Яркая фраза героини Вивьен Ли из «Римских каникул миссис Стоун» по пьесе Т. Уильямса звучала так: «Мне сказали, что у меня рак, и мне осталось жить несколько месяцев!» Эту фразу своим знакомым говорит красивая женщина, в летах, потерявшая голову от молодого жиголо, и не желающая никого видеть. Действие происходит в Италии.

Коля и не представлял себе, что влияние Сати на него будет столь сильным. Он себе не только это не представлял, но и не очень верил. Впрочем, как еще можно было объяснить такие перемены в его жизни?

Когда он познакомился с ней, он стал много работать, забросил друзей, бросился в спорт, да еще и стал отчаянно ходить по городу в поисках интересных книг, энциклопедий, и любых других проявлений культурной жизни, включая кинофильмы и даже сценарии документальных фильмов, которые почему-то все время попадались ему под руку.

Город казался Коле новым, зажженным изнутри, ярко освещенным. Он ощущал дыхание моря всем своим существом, как будто его всего проспиртовали, вывернули наизнанку, обмакнули в молоко, а потом, просолив и прожарив в котле, снова выбросили куда-то на поверхность.

Сати была его мечтой и любовью, Сати же была его подругой. Сати же приходила, уходила, выезжала, въезжала, и не скрывала взаимоотношений, участников которых постоянно критиковала, или наоборот, о которых рассказывала самые замечательные истории.

Коля был не то, что очарован. Коля просто лишился дара речи, когда ее встретил. Он не мог себе представить, что кто-то когда-то будет воздействовать на него столь сильно, поэтому в общем-то его жизнь не только поменялась после встречи Сати, она приобрела словно другое измерение для него.

Марианна существовала в его жизни этаким фоном. Ее деловитость ему нравилась, и немного раздражала. Она словно указывала ему всегда на его место, дескать, дурачок ты такой нервный, и слишком много у тебя всяких романтических взглядов.

Поскольку у Коли с романтикой было, действительно хорошо, то есть очень плохо, и было это все абсолютной правдой, он не то, что обиделся на Марианну, но как-то стал ее остерегаться. Тем более, что Сати с Марианной дружила, ею восхищалась, и находила деловой стиль чем-то очень важным для жизни, да еще и удобным.

Коля от своих мыслей приходил в замешательство. Он понимал, что кроме Сати ему вообще в жизни никто не был нужен. Столь яркое проявление эгоизма пугало его, но сделать с собой он ничего не мог, и не хотел, словно Сати сама наложила табу на любые другие взаимоотношения.

Когда Марианна вдруг стала проявлять к Коле повышенные знаки внимания, он ужасно расстроился, словно она не поняла, не почувствовала его внутреннее биение, его жизнь и настрой. Марианна рассказывала Коле о многом. Она рассказывала ему и о своих задушевных беседах с Сати, делая комплименты ее красоте и уму, от чего у Коли все внутри переворачивалось, и он снова не понимал, отчего.

Потом он уехал с Марианной на юг, где они подолгу гуляли вдоль моря, завтракали на траве, пили шампанское по утрам, ходили на базар, покупали вишни, ели их, наслаждаясь теплым морским воздухом. Все как будто бы улеглось, устоялось, вышло на круги своя. Коля обнимал Марианну по вечерам, думая о том, что завтра снова будет замечательное утро, и можно будет искупаться в море, подставив лицо раскаленному красному солнцу.

Марианна, казалось, была довольна их поездкой, рассказывала о своих детских мечтах, вспоминала о знакомых, с утра до вечера названивала своей подруге и маме, и готовила Коле замечательные обеды, которые он съедал в два присеста, и с удовольствием смотрел телевизор, по которому с утра до вечера показывали футбол.

По возвращению с юга, ощутив радость от общения с природой и морем, чувствуя внутри небывалую энергию и драйв, Коля ходил на работу, мысленно уже предвкушая, какое у него будет повышение, куда он отправиться в следующий раз в отпуск, и как хорошо было бы купить новую стенку в их квартиру.

Когда Коля вдруг услышал звонок, он не то, что как-то изменился внутри, он словно почувствовал, что на него надавила вековая плита, сдавила горло, задушила его, сняла груз и снова завалила его. Голос Сати был откуда-то, из-под земли, но голос этот был таким же ярким, звонким, веселым и безоговорочно родным, каким он его всегда помнил.

