Работал дядя Паша машинистом, росли у него две дочурки – Дуня и Настя. И вот однажды на конечной станции, далеко в Сибири, дядя Паша, выйдя на перрон, увидел несколько рабочих вокзала, громко обсуждающих что-то. Оказалось, диво дивное – в одном из вагонов обнаружили маленького ослика. Как он туда попал? Кто его оставил? Вызвали милиционера дядю Гришу. Рядили, судили, что же в конце концов делать? Да так ни к чему и не пришли. Всем было жалко маленького ослика, и это было немудрено. Лежало маленькое животное на старой, выцветшей давным-давно подстилке. Глазёнки у ослёнка были грустные-прегрустные. И когда дядя Паша достал из своей сумки остатки недопитого молока и напоил ослика прямо из бумажной коробки, столпившиеся вокруг удивительного действа сибиряки улыбались, женщины же, напротив, наблюдали картину жадного поглощения пиши, глубоко вздыхая. Часть молока от неудобства, конечно же, проливалась мимо, но подросток распробовал вкусный напиток. Полпакета недопитого молока было осушено осликом за доли минуты. Осмелев и, видимо, пополнив свои силы, он встал на ноги, которые ещё вздрагивали, но взгляд у него был заметно веселее. Людей же особенно волновало и страшило то, как это восточное животное выживет в Сибири, где даже человеку жить очень непросто. И вот дядя Паша решился и предложил, что если никто не против, то он заберёт ослика к себе домой. Милиционер дядя Гриша не возражал. У него, хоть он и был милиционером, было доброе сердце, и он сжалился над осликом.

Дядя Паша с семьёй жил как раз в этом небольшом сибирском городишке в своём доме. Держали они в тёплом сарае курочек с петухом по кличке Дементий. Неся по заснеженному городку на руках ослёнка, бережно закутанного одеялом, которое из сострадания к детёнышу любезно предоставили женщины, трудившиеся на вокзале, дядя Паша всю дорогу думал, чем же он будет кормить ослёнка. Он, конечно, догадывался, что надо поить ослёнка молоком, но переживал, будет ли ослёнок есть сено, которое он летом накосил для подстилки курам. Когда отец занёс ослёнка в дом, вся семья ещё спала. Подстелив ослёнку старую шубу и налив ему железную тарелку молока, дядя Паша надеялся, что ослёнок будет лежать на тёплой подстилке. Но ослёнок, попив молока и отогревшись, сразу встал на ножки и уверенно стоял на них. Затем, допив остатки молочка из чашки, он всё-таки улёгся на подстилку. Шибко обрадовался этому машинист – устал он в дальней дороге, глаза сами закрывались от усталости, не спрашивая на то дяди Пашиного разрешения. Но, укладываясь на кровать, Павел, позевнув, весело сказал:

 – Ничего, гвардеец, молоко пьёшь, значит, дело пойдёт.

И уставший машинист, засыпая, всё же успел подумать о своих доченьках, о том, что они, наверно, удивятся ослёнку.

И вот настало утро. Вернувшаяся после ночного дежурства жена дяди Паши, Александра Егоровна, увидев лежащего на шубе ослика, ахнула так громко, что едва не разбудила спящих дочек и мужа. Те немного поворочались, но, слава Богу, продолжали спать, ведь был выходной для многих людей день, под чудным и очень добрым названием «воскресенье». Александра Егоровна даже немного расстроилась оттого, что так громко ахнула, и сказала:

– Вот ведь, растерялась, людей на скорой помощи спасаю, а тут, словно маленькая.

Поженились дядя Паша и Александра Егоровна, будучи уже тридцатилетними. Любили же друг друга со школы. Её Павел выучился на машиниста, но так сложилось, что и в Афганистане повоевать ему пришлось. Вернулся раненый, отчаялся было. Но Александра долго и терпеливо его выхаживала, очень любя всем сердцем. И ведь выходила до того, что Павел стал работать машинистом. Жили вместе, но детишек у них не было. Когда в их городишке построили православный храм, обвенчались, и свершилось чудо – одна за другой появились на Божий свет дочурки.

– Ох, Паша, Паша, сердобольный ты мой! Где же ты огоревал этакую животину восточную, на которой Спаситель в город въезжал, – причитала она.

Затем, сняв пальто, которое было подарено мужем и которое она так любила, потому как сама его выбирала, Александра улыбнулась, вспоминая о том, что однажды посетовала Павлу на то, что-де другие мужья ходят, жёнам подарки выбирают, а он ей принесёт денег и скажет: «Что надо, сама купишь». Егоровна затопила печь и стала варить борщ, который так любил её Паша, но не очень любили дочки. Поэтому для них она натёрла на тёрке кабачок, добавила туда муки с яйцами. Словом, всё приготовила для оладий. Дивилась потихоньку вслух русская женщина:

– Ну надо же, у нас в Сибири кабачки стали расти, раньше ведь сроду не ведали об том. А нынче – гляди-ко, под кроватью храню, и ничего.

