яркости.  Картины его мерцают зыбким призрачным светом, словно запечатлевают то волшебное время суток, когда закат уже окончательно погас, а сумерки еще не наступили. Время это коротко: иногда длится не больше десяти минут, но именно тогда особенно нежен и прозрачен воздух, легки и трепетны краски земли, а небо тончайшего молочного оттенка, словно окутано ажурным пуховым платком.

«Имя Левитана, — писал Бялыницкий, — я произносил, благоговея, шепотом. — Однажды он сказал мне и Жуковскому, что мы еще не умеем соединять в пейзажах землю, небо и воду. И я загорелся ехать туда, где в последние годы жил и работал Левитан. Нужно было увидеть эти места».

Так весной 1901 года, через год после смерти любимого учителя, он впервые попал на озеро Удомля. Его настолько восхитила окружающая природа, пейзажи и люди, которых он встретил, что он понял – эти места для него, для того чтобы он воспевал их.

Он часто встречался здесь с друзьями-художниками. Они вместе работали, пировали, ходили на охоту – Витольд Каэтанович был завзятым охотником. Поговаривали, что на его счету 47 медведей! Не шутка, если учесть поговорку, что любому охотнику в жизни положено 40 медведей, а 41-й убьет его самого! Но, как видно, не всегда верны поговорки!

Художник Богданов-Бельский писал жизнь деревенской детворы, Степанов – животных, Маралов и Жуковский – интерьеры усадеб и крестьянский быт, а Бялыницкий-Бируля – лирические пейзажи. Как дань памяти своего учителя – самого поэтичного из русских пейзажистов…

«Мало кто знает, – вспоминал Бируля, – что «Над вечным покоем» Левитан работал, будучи тяжелобольным. Его сотрясали приступы астмы, а при этой болезни все можно делать только впол— или в четверть силы, и только задыхаться можно в полную силу. «Над вечным покоем» – это реквием, который Левитан исполнил самому себе перед уходом из жизни».

В 1911 году Витольд Каэтанович решил представить свое произведение: «Час тишины. Озеро Удомля». Произведение действительно очень тонкого философского посыла, гармоничное и деликатное по своей сути. Художник словно приглашает зрителя поразмышлять о бренном и вечном, но делает очень ненавязчиво и мягко. Так весной раскрываются в траве самые застенчивые и милые цветы – голубая вероника и кашка – словно смущаясь собственной нежности и красоты, но от этого они еще милее и дороже сердцу.

Бялыницкий говорил, что нужно в какой-то момент замереть так, чтобы услышать природу, до тех пор, пока не услышишь звук собственного сердца. Золотые слова! Мы подчас боимся остаться наедине с собой, боимся тишины и одиночества. Но одиночество — не значит пустота! Если человек богат духовно и душевно, его одиночество будет целебным, осмысленным и творческим.

«Как живописец, — писал Бируля, — я понял очень много, что может понять только охотник, во все времена сживающийся с природой, слышащий говор каждой ветки. Какая бы тихая не была ночь, а перед рассветом старая осина, стоящая на опушке леса обязательно прошепчет в тревоге свою молитву».

Картина «Зимний сон», написанная на берегу Удомли, позволила приобрести в этих местах дом. Картина в привычных для художника серо-жемчужных, тускло-золотых и молочных тонах словно исполнена символичного смысла. Преддверие сумерек (любимое время художника), только- только всходит молодой месяц. Он едва освещает землю, небо и храм.  И вся картина звучит как единый аккорд дольнего, горнего и связующей цепи между ними – храма.

Около 10 лет Бялыницкий подобно Чехову и Левитану гостил по удомельским чужим имениям, или снимал чужие углы, пока, наконец, успех его картин «Час тишины» и «Зимний сон» не позволил приобрести собственную усадьбу в этом удивительном уголке природы.

Однажды художник с семьей и друзьями подъехал на косогор в зимний солнечный день.  Пейзаж для Бялыницкого был, что называется – именины сердца! Вокруг словно сверкающая скатерть-самобранка расстилался морозный туман – одно из удивительных явлений природы, когда кристаллики льда горят и переливаются в лучах солнца.  Удомельское заснеженное озеро в этот день походило на огромный лучистый алмаз!

— Какая красота! – воскликнул Богданов-Бельский. – Вот если бы здесь у тебя был дом!

