ЧАСТЬ 1 ЧАСТЬ 2 ЧАСТЬ 3

«Отношение государства к учителю — это государственная политика, которая свидетельствует либо о силе государства, либо о его слабости.»

Отто фон Бисмарк

Многие писатели имеют свой архив, в него попадают всякие материалы, чаще всего – интересные газетные вырезки на разные темы: экономики, политики, культуры, спорта, образования, кино, театра, быта, воспитания, проблем армии и флота, молодежной и пенсионной политики. Интересны в архиве старые статистические выкладки по народному хозяйству за многие годы, сегодня каждая из них поражает мощью и динамикой экономики нашего прежнего государства – была, была очень дееспособная страна! Сохранилось немало ярких публицистических статей, портретов выдающихся людей, программные выступления лидеров страны – океан обещаний! Есть такой архив и у меня, хотя большая его часть, с 1965г. по 1990г., осталась, к сожалению, как и библиотека, в Ташкенте.

Два года назад я отложил в свой архив статью, касающуюся школьного и высшего образования. И за эти два года я возвращался к ней раз двадцать! Так она меня затронула, задела, не давала мне покоя. Хотя, казалось бы, зачем мне проблемы, хлопоты, беспокойства о высшем образовании – отшумели не только мои, но и моих детей институты, университеты. У меня своих личных проблем воз и маленькая тележка – старость, инвалидность, здоровье, ничтожная пенсия, потеря писателями положения в обществе, книгоиздание, недоступное писателям…  А тут еще взахлеб — поддержка ЕГЭ в прессе, да что в прессе, на самом верху. Сам бывший президент Д.Медведев, постоянно напоминающий нам, что он, университетский преподаватель, одобрял ЕГЭ, давал ему зеленый свет. И бывший министр образования господин Фурсенко, отец ЕГЭ в России, не выброшен из власти как разрушитель, а поднялся еще выше, стал влиятельнее. Ныне он советник В.Путина, а это значит, что будет петь прежние песни про ЕГЭ новому президенту.

Хотя изредка я встречаю в прессе и совсем другие мысли, созвучные моим – что ЕГЭ не благо, а катастрофа нашего образования. Несколько раз я пытался обнародовать в печати своё мнение по поводу затронувшей меня публикации из газеты «Московский комсомолец», хотел высказаться не только о проблеме ЕГЭ, но и о том, куда мы уже пришли, благодаря ЕГЭ. Абревиатура сама по себе звучит невинно, для кого-то она даже видится наукообразной: «подводит нас к международному стандарту обучения», как выражался не однажды уже упоминавшийся в тексте университетский преподаватель. Не говоря уже об отце ЕГЭ – господине Фурсенко, убежденном, что он осчастливил российский народ.

Я, написавший сотни статей, не мог понять, почему у меня текст не получается, не вызывает эмоций, не убедителен. И вдруг меня озарило: в десятках вариантах, где я пытался осветить проблему, я ни разу не представил полностью взволновавшую меня статью. Без этого документа, я бы так назвал оценку нашего образования доцентом  МГУ Анастасией Николаевой, рассуждения об образовании будут тщетны, недоказательны, голословны. Любые оценки глубины падения школьного преподавания могут показаться пасквилем на заботу власти, очернением нашей действительности, так говаривали еще совсем недавно. Ведь вокруг нас сегодня много и других бед, китайская стена неразрешенных проблем, кризис во всех сферах жизнедеятельности, везде, куда ни кидаемся сломя голову – тупик. В моих мемуарах, чуть впереди, есть небольшая глава под названием «Почему?», ту главу каждый может дописать на свое усмотрение, и мои «почему» вырастут в сотни, тысячи раз. Но я, написавший свои «почему?», считаю, что проблема образования: школьного, высшего, средне-технического, профессионального, гораздо важнее всех проблем вместе взятых. Почему? Потому что без образования нет ни настоящего, ни будущего ни у страны, ни у ее народа. На школе стоит фундамент государства и народа. А сейчас с нашими грамотеями мы своим потомкам в назидание и письмеца не сможем оставить.

Не умеющие читать и писать студенты МГУ (!!!), «стобалльники», т.е. дважды золотые медалисты – это конец российской цивилизации. Они сегодня не могут написать без ошибок друг другу даже одно слово – «люблю».

