Перливо — маленькая деревенька в Ивановской области. Нынче её уже поди давно нет, ибо было там о ту пору там всего семнадцать изб.  Родился там в 1938 году Александр Михайлович Гоматин. Я давно наблюдал за этим человеком в нашем храме, веяло от него природной, Богом данной русскостью по образу и подобию.  Здороваясь, всегда улыбается с неподдельной искренностью, с необыкновенным радушием рассказывает о жизни, о простых вроде бы вещах, но ведь на них-то и теплится наша жизнь…

По словам Александра Михайловича, фамилия его идёт с города Шуя. В один из январских дней, созвонившись с моими дорогими прихожанами Александром Михайловичем и Тамарой Михайловной, уже сижу в их скромной двухкомнатной квартире, где радуют глаз многочисленные иконки —  в каждой комнате свой иконостас с лампадой. Александр Михайлович, видя, как я гляжу на их старенькую мебель, говорит:

— Толик! Это мы ещё в молодости с Тамарой купили — жили же, как и все, бедно, а как стали обживаться, купили мебель. Так веришь —  радовались этому, в детстве-то беднота страшная была, голод.   Отца я не помню, погиб в 1941 году. Мама, Татьяна Тимофеевна, с 1911 года рождения, я её потом в Братск перевёз, тут и померла.

Вспомнилось Александру, как в 1942 году дед его Тимофей затемнял камышом окна от бомбёжек, и ведь главное — всего четыре года ему было, а помнит, как подносил прутики, помогал деду. В речушке их, крохотной, заросшей камышом и кувшинками, какая-никакая рыбёшка имелась, не забудет Михайлович, покуда жить будет, как мужики — из тех, кто помоложе — налавливая, делили поровну на каждую избу в деревне, и даже в этом поступке зримо виделась соборность нашего православного сердобольного народа.  Закончилась война. В деревне не было школы, и семья переехала в селение Дубовское, учили там только до четвёртого класса, потому в пятый ходили три километра в Обедово — этом районе добывался торф. Вот как рассказывает об этом Александр Михайлович:

— Недалеко была электростанция, сжигали кусковой торф.  Для того, чтобы получить кусковой торф, надобно его размыть, и в жидком виде по трубам на специальные карты разливали. Поле всё расчленялось на эти карты, а по ним дренажные каналы были — излишки уходили по каналу в озеро. Потом всё подсыхало, запускали трактор со специальными режущими гусеницами, разрезалось всё в больших объёмах на куски. Потом с Мордовии, Чувашии набирали девчат на сезонные работы, жили они в бараках.   Вынимали куски в змейки, потом в клетки, всё это делалось для просушки. Складывали в штабеля, получались целые караваны. С основной магистрали шла узкоколейка, загружались вагончики, и уходили они за пятнадцать километров в Комсомольск. Потом перестали делать кусковой торф и перешли на другую технологию, кусковой торф закончился, стали делать фрезерный, поливидные формы, сжигали через фарсунки, раньше же кусковой жгли на колосниках. Сейчас добыча давно не ведётся, карьеры затопили, развелась там рыба, караси хорошие.  После девяти классов старший брат Александра Владимир, отслужив в Морфлоте четыре года, позвал его в Оренбургскую область в Новотроицк.  Поступил на работу на комбинат по профессии канавщик.  Работа была четырёхсменной, ибо процесс розлива металла прерывать было нельзя, изготавливали пятитонные слитки стали.

Улыбнувшись, Александр Михайлович сказал:

— Работа была весьма тяжёлой.

Человек этот удивительный в семидесятивосьмилетнем возрасте помнил технологический процесс в мельчайших подробностях, и ведь так всё их поколение, возьми любого — и ошибки тут совершенно точно не будет.   Служил Александр Иванович на границе в Азербайджане на реке Аракс, были на ту пору у них на вооружении карабины Симонова, автоматы, ракетницы. Каждая застава охраняла участок протяжённостью в десять километров. Водились там и шакалы, и лисы, пропахивались полосы, чтобы видеть следы, для охраны использовалась система «Клён», часто были тревоги, в общем, биография как у всех в то время. «И чего, казалось бы, писать обо мне?» — не раз спрашивал меня Александр Михайлович.  Но время неумолимо проносится, удержу ему — этому самому времени — нет, а в каждой жизненной истории человека, разумеется, есть история нашей страны. Для меня же все истории, которые стараюсь описать, очень интересны, ведь тут только глянешь на человека, а там такая глубина, что всерьёз кажется — даже на малую толику до неё не дотянешься. Это, и именно это будоражит твою душу, и потому продолжаю…

После трёх лет службы пограничником, ещё три года проработал Александр Иванович в Новотроицке, а потом жизнь занесла его с другом в город Ангарск — прочитали в газете и надумали. С комбината их еле отпустили, и это тоже было веянием того времени —  стройки огромаднейших масштабов шли по всей стране. И вот они с другом Александром Плаксиным уже в Ангарске, стоят перед, как они называли, «Таганом». Теперь Александр Иванович, смеясь, вспоминает:

— Подводят нас к этому самому тагану, ну, проще говоря, к котлу, мы думаем, где же этот котёл, лезем метров сорок наверх по лестнице — представь, каких размеров махина! — и это всё котёл, мы там месяца три проработали.  Черепнев Валентин Иванович пригласил нас работать в лабораторию, на ходу обучились одному виду контроля, просвечивали сварные швы, проверяли качество сварки.  Натаскались быстро, главное там было — правильно читать рентгенограммы. 