Говорила же Александра Егоровна по-деревенски, от души. На работе она, конечно, разговаривала со всеми по-городскому. Но дома – только по-деревенски. Дядя Паша не раз выговаривал жене, зачем-де это. Но Александра продолжала разговаривать дома именно тем языком, которым разговаривала её бабушка Параскева Даниловна. Почему-то веровала Александра, что, разговаривая бабушкиными словами, она оберегает свой дом от напастей. Дочки проснулись одна за другой от вкуснющего-превкуснющего духа готовящихся оладушек. Увидев спящего отца, они просыпались тихо, так их учила мамочка. Сладко потянувшись, позевав маленько, враз обе вскрикнули, потому как в комнату через занавеску просунулась голова ослика. От этого проснулся и отец. Громко рассмеявшись, Павел весело заговорил:

– Ну, чего, мои птахи, напугались? Ничего, гвардейцы, прорвёмся! Принимайте нового жителя восточного. Я в Афганистане повидал такого добра.

Девчушки, спрыгнув с кровати, принялись быстро одеваться. Дом ещё не был хорошо натоплен, поэтому Дуня и Настя торопливо натягивали овечьи носки, связанные ещё их прабабушкой. Они, как чайки на рыбу, набросились на ослика, гладили его, придумывая имя подростку. А Александра, глядя на ножки дочурок, на которых были надеты бабушкины носки с красивым рисунком, вспомнила, как Параскева Даниловна их вязала. О том, как, когда они ещё жили в деревне, бабулька стригла овец, пряла пряжу. От этих мыслей Александре стало немного тревожно – завсегда так у русских людей… Подойдя к образам, Егоровна перекрестилась.

Отец сходил в сарай, принёс охапку сена, положил возле ослика. Тот. долго не раздумывая, начал смешно его жевать. В огороде рос старый куст смородины, и Павел давно, ещё по осени, хотел его убрать. Теперь, отломив несколько веточек, счастливый отец наблюдал, как восточный житель жуёт и их.

В понедельник поглядеть на ослика пришёл весь второй класс, в котором училась Дуся, вместе с учительницей. Во вторник пришёл весь Настин третий класс. Дети несли ослику печенье, конфеты, и даже лимонад, но лимонад ослик пить не захотел. Словом, весть о диковинном животном быстро разлетелась по городку, и об этом написали в местной газете. Долго решали, как назвать ослика. Настя предлагала назвать Щеночком. Александра удивлённо спросила:

– Дочка, почему щеночком?

Настя, сидя на кровати и обняв свои коленки, сказала:

– Ну мамочка, ну просто хочу щеночком назвать, и всё.

Дуня предлагала назвать Байкалом, мама – Найдёнышем. Отец, весело оглядев домочадцев, заговорил:

– Знаете, мои хорошие, нужно уважать обычаи тех народов, откуда прибыл к нам ослик, потому давайте назовём его Дервишем.

– Ой, папочка! А что это такое? – спросила Дуня.

Тут же об этом же спросили мама и Настя. Павел снова улыбнулся:

– Ну, это у них странствующие бродяги, нищие, словом, от Бога люди.

Так ослик стал зваться Дервишем, и имя ему сразу полюбилось. Это было видно сразу, потому что ослик, как только его окликали, быстро поднимал свою вислоухую головку и шёл к позвавшему его. Быстро прошла зимушка-зима. Всё это время ослик жил прямо в доме, а не в сарае, и за зиму и весну сильно подрос. Летом Дервишу нравилось ходить с девочками по зелёненькой травке. Они путешествовали с ним, словно он собачонка, а ослик и вправду был словно собачка. У дяди Паши был свой уазик, и потому летом семья брала Дервиша на рыбалку, по грибы и ягоды.

Прошёл ещё один год, и на Девятое мая дядя Паша, надев форму десантника с боевыми наградами, задумал взять с собой Дервиша. Накинул на него флаг России и вместе с дочками пошёл на парад. После парада на Дервише катали маленьких детей, всем хотелось покататься, пофотографироваться. Дядю Пашу друзья-десантники звали в кафе выпить боевые сто грамм и отведать традиционной гречки с тушёнкой. Но дядя Паша не мог отказать детям родного сибирского городка в удовольствии покататься на Дервише. Тогда братья-десантники принесли сто грамм с кашей дяде Паше прямо на бульвар. Не забыли они и про Дервиша, угощая трудягу солдатской кашей. Такая вот наша Сибирь-матушка, таковы её жители – СИБИРЯКИ…

Анатолий Казаков