100 БАЛЛОВ ЗА ЕГЭ — ЭТО “ЧЕРЕЗ ЧЮР”

“Нез наю”, “генирал” и “через-чюр” — возможно, именно такое написание слов мы увидим в газетах лет через пять, когда нынешние первокурсники факультета журналистики МГУ получат свои дипломы. Вот такие феноменальные знания продемонстрировали принятые в университет по итогам ЕГЭ студенты, среди которых есть даже набравшие 100 баллов по результатам школьных экзаменов — стобалльники. И еще о стобалльниках ЕГЭ, т.е. дважды золотых медалистах по русскому языку. Надо ли объяснять, что не за красивые же глаза их так щедро аттестовали дома. Учиться в МГУ и жить в Москве на съемной квартире ( в статье речь идет, в основном, об иногородних) — больших денег стоит. Выходит, опять кругом лезут вверх дети чиновников и коррупционеров, и тут у них преимущество перед рядовыми гражданами. Кто же их остановит?

Оценка грамотности первокурсников МГУ приводится ниже. Подробнее об этом “МК” рассказала доцент кафедры стилистики русского языка Анастасия Николаева. Как и ожидалось, проверочные работы новобранцев в вузах обернулись скандалом

— Первокурсники журфака только что написали проверочный диктант по русскому языку. Подтвердили ли они оценки, с которыми поступали?

— Установочные диктанты для выявления уровня знаний первокурсников мы пишем каждый год. Обычно с ними не справляются 3—4 человека. Но результаты этого года оказались чудовищными. Из 229 первокурсников на страницу текста сделали 8 и меньше ошибок лишь 18%. Остальные 82%, включая 15 стобалльников ЕГЭ, сделали в среднем по 24—25 ошибок. Практически в каждом слове по 3—4 ошибки, искажающие его смысл до неузнаваемости. Понять многие слова просто невозможно. Фактически это и не слова, а их условное воспроизведение.

— То есть?

— Ну что такое, например, по-вашему, рыца? Рыться. Или, скажем, поциэнт (пациент), удастса (удастся), врочи (врачи), нез наю (не знаю), генирал, через-чюр, оррестовать. Причем все это перлы студентов из сильных 101-й и 102-й групп газетного отделения. Так сказать, элита. А между тем 10% написанных ими в диктанте слов таковыми не являются. Это скорее наскальные знаки, чем письмо. Знаете, я 20 лет даю диктанты, но такого никогда не видела. Храню все диктанты как вещдок. По сути дела, в этом году мы набрали инопланетян. (Мягко сказано, подходит — дебилов. Р.М.)

— У вас и правда был такой слабый набор?

— В том-то и дело, что формально сильный: средний балл по русскому языку — 83. То есть не просто “пятерка”, а “суперпятерка”, поскольку отличная оценка по русскому языку в этом году начиналась с 65 баллов. И это очень скверно, поскольку, когда ребята завалят первую же сессию, нам скажут: “Вы получили “супертовар”. А сейчас ребята не могут воспроизвести простеньких русских слов. Как это вам удалось сделать из суперотличников супердвоечников?!” Кстати, в этом году благодаря ЕГЭ победители олимпиад и золотые медалисты не смогли поступить на дневное отделение: все они учатся на вечернем. Мало и москвичей. Впрочем, журфаку еще грех жаловаться. Сколько-то самых безнадежных студентов нам удалось отсечь с помощью творческого конкурса. А вот что получил, скажем, филфак, страшно даже подумать. Это национальная катастрофа!

— В чем ее причина?

— В какой-то степени в “олбанском” интернет-языке. Однако главная беда — ЕГЭ. По словам первокурсников, последние три года в школе они не читали книг и не писали диктантов с сочинениями — все время лишь тренировались вставлять пропущенные буквы и ставить галочки. В итоге, они не умеют не только писать, но и читать: просьба прочесть коротенький отрывок из книги ставит их в тупик. Плюс колоссальные лакуны в основополагающих знаниях. Например, полное отсутствие представлений об историческом процессе: говорят, что университет был основан в прошлом, ХХ веке, но при императрице Екатерине.

— С этим можно что-то сделать?

