Фёдор ОШЕВНЕВ. «Одиночный шанс». Рассказ
23.01.2018
/
Редакция
– Хоть умри, а мусор чтоб сегодня вынес! – ультимативно заявила мужу, начинающему пенсионеру, Туманова, перед тем как покинуть зал перед сном.
– Помирать нам рановато, – не отрываясь от плазменного настенного «Панасоника» – демонстрировался убойный триллер с колоритными героями, – машинально отозвался глава семьи и отхлебнул подостывшего крепкого чая.
Сам мужчина носил фамилию Слепокур (имя – Александр), жена же его предпочла оставить девичью, заявив, что ни за какие сокровища мира не променяет ее на столь идиотскую. И напрасно жених доказывал, что его наследственное родовое наименование обозначает полевое растение, по-иному еще именуемое бархатной травой. Потому как всё покрыто густым войлоком, для защиты от жары или легких заморозков. Да еще и целебное: из листьев его готовят жаропонижающие отвары и мочегонные настойки, а из семян – эфирные масла для лечения болезней почек и противоотечный крем.
– Не надо ля-ля! – уже перед самой свадьбой прицыкнула невеста всё по тому же поводу на суженого. – Моя фамилия – красивая, нежная, благозвучная. А твоя… Без комментариев! Или на браке ставим большой, жирный крест!
Уже в семейной жизни она так и продолжала всегда играть первую скрипку. Вот и сейчас, ничтоже сумняшеся, схватила телевизионный пульт и ткнула на кнопку выключения «ящика».
– Люся, ну ты что? – взвыл муж. – Я вынесу, вынесу… Сразу, как только фильм закончится…
– Не надо ля-ля! – не поддалась на уговоры жена. – Ты мне это еще вчера обещал! И что? И утром тоже забыл, когда на любимую рыбалку поспешал! А когда с нее почти пустой вернулся – только деньги на дорогу перевел, – я тебя опять просила. И что? «Устал, отдохну, я уже разулся, потом…» Поспал, пожрал –и сразу к родному брехуну! А ведро – разуй глаза – уже с краешками! Мусор – это мужская обязанность! Я тебя у плиты плясать не заставляю! И стирать! И гладить!
– Люся… – попытался было вставить Александр слово в монолог жены. Куда там!
– Застегни рот! Быстро оторвал зад от кресла – и вперед, с песнями! Заодно и палочку здоровья на ночь на свежачке высмолишь, а то весь балкон никотином провонял! Только и знаешь, что в этот голубой унитаз тупо пялиться да перекуривать! – вконец разбушевалась женщина. – Бездельник! Давно бы хоть какую работу нашел – сколько можно на твоей голой пенсии перебиваться?!
– Так еще и двух месяцев не прошло, как я «большой дембель» отметил, – попытался воззвать к логике муж. – Ну будь человеком, дай досмотреть!
– Чем время тянуть, давно бы ведро в руки, «смело, товарищи, в ногу» и уже бы с чистой совестью назад вернулся! И не надо ля-ля! – завершила супруга разнос любимым выражением-паразитом, так-таки выгнав мужа в майскую ночь, к стоящим метрах в ста от пятиэтажки мусорным бакам.
Подходя к ним, Александр услышал звуки, чем-то напоминающие младенческий плач. Только определенно многоголосый. «Что такое? Неужели кто-то крохотного ребенка в отбросы выкинул? Да еще и будто бы не одного…»
Слепокур все же сначала опорожнил переполненное пластиковое ведро, а уж затем стал поочередно и с опаской заглядывать в контейнеры для отходов. В самом дальнем, полузаполненном и установленном точно под уличным фонарем, поверх мусора углядел раздербаненный ящик из гофрокартона, возвращенный к форме плоской развертки. Из-под нее-то и слышалось жалобное нытье.
«Но если там действительно ребенок – так ведь не бросишь потом. Придется полицию вызывать да ехать к ним, допрашиваться, бумаги всякие подписывать… А вдруг попытаются виноватым сделать – с «ментов» станется, – так не лучше ли к телеку вернуться побыстрей?.. Да ну, что же я, нелюдь разве…» – подумалось Александру, и чувство милосердия, вкупе с болезненным любопытством, пересилило опасение влипнуть в нештатную ситуацию. Еще и нутром чуял человек: ну нет в контейнере никакого младенца, плачет там явно кто-то другой…
Утвердив возле бака перевернутое ведро, Слепокур одной ногой наступил на него и, ухватившись ладонями за край контейнера, приподнялся, стараясь не испачкаться. Разодранный ящик полностью на дне не умещался, изогнутым краем налегая на металлическую стенку контейнера. Александр осторожно приподнял плотный картон: батюшки светы! Поверх мусора лежала большая плоская коробка, в которой копошились в ряд… один, два, три… восемь новорожденных щенков-«двортерьеров». Все черные, но с разного размера белесыми подпалинами – на мордах, спинах, лапах и даже у крайнего справа на хвостике. Кутята тыкались друг в дружку ярко-черными мочками носишек, сучили слабенькими лапками и дружно скулили, оплакивая свою безнадежную долю: едва появившись на белый свет, им вскорости предстояло погибнуть, так ни разу и не взглянув на божий мир еще не успевшими открыться глазами.