«Востокэнэргомонтаж», в котором трудился Александр Иванович. был разбросан по всей Сибири, потому командировки стали привычным делом. Руководство думало о будущем своих рабочих, и послали Александра в Харьков, где он прошёл обучение и получил право уже на несколько видов контроля. Было это в 1962 году, а вскоре Александр попал в командировку на Братский лесопромышленный комплекс. В его работу входила проверка работы котлов, делал спектральный анализ. Именно от его работы зависела жизнь людей, нужно было определить, какой марки сталь, температура в котлах доходила более чем до шестисот градусов. По стране были случаи взрывов котлов, именно из-за ошибки марки стали, погибали люди. Сварочных стыков только на одном котле было до десяти тысяч, и каждый нужно было проверить на качество. Сейчас Александр Иванович, улыбаясь, говорит, что было страшновато, ответственность была колоссальной, седеть начал очень быстро.  В 1963 году судьба привела Александра Ивановича и его жену Тамару Михайловну в Братск. Работал он уже старшим инженером на промбазе, было ему на ту пору двадцать пять лет, а в 1964 году уже получил новую благоустроенную квартиру. За такими специалистами между предприятиями велась самая настоящая охота, пришлось поработать и на алюминиевом заводе — опять же улыбаясь, Михайлович говорит, что переманили. Возили Александра Михайловича и на завод отопительного оборудования. Видя, как он работает, директор Пётр Николаевич Самусенко приглашает его на завод и сразу даёт новую квартиру. Таким образом, каждое из трёх братских предприятий, на котором приходилось работать Александру, сразу давало ему новую квартиру. Наш город был самым промышленным городом в Иркутской области, и даже в масштабе страны занимал очень даже достойное место, отрадно отметить и то, что квартиры давали вообще всем, кто приезжал жить в Братск, и действительно саднит в душе от того, что всё это в прошлом. Сейчас из нашего города повально уезжает молодёжь — нет работы, низкие зарплаты, горестно это всё, вахтовый метод работы стал давно привычным делом для многих, но страна наша, слава Богу, продолжает жить, будем молиться в храмах и дома о Богом хранимой нашей России…

Как и Африкан Осипов, Анна Чусова, Александра Сухорукова, Лидия и Виталий Каськовы, Александр Михайлович с женой Тамарой Михайловной были одними из первых, кто участвовал в строительстве нашего правобережного храма «Преображения Господня». Вспомнил Александр Иванович свой детский оловянный крестик, как покрестил и обвенчал их с женой Тамарой Михайловной в храме на Падуне отец Павел, были они к тому времени на пенсии.  И когда наш храм на правом берегу заработал, стали с женою постоянными прихожанами. Прошло с той поры почти двадцать лет, Александр Михайлович служит в нашей церкви алтарником, ездит с батюшками Георгием и Александром   с миссионерской деятельностью по деревням нашего Братского района, где, слава Богу, идёт воцерковление местных жителей.  Кежма, Речушка, Мамырь, Зяба, Дубынино… Это названия поселений, где в основном раньше занимались лесозаготовкой, ныне на протяжении уже более двадцати пяти лет люди оттуда бегут в поисках лучшей жизни, но каким-то Божиим чудом кто-то и остаётся, обустраиваются молельные комнаты, храмы. Из журнала «Врата», что издаёт наша епархия, узнаю об огромной миссионерской деятельности нашего Братского и Усть-Илимского Епископа Максимилиана.  Он своим примером и вдохновляет всех батюшек по воцерковлению сёл и деревень нашего огромного района Иркутской области.