— По итогам диктанта прошло заседание факультетского ученого совета. Вырабатываем экстренные меры по ликбезу. Сделаем, конечно, что сможем, но надо понимать: компенсировать пробелы с возрастом все труднее, и наверняка выявятся ребята необучаемые. Да и часов на эти занятия в нашем учебном плане нет. Так что, боюсь, кого-то придется отчислить, хотя ребята не дебилы, а жертвы серьезной педагогической запущенности.

— Многих можете потерять?

— Не исключаю, что каждого пятого первокурсника. ЕГЭ уничтожил наше образование на корню. Это бессовестный обман в национальном масштабе. Суровый, бесчеловечный эксперимент, который провели над нормальными здоровыми детьми, и мы расплатимся за него полной мерой. Ведь люди, которые не могут ни писать, ни говорить, идут на все специальности: медиков, физиков-ядерщиков. И это еще не самое страшное. Дети не понимают смысла написанного друг другом. А это значит, что мы идем к потере адекватной коммуникации, без которой не может существовать общество. Мы столкнулись с чем-то страшным. И это не край бездны: мы уже на дне. Ребята, кстати, и сами понимают, что дело плохо, хотят учиться, готовы бегать по дополнительным занятиям. С некоторыми, например, мы писали диктант в виде любовной записки. Девчонки сделали по 15 ошибок и расплакались.

Ну как, оправились от шока? Поняли — у кого вы будете лечиться, кто будет строить вам дома, мосты, которые танцуют от дуновения ветерка, дороги, которые разваливаются, не дождавшись АТЭС, к открытию которого были построены?  Поняли, кто будет писать вам книги, снимать фильмы, кто будет решать ваши судьбы в суде, в государственных институтах, в ЖКХ? Какие преподаватели будут у ваших детей и внуков, кто будет вас оперировать, ведь, Р.Акчурин и Л.Бокерия не вечны? Я лично не исключаю, что при современных социальных лифтах? или, точнее, при полном их отсутствии, двоечник может стать и президентом, и премьером, а уж министром – и к гадалке не ходи, соискатели уже сидят там клерками, только и ждут своего часа. А главное, неучи, дебилы будут повсюду изживать, выжигать каленым железом умных и талантливых вокруг себя, чтобы кто-то не повторил известную 200 лет фразу – « А король — то голый!»

Но мы еще вернемся к этой проблеме, есть о чем поговорить. Уже через год эти неучи получат дипломы и будут учить нас жить соответственно своему образованию. Вы хотите этого? Вы хотите учить этих невежд и недорослей на свои деньги? Хотя, на мой взгляд, таких студентов ни за какие деньги не выучишь, и учить не нужно. Готовы ли вы содержать таких беспринципных преподавателей, которым все равно кого и как учить, лишь бы им платили, лишь бы у них была работа. Заслуживают ли подобные студенты права на высшее образование? Почему всех двоечников не отчислили после первого диктанта, который пишут в начальных классах? «Я хочу учиться в МГУ, я хочу «откосить» от армии», – еще не обоснование для государства, общества давать высшее образование неграмотному человеку. Такого неуча с дипломом придется всю жизнь содержать на высокой зарплате, потому что он всем будет тыкать в лицо диплом МГУ.

Кстати, насчет «откосить» от армии. Наши союзники, мудрые казахи, давно решили эту проблему просто и эффективно. Любой молодой человек, не проходивший службу в армии, не имеет права работать в госструктурах. А российская молодежь спит и видит себя только в чиновничьем кресле. Почему бы и в России не перекрыть лазейку во власть тем, кто не отдал долг Отчизне? Понимают чиновники и власть — прими мы справедливый казахский закон, трудно будет своих деток, «откосивших» от армии в Париже, Лондоне, Амстердаме, МГУ, назначить их руководителями концернов, компаний, банков, холдингов, сделать их вечными депутатами и министрами.

Постараемся спокойно рассмотреть ситуацию, оглянуться назад, ведь позади остались цветущие сады, а не выжженная пустыня, как уверяют нас двадцать лет подряд реформаторы. Надо вспомнить лучшее из того, что было в нашем образовании, именно образование и наука позволили нам в 60-х годах прошлого века стать космической державой, иметь первоклассный флот, военный и мирный, создать сверхзвуковую и стратегическую авиацию, позволяющую контролировать все, что мы хотим. Сегодня молодым это кажется мифом, сказкой. У нас была мощнейшая тяжелая промышленность, своя фармацевтика, судостроение, от подводных лодок до атомных ледоколов. Почти каждый город имел свой аэропорт для гражданской авиации.  Мы производили больше всех стали, проката и цемента, мы строили гидротехнические сооружения и атомные станции по всему миру. Мы были одной из двух супердержав мира. Нас уважали, с нами считались, нас побаивались, теперь наш авторитет в мире мало что значит. Ничего не выгодно производить, нет мотиваций к труду.