Сати сообщала Коле о том, что она снова выходит замуж, и его эта информация не то, что убила, но он сел, медленно и спокойно, на стул, ощутив всю тяжесть своего тела, и абсолютное отчаяние внутри, словно жить ему оставалось не на несколько месяцев, как в фильме с Вивьен Ли, а на несколько минут.

Он спокойно поговорил с Сати, повесил трубку, ощутив, что он сейчас просто возьмет и повесится, от недостатка воздуха и внутреннего отчаяния, медленно прошелся по комнате, открыл шкаф, достал из него бутылку ликера, и выпил ее до дна, оценивая сладость и патоку во всем горлу и в животе, словно его заставили силой облить кипятком носоглотку или свариться вживую.

Потом он долго сидел на стуле, не слыша телевизора и радио, не понимая, что долго звонил телефон, и что Марианна пыталась услышать от него какие-то объяснения его странному поведению. Коля не слышал.

Он только помнил, как быстро вышел из квартиры, вызвал такси и помчался в квартиру Сати, не помня даже, взял ли он с собой портфель, и надел ли куртку.

Сати встретила его у порога, она была спокойна, и даже немного холодна. Когда Коля увидел Сати, он вдруг вспомнил, что Марианна что-то говорила ему на прощание, инструктировала его, и даже обещала помочь. Благородство Марианны Коля не просто не оценил, но даже не обратил на него внимания. Его ощущение было сродни параличу. Он только знал, что он должен дойти до цели, дойти и умереть.

Сати наливала ему кофе, и медленно ходила по квартире. Он смотрел на ее красивую фигуру, и совершенно не мог объяснить того теневого покрова счастья, радости и покоя, которые всегда возникали в ее присутствии. Магия ее пребывания с ним была необъяснима. Сати словно входила во все его существо, наполняла своим ароматом его легкие, заполняя их всем пространством своего дивного, невероятного, словно из воздуха и мирры сделанного существа.

Он сидел как вкопанный и смотрел на Сати, мысленно пытаясь понять, почему она выходит замуж, зачем ей все эти физические роскошества, новая квартира и новая жизнь.

Сати вдруг сделала паузу, и внимательно посмотрела на него. Он почувствовал в ее лице долю сострадания, которое постепенно стало менять весь ее облик. Коля, как в режиме замедленной съемки, вдруг понял, что Сати на глазах меняется, она менялась вся, ее глаза становились зеленее, она вся выпрямилась, и ее лицо на фоне желтой луны за окном светилось, радужно и жизнестойко, давая знать, что в ее души за несколько секунд происходит невероятного рода перемены.

Коля не верил своим глазам, но ощущал, что она поняла его, приняла всем своим существом, ощутила его боль, и не совершит того страшного ужаса, который собиралась сделать.

«Господи, неужели она могла меня предать?!» — вертелось у Коле в голове, но он также понимал, что и это не имело больше никакого значения, словно все его внутренние силы был направлены на то, чтобы быть для Сати, служить ей, больше никогда с ней не расставаться.

— Неужели ты бы могла? – вдруг сказал Коля и внутренне заплакал, не показав это. – Неужели?

Сати смотрела на Колю с некоторым удивлением и разочарованием, думая о чем-то своем, собирая по кусочкам свои воспоминания с мысли. Коля на какое-то мгновение вдруг вспомнил все, что связывало его с Марианной, и понял, что в их отношениях было много лжи. Она умело скрывала какие-то вещи, не договаривала, утаивала. В общем-то сохраняла завуалированно все то, что не хотела ему сообщать. Это кольнуло его еще больше, словно он теперь нес на себе ужас и травму ее неискренности, словно она мешала ему до конца насладиться ощущением присутствия Сати, ее внутренней силой, радостью встречи с ней.

Он вспомнил, как легко Марианна критиковала людей, говорила о них, он вспомнил, как она ехидно надсмехалась над детьми и любовью, делая из себя крупного специалиста по всем вопросам. На его тонкокожий организм словно встал кто-то тысячью тоннами, словно ее эта осведомленность, рассуждения о земных радостях, постоянные разборы важных тем, лишили его чего-то главного, что он лелеял, что любил, о чем думал.

Глядя теперь перед собой и наслаждаясь красотой Сати, он ощущал такой прилив радости и восторга, такой небывалый подъем, и такое одновременное отчаяние, что ему снова становилось нестерпимо страшно.

