Нежное звучание жизни: грустно-светлая тишина, пропитавшая очаровательные строки В. Дударева:

Есть в России тихие долины,

Где горят огни, а вечер тих, –

Это жгут подруженьки лучины,

Ожидая суженых своих.

Есть в России тихие погосты,

Где растут забытые цветы,

В небесах заботливые звёзды

Плачут, одиноки и чисты.

Поэтический слух позволяет услышать одинокий плач звёзд, вместить его в сердце, чтобы, пропустив через фильтр дара, представить другим…

Поэзия Дударева изящна.

Она чиста – и хруст звёздного снега звучит по-детски, удивительно и чудесно.

Смотрю на снег – и взгляд не оторвать!

На что ещё так можно засмотреться?!

Так начинаешь бренность понимать

Всего…

Сильнее грусть.

Сильнее бьётся сердце.

Скорость полёта жизни завораживает: но, задерживая, фиксируя стихом мгновенья, можно удержать то необыкновенное, с чем довелось столкнуться в недрах жизни.

Возникает тема пути, как отказа от обыденности: тут нечто от Сковороды мерцает, от попытки ускользнуть из сетей вечно ловящего мира:

Есть высшая доля:

однажды,

Всю жизнь отложив на потом,

Пойти одиноким, миражным,

Просёлочным, диким путём.

Мотивы различных вариантов пути часто определяют вектор движения поэзии Дударева: сам изведал многое, и, хоть путь его оказался не долгим, сумел высказаться полновесно, расшифровать своё «я».

Провинциальность – в бытийном словаре Дударева обозначает особость: и чистоты, и таинственности, и даже «византийскости», давно утраченной миром:

Пусть побеждают миражи!

В них канет каждая из вёсен,

Но ты, прощаясь, расскажи:

О, сколько в мире вёрст и вётел!

В забытых Богом городах

Который век кипит работа!

В них цел языческий размах,

В них византийское есть что-то.

Иконописное, садовое, где столь крупны вишни, орнаменты пылают…

Поэзия Дударева пестра.

Она наполнена тою подлинностью, которая не может обмануть, предлагая яркие словесные образцы, и смерть тут – пусть оказалась ранней в случае Дударева – ничего не значит…

Александр Балтин