Но сначала — короткий комментарий о том, как прежде решались крупные проблемы.

В 1974г. к Л.И.Брежневу попала докладная записка из министерства культуры СССР. В ней говорилось, что во всех творческих союзах страны: композиторов, писателей, кинематографистов, художников – средний возраст членов 70 лет. Уже через три месяца состоялся экстренный пленум ЦК КПСС, где было принято постановление «О работе с творческой молодежью». Я знаю результаты этого пленума хорошо, потому что они коснулись меня, моего и последующих поколений. В марте 1975 года состоялся 6-ой Всесоюзный съезд молодых писателей, под эгидой ЦК ВЛКСМ, я был его участником. Попал в итоговый альманах «Мы – молодые», напечатал в дни съезда в «Литературной России» рассказ «Такая долгая зима», издал в «Молодой гвардии» книгу «Оренбургский платок». Съезд рекомендовал меня в Союз писателей. Подобные мероприятия прошли во всех творческих союзах. Для молодых повсюду открылись двери. Но и это не все, копнули гораздо глубже. Во всех крупных городах и столицах союзных республик срочно открылись школы-интернаты для особо одаренных детей. Им повсюду отдали достойные здания, направили лучших педагогов, мастеров искусств, в классах было не больше десяти учеников. Детей учили музыке, танцам, ваянию, живописи, вокалу. Каждое лето их вывозили в Эрмитаж, в Третьяковскую галерею, Пушкинский музей на Волхонке. А кое-кому, особенно одаренным, довелось посетить и Лувр, и музей Д’Орсе, концертные и оперные залы Вены и Лондона.

Вот такой была реакция в ЦК КПСС на поднятую проблему.  Знаю ситуацию не понаслышке, меня, как писателя, часто приглашали на встречи с юными дарованиями. Там, в Ташкентском интернате, я познакомился с юными художниками — Рустамом Базаровым, Айдаром Ширияздановым, Бахтияром Рамазановым, Шакиром Закировым, Бабуром Мухамедовым, Сейраном Курджемилем, Сергеем Широковым – ныне их картины составляют гордость моей коллекции живописи, их можно увидеть на моем сайте www.mraul.ru . К сожалению, все созданное рухнуло с развалом СССР. Сегодня поколению первого набора школ-интернатов уже под пятьдесят, на них и держится пока наше искусство.

Я пошел в школу в 1949г. в маленьком райцентре Мартук, в Казахстане. Первых классов в тот год набрали два, а в последующие годы уже формировали и по четыре, и по пять, чувствовалось, что война закончилась, мужчины вернулись домой. В нашем и параллельном классе училось более сорока учеников в каждом. У нас, в 1А, одиннадцать мальчиков и девочек ни слова не знали по-русски, среди них был и я. По нынешним временам – полная катастрофа. В селе жило много представителей репрессированных народов: чеченцев, ингушей, немцев, калмыков.  Наша любимая первая учительница (молодая, только что после педагогического училища) Зоя Григорьевна Валянская не роптала, не требовала, чтобы нас перевели в казахскую школу. Чтобы научить нас говорить по-русски, учиться по-русски, она быстро освоила сама и казахский, и татарский, и даже частично чеченский языки. Уже во втором классе я стал отличником – такая была школа, такие учителя. Хочу отметить, что в те тяжелейшие послевоенные годы ученики получали книги в школе бесплатно. Не помню, чтобы к сентябрю школу не отремонтировали, все было побелено, выкрашено. И запах ухоженной  школы остался у меня в памяти на всю жизнь. Все делалось на бюджетные деньги, без откатов и хищений.