И Репин вторил: «Купи! Стройся на Удомле. Ты не пожалеешь. Красота необыкновенная!» Случилась купчая, и в 1912 году Бялыницкий-Бируля приобрел участок на берегу озера и стал строить большой дом.

Он вышел на славу. Большой, молочно-белый дом по периметру напоминал летящую чайку. Художник так и назвал его «Чайка». На озере действительно водилось много чаек, и в погожие дни оно словно парило над землей – так много было на нем птиц. Кроме того, Удомля славилась рыбой, а художник, помимо охоты увлекался и рыбалкой.

Друг Бирули, Богданов-Бельский часто исполнял романсы, посвященные чайкам, и художник любил его пение. Особенно ему нравились слова:

Вот вспыхнуло утро, румянятся воды.

Над озером быстрая чайка летит,

Ей много свободы и много простору.

Луч солнца у чайки крыло серебрит.

В его доме пел Шаляпин, за круглым дощатым столом собирались друзья художники, певцы и артисты. Лестница на второй этаж вела в святую святых – мастерскую художника. Непременно на северной стороне, чтобы не мешали работе бесчисленные солнечные зайчики, и ничто не напоминало бы об отдыхе.

Дом был не дачей, не имением, не усадьбой. Это был в подлинном смысле приют для творческих вдохновений и идей. Он и задуман был так, чтобы люди приезжали туда отдохнуть душой и поработать руками.

Пришли как-то рано утром к Витольду Каэтановичу местные крестьяне с просьбой: «Купите цветы».

– Хорошо, я куплю, — ответил художник и купил огромный букет пионов! А они росли только на клумбе в саду Бялыницкого!

Через некоторое время прибежала дочка Витольда Каэтановича, Любушка:

– Папа! Их надо наказать как следует! – закричала она. – Они ободрали всю клумбу!

– Знаю, — спокойно ответил художник. – Но ведь ты все равно собиралась сегодня писать натюрморт. Нам бы пришлось сорвать цветы.  А теперь посмотри, Любушка, как искусно составлен букет, с каким вкусом и чувством меры. А за искусство надо платить!

И гнев маленькой поборницы справедливости утих.

Он обладал счастливым и добрым умением создавать вокруг себя атмосферу мира и спокойствия. Даже в самые голодные времена мог преподнести черные сухари с чаем как самое изысканное блюдо. Это было трогательно, благородно и в то же время нарядно.

К нему приходили мужики, с которыми он ходил на охоту или рыбалку и увидев его за работой, смущенно бормотали:

– Ой, Виталий Капитонович (Витольд Каэтанович было непривычно для произношения) вы заняты.

– Нет-нет, – отвечал художник, не занят, – проходите. И беседовал с ними допоздна, каждому уделял время.

В годы революции возникла угроза эту дачу потерять. Бялыницкий-Бируля стремился сохранить не только дорогое место обитания, но и творческий дух, которым оно было пропитано. Он решился организовать в доме школу для крестьянских детей, и, написав  об этом письмо А.В.Луначарскому, получил одобрение. Но самое главное – дом удалось спасти от национализации.

В 1919 году рисовальная школа открылась, и дела ее шли успешно. Уже в первый год в ней занималось 179 детей. Это большая цифра, если учитывать, что дача была в удалении от населенных пунктов, и дети проделывали немалый путь пешком, прежде чем попасть в «Чайку».

В той школе преподавали друзья Бялыницкого-Бирули и сам художник. Он с гордостью вспоминал, что ему удалось сохранить дом, лишь благодаря силе воли и … вещему сну, в котором ему привиделось, над озером Удомлей вдруг возник крест и голос с небес возвестил, что землю настиг потоп, и только это место сохранится.

Поэтому дача «Чайка» для него была местом спасения и местом молитвы. Он благоговел перед своим домом…

Школу закрыли из-за чьего-то лживого доноса. Жуковский, Богданов-Бельский и Коровин эмигрировали. А Бялыницкий верил, что его место здесь, хотя жить стало тяжело. Он ходил на рынок менять утварь и даже картины на хлеб. Как-то покупатель на его глазах вынул стекло, сломал раму, а холст стал складывать конвертом. Сказал, что если краску отмыть, то детям хорошие сорочки получатся! И обругал буржуев, которые не знают цены вещам и пачкают красками ткань!