Александр Михайлович, снова улыбаясь, говорит, я же с огромным удовольствием записываю его праведную речь:

— Вот сегодня четырнадцать человек причастилось, люди приходят, крещенской водицы берут.  Я после отопительного, когда понял, что завод разваливается, ещё на заводе СТЭМИ поработал, также по котлам, ну, и там неминуемо всё скукожилось. С обоих этих предприятий продукция и по сей день была бы востребована, да и конструкторы не стояли бы без дела, новое внедрили бы.  Специально всё было развалено, это каждому понятно.  Я же, каждый раз идя на репетицию нашего народного хора «Русское поле», вижу завод СТЭМИ, его давно опустевшие корпуса, и настроение от увиденного ни за что не передашь словами, оно просто ноет – нутро-то. Поглядишь на всё это, да и бутылку палёной водки в магазине купишь, ибо другого просто нет. Жена Ирина за это не ругает, знает, что это бывает очень редко, что буду ходить по детским садам, школам, читать детям сказки, рассказы, петь народные и свои песни. Отработав на отопительном заводе семнадцать лет и видя, как всё порушено, невольно вспомянешь, что в каждом цеху был молочный бар, сауна, огромный спортивный комплекс, хорошие зарплаты, но главнее всего — люди замечательные, чего на Руси было всегда с избытком.  Вот в такие моменты жизни, бывает, и выпью горькой, прекрасно осознавая, что это грех, да и внутри на утро негоже будет. Но мы все люди… 

А между тем, в комнату вошла жена Александра Михайловича Тамара Михайловна. Я твержу ей, что муж её немногословен, она улыбается, и я снова и снова любуюсь речью русского человека, заведомо чуя нутром, что может так статься — и всплакну:

— Толик! Храм — это наша жизнь! Я давно и сильно болею, придёшь на службу и легче становится. А здоровью-то откуда взяться? Детство страшное, голодное, отец умер рано, нас много у мамы. Мы в Читинской области жили, Нерчинский район, посёлок Олинск, ну, там ещё вершина Дарасун есть, телогрейка одна на всех братьев и сестёр, по переменке носили. Обувки вовсе никакой не было, бедность. Я босиком в школу ходила, от этого всю жизнь и болею. Помню учительница меня как углядит, сразу к печке-голландке ведёт, велит греть мне мои босые-то ноги.  От дома до школы было далеко, а я в руках чернильницу несу, ноги от холода все зашлись, но чернильницу не дай Бог уронить: «Чем тогда писать буду?» — думала. В сумку эту самую чернильницу не положишь — разольётся. Так и несла в руках, стремились мы тогда к знаниям, учителя хорошие были, в школу действительно хотелось идти.  Помню два месяца из-за болезни не была в школе, пришла, опять же в штопанной-перештопанной одёже, ну – лохмотья, понимаешь, драное-передранное всё, не знаю, какое слово ещё добавить, и как раз был диктант. Учительница ходила по классу и показывала детям, как я без ошибок справилась с заданием. Вот такая тяга была к учёбе. Помню, был какой-то праздник, все ученики идут в буфет, покупают конфеты, я стою, подходит учительница, узнав, что у меня нет денег, дала мне два рубля. Я до этого и конфет-то в жизни не ела, хоть и большая уж была. Купила я на эти два рубля конфет, и ведь ни одной не съела, всё домой принесла маме, братикам и сестричкам.

Тамара Михайловна вдруг замолчала, поглядела на мужа, перевела дух и продолжила:

— А у Саши-то каково – лучше, что ли? Мама его троих одна поднимала, в детский дом его отдала, чтобы ему там сытнее было, он же не захотел там оставаться, шестьдесят километров шёл обратно к матери — с ней хоть и голоднее, но ведь мама же.

Сидевший и молчавший всё это время, Александр Михайлович встрепенулся:

— Милостыню приходилось просить мне в сорок шестом году. Ходишь по деревням жалобишься, сердобольный наш народ подаёт: кусок хлеба чёрного, лепёшка, картофелина — всё это великая радость. Всё, что на поле выращивали, всё ж государству сдавали, сами — на подножном корме. Ныне иду по улице — хлеб валяется, на душе кошки скребут от этого, не понимают, что делают великий грех. Объясняется просто: не голодали…  

В разговоре упомянул дорогим старикам о недавнем телефонном звонке ко мне народного артиста РСФСР Александра Яковлевича Михайлова.  Тамара Михайловна поведала мне о том, что родственница этого воистину народного артиста, девяностотрёхлетняя Анисья живёт неподалёку от них, что, когда было здоровье, эта самая Анисья мыла полы в нашем храме. Подивившись услышанному, договариваюсь с Тамарой Михайловной, чтобы навестить бабушку Анисью и, возможно, написать о ней.

Снова встрепенулся Александр Михайлович:

— Толик! Они, враги-то наши, которых всегда было с избытком, только из-за Православной нашей веры нас и не могут одолеть, потому как она истинная вера. 

После, помолившись, мы отведали заботливо приготовленный Тамарой Михайловной суп из сайры, на второе были жареные кабачки и, конечно же, чай на травах с вареньем. Говорили о нашем храме, о людях его. Было замечательное ощущение причастности к нашей любимой России к её вечным истокам, мудрости наших предков…

О, Господи! Сколько всего тут — и не высказать и не вышептать, и то хорошо, что хоть на малую толику побаяли…

Анатолий Казаков