Никак не обойти положение учителей в обществе – понятно, что сегодня они, с их унизительной зарплатой – никто, оставлены один на один с озлобленным населением. Учителя уже не понимают, чего хочет от них власть: ЕГЭ – пожалуйста, сто баллов – да хоть двести. К школьным учителям у меня нет сегодня претензий, ныне все проблемы исходят из безумного количества вузов, из беспринципности вузовских преподавателей, они в обществе вызывают неприятие, ненависть, наравне с банкирами — любимыми детьми власти. Учителя и врачи, с царских времен, считались интеллигенцией, и их заработок, опять же с царских времен, не шел в сравнение с заработками чиновников и администрации, паразитами нашего времени. Учителя и врачи в Мартуке жили в достатке, не сравнимом с односельчанами, у них был непререкаемый авторитет среди жителей.

Для многих прозвучит странно и неожиданно, что в советской школе вплоть до конца 50-х годов неуспевающих, двоечников, которые сегодня, благодаря фокусам ЕГЭ, не умея ни читать, ни писать, учатся в МГУ, оставляли на второй год. Двоечников по одному-двум предметам оставляли на «осень», т.е. они все лето должны были готовиться и сдать к сентябрю зачет по предмету, по которому они отставали. Надо отметить, что в те давние годы, начиная с четвертого класса, ежегодно вплоть до выпуска, в школе были переводные экзамены по всем предметам. Ежегодные экзамены в течении семи лет давали объемность и цельность знаний по всем предметам. А сейчас мы превратили учебное время в игру «Угадайку». Об этом с горечью писала доцент МГУ А.Николаева. Сколько лет образованию, столько лет и существует у всех народов понятие: учение – это труд. Нельзя образование без конца облегчать в угоду ленивым и необучаемым. У учителя, у школы были реальные рычаги влияния на успеваемость, на ученика, на его родителей. А что теперь? Мы видим по телевизору, как ученики и их родители избивают учителей, издеваются над ними. Постоянно грозят, хамят им – и ничего этим негодяям-родителям и их чадам ни школа, ни учителя сделать не могут.

Хотя, я недавно увидел свет в окошке, благодаря президенту Ингушетии генералу Юнус-беку Евкурову. Там, как и повсюду сегодня в России, возникла проблема хиджабов в школе. Генерал решил проблему просто и действенно, постановил: кто не соблюдает требования школы, пусть учит своих детей дома, а не выставляет обществу и школе свои претензии. Это должно относится не только к хиджабам. Не умеешь вести себя в школе, институте — пусть твои родители обучают тебя на дому, или в Париже и Лондоне. Сегодня власть не чинит препятствия для тех, кто хочет учиться за границей. Только жаль, что большая часть таких студентов, дети чиновников во власти, учатся на уворованные у общества деньги.

У всех тюркских и мусульманских народов испокон веков было заведено правило: отдавая ребенка в школу-медресе, говорили учителю примерно так – кости наши, все остальное ваше. Эта фраза означала, что учитель был вправе наказывать провинившихся на свое усмотрение, вплоть до розог. А мы для наших неграмотных дебилов, не умеющих ни читать, ни писать, пытаемся ввести еще и ювенальную юстицию, опять же с легкой руки уже упомянутого бывшего преподавателя университета. Берем у запада самое худшее, чуждое нашим традициям.

Пора понять руководству России то, что понимал канцлер Отто фон Бисмарк еще 140 лет назад – основы патриотизма закладываются в школе, учителем. Все светлое, высокое, гуманистическое – любовь к Отечеству, народу, семье, обществу следует вкладывать в юные, чистые души. Сегодня Матросов, Гастелло, Маринеско, Карбышев, Гагарин, Терешкова, Королев вряд ли появятся масштабно, потому как школа выпала из поля зрения государства, унижен учитель, потеряно его положение в обществе.

Оттого во власти мы видим не только засилье казнокрадов и оборотней, но и откровенных предателей интересов отчизны. Не для кого не секрет, что один из идеологов развала СССР и враг новой России небезызвестный Збигнев Бжезинский неоднократно публично заявлял: «А можно ли считать российскую элиту элитой России, если миллиардные состояния пятисот влиятельных россиян, находящихся во власти, лежат на счетах американских банков?». Понятно, Збигнев Бжезинский мог бы сказать яснее – Россией правят наши люди, и они, ради сохранения своих капиталов, будут действовать только в интересах Америки. Наша «элита» не только хранит наворованные астрономические суммы на американских счетах, но там же держит и валютные резервы страны. Разве это не подтверждает слова лютого врага России.