Слепокур на секунду и сам зажмурился. Ему разом вспомнились известные есенинские строки из «Песни о собаке»:
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок…
Был ли свой хозяин у этих беспомощных существ? Но, во всяком случае, мать-то точно имелась. Где она? Погибла при родах, посажена под замок или неизвестно в каком краю ищет свое потомство, как и есенинская сука, глядя «в синюю высь»? Кто-то ведь да принес собачат в многоместном картонном гробу на мусорку, которая вскоре превратится в их братскую могилу… И точно превратится! Засыпят поверх картона! До какой же степени каменное сердце надо иметь?! Но чем можно сейчас помочь несчастным? Ладно, хоть на время…
И Александр решительно, теперь не боясь замарать тренировочные брюки, полез в контейнер. Бережно подхватил тяжелую коробку с живым содержимым и установил ее на углу бака. Потом неловко перевалился через другой его край, а утвердившись на асфальте, опустил на него и щенят. Постоял еще с полминуты, наблюдая за ними, неумолчно жалующимися на судьбу-злодейку… И отошел, доставая из брючного кармана пачку мягкого «Космоса»…
Усевшись на лавочке перед подъездом – отсюда хоровой скулеж уже не был слышен, – Слепокур нервно дымил, поглядывая на яркозвездное небо.
Сегодня большинство россиян способно отыскать на нем разве Большую Медведицу и Малую, да еще как-то осведомлено о Полярной звезде. А вот наш герой в раннебрежневскую эпоху учился в школе с сильнейшим астрономическим кружком, в котором отзанимался лет пять. И даже старшеклассником сам подобрал оптику для домашнего телескопа системы Ньютона, успешно освоив затем методику визуальных любительских наблюдений. Уж кто-кто, а он-то знал, что та же Полярная звезда, как никакая иная, имеет еще и множество других имен: Опорная звезда, Прикол-звезда, Небесный кол, Золотой кол, Северная, Северный гвоздь, Гвоздь земли, Привязанный конь, – дружно указующих на два ее главных признака: нахождение на полюсе и, следствием, неподвижность.
«Близоруко астрономию как предмет «наверху» отменили, – дымя, размышлял Слепокур. – Теперешние дети устройства Вселенной совсем не представляют, и для них что планета, что звезда – всё едино. А вырастают – и в конец света верят, и в мифологическую Нибиру… Созвездий же – ни сколько их всего, ни названий – не знают, ни тем более в каком уголке ночного неба какое искать… – Тут Александр вспомнил об обреченных щенятах и ассоциативно стал высматривать на небосводе созвездия Большого Пса и Малого Пса. Нашел… – Что ни говори, а очертаниями Большой Пес и точно собаку напоминает. Зато Малый, в котором без телескопов лишь две звезды и просматриваются, даже схематично на щенка не тянет. Никак! А поди ж ты: на древних небесных атласах, помимо самих обозначенных звезд, еще и графические фигуры созвездий изображали. И ведь додумались же, будто бы оба пса сопровождают охотника Ориона… М-да-а, даже небесным тварям, выходит, хозяин требуется, а что уж тут говорить о земных животинах? И все же: чем им, дворнягам, только что народившимся и скоротечно очутившимся на краю гибели, еще могу помочь?.. Нет, гамузом – никак. Разве…»
Затушив остаток сигареты, Слепокур поднялся с лавочки и вторично направился к мусорным бакам. Там снова с болью обозрел уже знакомую картину возни новорожденных щенят, а потом взглядом выбрал одного: покрупнее и со светлым пятном на левой стороне лба.
«Это у кого же из классиков рассказ такой есть – «Белолобый»? – так и не вспомнил Александр. – Получается, выиграл ты, счастливчик, свою главную лотерею: жизненную. И вы уж простите-прощайте, остальные братья и сестры наши меньшие-хвостатые, – ну не могу я всех вас один забрать. Никак. Тут и с единственным-то заварушная ситуация грядет. Но только на сей раз у нежнофамильной нипочем “Не надо ля-ля!” не прокатит. Болт ей по всей морде лица! Хоть раз в жизни, а на своем настою…»
В соседнем контейнере – с крупно намалеванной на нем надписью мелом: «Твои желания» – Слепокур высмотрел подходящий кусок оберточной крафт-бумаги «Крафт» – плотной, бежевой. Бережно застелил им мусорное ведро и перенес туда Белолобого, который, ощутив прикосновение рук человека, враз понятливо перестал скулить.
«Ох и намыкаюсь я с тобой, лотерейный! – оформилась у спасителя новая мысль. – Тебя же пока только через соску кормить, а позднее в частный дом пристраивать проблема по-любому назреет. Для квартиры-то ты уж точно не ко двору: не из комнатно-декоративных ведь. Ну ничего, пожуем – переживем…»
И, бросив последний, сострадательный, хмурый и виноватый взор на бесшансовых щенков, зашагал к дому, навстречу не просто скандалу, а грандиозному скандалищу.
1 комментарий
елена
02.02.2018Очень понравился рассказ. Несмотря на то, что вообще про нашу живность, а особенно — про малюток, читать не могу, очень их жаль. Однако прочитала легко; наверное, разрядила обстановку интересная лексика «нежнофамильной супруги». А Слепокур-то героем оказался! Спасибо за хорошее позитивное чтение! Текст, в самом деле, очень литературный.