Дача помогла семье художника и ему самому выжить. Это был небольшой надел земли, на котором выращивалось все самое необходимое. Кроме того, Бирулю очень уважали крестьяне, поддерживали его. Несколько раз во время рубки деревьев зимой, крестьяне набредали на берлогу медведя, и потом медведь не давал людям спокойно работать. В таком случае вызвали художника – он был признанным охотником на медведей.

Конечно, он был в чем-то конъюнктурен. Приходилось писать не только любезные сердцу места, но и места, связанные с пребыванием вождей партии и правительства. То есть так называемые политические пейзажи. Это были и сталинские Гори, и ленинские Горки. И тем не менее, это были картины в духе Левитана, исполненные задумчивой прелести и облагороженные ею.

В 30-х годах Бялыницкий-Бируля снова вернулся к Левитану. Собственно говоря, великий учитель никогда не покидал творческих планов своего ученика. Но с годами пришло философское осмысление чуда под названием «левитановский лиризм». Мягкие, поэтичные, зыбкие образы выстраивались в стройную картину мира и рождали истину: «самая большая и вечная сила кроется в слабости, тишине и любви». Ну, так давно известно, что тихие и благозвучные голоса слушают охотнее, чем яростные вопли и рев. «Предвечная тишина» Бялыницкого-Бирули словно продолжает «Над вечным покоем» Левитана.

Исаак Ильич оказался пророком. Все его самые тревожные предчувствия о будущем стали явью. Витольд Каэтанович в те годы пытался спасти хоть память об уходящей культуре. Одно за другим переносил на холст места, связанные с Пушкиным, Толстым, разрушающиеся удомельские церквушки, деревянные северные храмы. Если вглядеться в его картины той поры, то удивляет обилие серого цвета. Все краски невзрачные, тусклые, а серый цвет царит над всем. Угрюмство, печаль? Возможно. А может быть и величие, и благородство серого цвета. В нем великая нежность, и трепет, и сострадание к уходящему, к сирым заброшенным постройкам, низкому небу, затянутому облаками, к туману, стелющемуся над осенней серой землей. Все это было свое, родное, все это питало душу. И сейчас это родное уходило безвозвратно.

С именем Витольда Каэтановича связано такое явление в искусстве, как «монументальный пейзаж». Художник впервые соотнес пейзаж с историческими личностями. Взять к примеру изображенный на полотне маленький домик под зеленым дубом. Один из тысячи, всего лишь милый сердцу пейзаж. Но картина называется «Домик Арины Родионовны» и освящается памятью о великом поэте. Или «Святогорский монастырь», или «Березка у реки Сороть». Весь этот цикл посвящен Пушкину и написан в любимое поэтом время года – осенью.

Даже названия некоторых работ Бялыницкого звучат как стихи. Например, «Талые воды», «Тихая осень», «Сумерки юного мая», «Зимний сон». Поэзия пронизывала его творчество и звучала в нем голосом флейты – нежным и завораживающим.

Судьба Бялыницкого-Бирули в последние годы жизни была печальной. Неожиданно в 1948 году погибла, утонув в озере, его единственная дочь – Любушка. От этого удара художник не смог оправиться. Случился инсульт, и половина тела оказалась парализованной. Последние 10 лет жизни он провел в инвалидном кресле. И все же продолжал работать и очень радовался, когда его навещали друзья и коллеги.

«Тяжелая болезнь не убила меня, — писал Бируля, — а лишь покалечила. И старый белорус все еще живет. Недаром у нас в народе есть поговорка: «битая посуда два века живет».

Сейчас он работал только для души. Часто сидел перед камином, читал любимого Тютчева:

Когда дряхлеющие силы

Нам начинают изменять

И мы должны, как старожилы,

Пришельцам новым место дать, —

Спаси тогда нас, добрый гений,

От малодушных укоризн,

От клеветы, от озлоблений

На изменяющую жизнь.

Добрый гений Витольда Каэтановича Бялыницкого-Бирули спас его и от озлоблений, и от укоризн. Он тихо уступил место обновляющемуся миру, который покинул в 1957 году. И словно растворился в любимом сером цвете – самом деликатном, ненавязчивом и благородном из цветов.

Ляман Багирова

При написании статьи использована книга Д.Л. Подушкова «Художник В.К.Бялыницкий-Бируля в Удомельском крае. Дача «Чайка», газетные данные и материалы из интернета. Автор выражает благодарность за использованные материалы.

 

 

Информация о картинах и репродукции использованы с сайте Аукционного дома «СОВКОМ»