В начале 50-х годов прошлого века страна смогла позволить себе организовывать летние пионерские лагеря. В первую очередь путевки выдавались детям, чьи отцы погибли на фронте, таковых набиралось процентов восемьдесят. Остальные путевки доставались ребятам из многодетных семей, естественно, бесплатно, хотя триллионов от нефти и газа страна не имела, и детей в семье было по пять-шесть. Чиновники при Сталине редко путали свой карман с государственным, им быстро давали по рукам, да и к стенке ставили сразу, за особо крупные хапки.

 Когда нас отправляли в пионерский лагерь на берегу Илека, в десяти километрах от поселка, во дворе школы всех взвешивали и заносили наш вес в персональные карточки, то же самое происходило по возвращении. Первостепенной задачей тех послевоенных пионерских лагерей было откормить нас, заморышей, привить бытовую культуру. Это в лагере мы впервые узнали о простынях и пододеяльниках, о первых и вторых блюдах, о десерте и гарнирах, о вилках и ножах, суповых и десертных тарелках. А полдник, после «мертвого часа», с чаем, пирожками или с печеньем воспитатели связали с английским традиционным чаепитием «Five o’clock», чтобы мы умели культурно вести себя за столом – так нас учили элементарным правилам этикета. Спасибо вам, дорогие наши учителя и воспитатели, многим ваши уроки пригодились в жизни, позволили не осрамиться в гостях или за чужим столом.

  Если мы к концу лета не прибавляли в весе, все сотрудники лагеря — те же учителя, но в должности повара, завхоза, врача, воспитателей, физрука, в следующем году отстранялись от работы в лагере, набирался новый состав.

 Пионерский лагерь нашего детства виделся нам, всегда голодным детям, земным раем. Никто не запрещал нам купаться, рыбачить, где хотели и сколько хотели. Обязательной считалась только утренняя зарядка и две линейки общего построения в дни открытия и закрытия сезона, они, действительно, проводились под барабанную дробь и пионерский горн. Кстати, и барабанщик, и горнист выбирались из лучших, достойных и высоко ценились ребятами. Каждый вечер мы собирались у огромного костра, сушняк для него мы собирали в лесу сами, нам даже об этом и напоминать не стоило. Грубоватую, но народную присказку: не потопаешь – не полопаешь, мы знали еще до школы, такова была суровая действительность.

Если каким-то летом в лагерь приезжали сто-сто двадцать детей, то мы разжигали два костра на приличном расстоянии друг от друга, и у каждого костра кипела своя жизнь и скрытое соперничество с соседями. Существовала лагерная традиция – чей костер догорал раньше, те уходили на отбой первыми, под какую-нибудь задорную песню оставшихся. А те, чей костер сгорал позже, возвращались победителями в армейские палатки наших бывших союзников – американцев, делали это шумно, озоруя. Жаль, в то время послевоенной бедности ни у кого не было фотоаппаратов, не помню, чтобы нас кто-то там снимал. Жаль, все осталось в памяти таких первопроходцев пионерских лагерей как я, но и мы уходим. И дальше можно будет про нас, наше детство, нашу школу, про нашу страну врать, не озираясь по сторонам.

В советское время писателям вменялось встречаться с трудовыми коллективами, студентами, школьниками, военными и даже с заключенными. На встречах с читателями-школьниками меня часто спрашивали о детстве, и я с удовольствием рассказывал о пионерских лагерях, в которых бывал всегда по два срока. На встречах со школьниками и студентами я всегда просил их никогда не давать списывать уроки двоечникам. Уверял, что с их помощью двоечники обязательно займут в жизни места более образованных и умных людей, т.е. ваше место. И за свое двоечное прошлое всю жизнь будут унижать вас, мешать вашему росту. У меня допытывались – наверное, у вас там была железная дисциплина, вас с утра до вечера муштровали на плацу под барабанную дробь со знаменами в руках? То, что я им рассказывал, удивляло и вызывало у них восторг. У нас было столько свободы, что и представить невозможно. Может быть, отчасти оттого, что пионерские лагеря были делом новым, не было опыта, инструкций, узаконенных правил поведения – как, почему, зачем. Да и чиновников при Сталине было поменьше.