Самым ужасным испытанием было то, что Марианна привыкла рассказывать ему обо всем в подробностях. Она спрашивала, как он себя чувствует, как ему лучше дышать, как накрываться пледом, или каким образом мыть голову. Бытовые подробности не просто убивали в нем самую его суть, они словно пронзали его до основания, обнажая ее грубость и непонимание его состояния.

Когда он начал целовать Сати, он ощущал не просто внутренний восторг, он понимал, что с ним случилось что-то, что больше никогда не повторится. Он весь сжался, а потом распрямился, словно встреча с ней всегда была первой и последней. Он отстранился от нее, понимая, что сейчас умрет от того счастья, которое дарило ее присутствия, от того восторга, покоя, и одновременного ощущения приближения смерти, о котором говорил весь ее облик.

Он снова двигался как во сне, представляя ее приближение, а потом понимал, что он находится от нее так близко, что уже не может даже различить цвета ее глаз.

«Пахнет ванилью!» — всегда повторял он фразу про себя, словно видел другим зрением степень ее привлекательности и силу воздействия на него.

— Сати! – снова сказал он, и замер, как будто бы она из красивой женщины вдруг превратилась в маленького ребенка, которого хотелось качать, и радовать, словно в колыбели.

Ему вспомнилась фраза, которую Марианна когда-то сказала. Она, в запале нежности, вдруг сказала ему, что они могут встречаться тайно, и что никто никогда не узнает об этом. От этой фразы его вдруг всего передернуло, и то, что много лет назад казалось таким очаровательным и невинным, сейчас, в присутствии Сати, прозвучало в голове, как пробило колоколом. Коля весь передернулся от одной мысли об этой неискренности, об этой странной способности скрывать и радоваться сокрытию, и он вновь ощутил, сколь другим и особым было все, что связывало его с Сати.

Сати была так давно в его жизни, что ему казалось, с самого рождения, он ощущал ее постоянное присутствие, ее радость, и горе, ее восторги, печали, и ее непревзойденную манеру меняться и быть разной.

Сати играла на фортепиано, и водила машину. Она была красива и современна. Она была мягкой, легкой, понятливой, и совершенно естественно легкой и искренней. Сати была родной.

Коля вновь думал, как в забытьи, как могло получиться, что она чуть не оставила его, чуть не ушла куда-то в небытие. Но даже эта мысль не пугала его теперь, потому что одно ее присутствие было больше, чем что-либо еще. Он понимал теперь, что даже если он уйдет, умрет, разобьется насмерть, упадет с пятого этажа, и жизнь его закончится, его любовь к Сати не пройдет, и не улетучится никуда, и он может теперь спокойно спать и быть, дышать и снова быть, даже не думая о том, какая будет ее личная жизнь, и как часто они будут видеться.

Он шел по каким-то странным галактикам и полям, оглядываясь на деревья и поднимая голову к небу. Он шел вперед, и словно парил над землей, ощущая ее присутствие повсюду. Ее живое воплощение словно даже немного мешало ему, как будто бы ее реальные очертания, ее голос, походка, аромат кожи и присутствие, сбивали его, отвлекали от главного в ней. Он понимал, что любовь была совершенно бестелесной, несмотря на то, что он, фактически, физически страдал в ее отсутствии.

Когда Коля пришел наутро домой, то понял, что Марианна давно уехала, и что в его доме был один из ее знакомых. Это не опечалило Колю, а даже обрадовало, словно Марианна помогла ему. Но и это было неважно. В общем-то ничего не было важно в этой ситуации существования Сати.

Коля снова и снова винил себя за свои чувства, за свое неумение быть здравым и взрослым. А потом снова радовался одной мысли о том, что Сати есть на земле, и что он может даже ее увидеть, если захочет.

Марианна позвонила на следующий день, как всегда в таких ситуациях, высказав предположение, что Сати совершенно не понимает, что именно она говорит, и, наверняка, выходит замуж.

— В который раз уже! Когда же, наконец! – сказала она, и засмеялась.

Коле показалось, что все внутри у него заходило ходуном, и совершенно растворилось, разбилось, разъединилось на мириады осколков. Он пытался собрать все, что было внутри, и снова не мог это сделать. А потом сделал над собой усилие и промолчал.

Нина Щербак