Когда я слышу слово «чиновник», всегда вспоминаю Федора Михайловича Достоевского, который еще 150 лет назад сказал:  «Умножение чиновников, в сущности,  составляет все наши реформы». Пророк, да и только! После развала СССР отсоединились пятнадцать союзных республик, а чиновников в сегодняшней России стало вдруг вдвое больше, чем в Советском Союзе. А ведь СССР мы все, да и я сам, считали самой бюрократической страной в мире. Оказывается, действительно, все познается в сравнении. Что имеем, не храним, потерявши – плачем. Это о нас, горемыках.

Тут уместна еще одна история, на нее и власть, да и сам народ в равнодушии не среагировал. А зря. Пожар начинается с окурка, от искры. Кто-то может подумать, что у нас в России только в МГУ учатся неграмотные, но есть примеры, куда печальнее и масштабнее. В МГУ, думаю, когда-нибудь наведут порядок. Но я хорошо представляю, как и кто обучает в высшей школе в Козлодуеве, Мышкине, многих и многих небольших городах.

Теперь университеты, институты, академии открыты повсюду, а их филиалы, со всеми правами выдачи дипломов, широко распахнули двери даже в селах, аулах, райцентрах, станицах. Есть филиал одного вуза в станице Вешенской, на родине М.А.Шолохова. Не верите? Понимаю, но придется поверить, от фактов никуда не денешься. По центральному телевидению несколько раз показывали сюжет с ростовского базара, где торговцы картошкой, помидорами, грузчики, базарные охранники, заведующие весами, подметальщики показывали свои дипломы о высшем образовании и, не таясь, не скрывая фамилий, рассказывали, как они

«учились» в институте. А точнее, сколько они платили за каждый семестр и за все пять лет обучения, но никогда ни разу не видели в глаза ни одного преподавателя. Пыхтели за компьютерами только шустрые аферисты от науки, день и ночь печатали документацию, протоколы экзаменов, которые никогда не проводились.

Дипломированные продавцы ростовского базара как раз оказались выпускниками Вешенского филиала Ростовского вуза. Узнал бы об этом Михаил Александрович Шолохов — в гробу бы перевернулся. Куда смотрели чиновники от образования? Внедряли ЕГЭ, чтобы мошенникам в Ростове и повсюду в России легче было окучивать неграмотную молодежь? Я ожидал продолжения сюжета по ЦТ, следил, когда же закроют хотя бы одно учебное заведение, работавшее по принципу Остапа Бендера — не дождался. Зато понял, что институты и университеты только множатся, умножая печаль грядущих поколений. Да, современное российское образование еще ждет своего Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Сейчас  «потемкинские деревни» времен императрицы Екатерины  Второй вызывают лишь улыбки,  а нынешние чиновники уже столкнули образование России в пропасть, как заявила А.Николаева.

Тут многие читатели могут подсказать, что ведают еще более короткий и дешевый путь получения дипломов. Кто ж его сегодня не знает? Чуть ли не на другой день после развала СССР, в Москве в метро можно было приобрести и даже заказать на любой вкус диплом. Ныне такими предложениями заполнили весь Интернет. Теперь зараза охватила всю Россию, от края до края. В любом заштатном городишке на базаре или у входа в супермаркет можно без хлопот приобрести «корочку» и к нему заиметь документы на любое научное звание: хоть доктора наук, хоть академика. И это делается на глазах у двух миллионов милиционеров, у десятков спецслужб, работников юстиции, суда, прокуратуры, которых тоже за сотни тысяч зашкаливает. Хоть снова неподкупных опричников при Кремле заводи. Только где Ивана Грозного, беспощадного к казнокрадам взять? Понятно, что без «крышевания» ни в Москве, ни в Воронеже не поторгуешь, ведь их продукция — опаснее героина, подрывает основы существования России.  Может и наши инновационные планы на липовые дипломы и на фальшивых докторов и академиков рассчитаны? Не знаю, планы власти для нас, холопов, тайна велика есть.

Надо признать, что проблема образования в России, в разное время и в разных формах, существовала всегда. Гибельные для российской империи перемены, как ни парадоксально слышать, начались с образования. Спустя 15-20 лет после отмены крепостного права либеральная интеллигенция потребовала от властей открыть шире доступ к высшему образованию людям из низов, тем самым разночинцам и народовольцам, уже давно рвавшихся к дипломам университетов. Власть, под давлением общественности, пошла навстречу либералам. Тогда, в конце 19 века, в России появилось несметное количество студентов, жаждавших знаний и нового положения в общественной жизни. С 1890 года по 1913 год, вплоть до первой мировой войны, Россия развивалась стремительными темпами, примерно, как сегодня Китай, приращивая ВВП страны ежегодно на 12-14%. Но как бы бурно ни развивалась Россия, рабочих мест для такого огромного исторически непредвиденного и необоснованного количества дипломированных специалистов катастрофически не хватало. И проблема лишних людей с хорошим образованием росла по всей империи с каждым годом, от Петербурга до Владивостока. Чем это кончилось, понятно всем – революцией и гибелью самой Российской империи. Но это так, поверхностно, штрихами, для понимания проблем образования в разные этапы истории. Об этом для интересующихся написаны тысячи и тысячи страниц. Отдадим должное образованию в Российской империи – дураков, неучей с дипломами Россия не выпускала. Те выпускники были во много крат образованнее, культурнее, эрудированнее нынешних.

Сегодня, когда я слышу, что 90 процентов выпускников российских школ поступили в институты, меня охватывает ужас. Я спрашиваю у себя ( ведь до Медведева, Путина, Фурсенко мне далеко, как до звезды) – зачем? И даже теоретически не знаю ответа. Я знаю, чадолюбивые родители круглых троечников, которые при минимальной требовательности в школе оказались бы круглыми двоечниками, тут же мне резко бы возразили – а вот на западе ведь тоже высок процент поступающих в университет. Да, абсолютно верно, поступают многие. Но есть одна не фиксируемая в России графа образования. На западе поступить в университет – не означает получить диплом. Там заканчивают университет и получают дипломы только 60-63 процента поступивших. Западный университет никогда ни за какие деньги, ни за какие девичьи формы и прелести не выдаст диплом. Вот где собака зарыта.  Дураков отсекают на всем пути обучения. У нас же в России кругом лукавая и приукрашенная статистика. Даже замужних женщин во всех переписях всегда оказывается на 25-30 процентов больше, чем женатых мужчин. У нас, не сомневайтесь, тысяча студентов поступила, а тысяча сто получили дипломы. Приняли дурака, дураком и выпустят, только с дипломом и правом на руководящую должность. Как говорят в Одессе – почувствуйте разницу. Оттого, ни нам, ни нашим дипломам даже в Африке доверия нет.

Начиная с 50-х годов 20-го века, в стране лет тридцать активно работали вечерние школы, которые еще назывались школами рабочей молодежи. Эти школы пополнялись за счет тех, кто после семилетки шел работать, но хотел иметь среднее образование. Аттестаты вечерних школ давали право на поступление в вузы. Жаль, не могу назвать, сколько выпускников подобных школ поступили и закончили институты. Но в мое время этот путь проделали миллионы и миллионы. Вечерние школы были организованы для тех, кто действительно хотел получить среднее образование и мечтал учиться дальше. У этих людей была неподдельная тяга к знаниям, диплом «для замужества» тогда еще не требовался и от армии не «косили». Наверное, нетрудно представить, сколько рабочих рук получило государство за счет вечерних школ, вечерних и заочных институтов. Сейчас молодежь заканчивает школу в 18-19 лет, когда их уже трудно научить какой-нибудь профессии, ремеслу. Большинство из них тайно мечтает по Фонвизину: «Не хочу учиться, а хочу жениться!». Оттого они все метят в чиновники, хотя знают, как тех ненавидит народ, но понимают, что для иного большого дела они не пригодны.

Кто-то, читая эти строки, скажет – злой старик! Да уж — не из добреньких. Добренькие сделали молодых дебилами, которые не могут написать друг другу «люблю». И мальчики, и девочки пишут «лублу», показывали мне учителя эти «лублу» не раз.

В молодые годы я десять лет был председателем родительского комитета класса, и девять лет из них параллельно – председателем родительского комитета школы. Когда мой сын заканчивал школу, педагоги горевали, что у меня один сын. А школа была не простая —  экспериментальная, с конкурсом учеников в первый класс, с отчислением за неуспеваемость и плохую дисциплину, с углубленным изучением английского языка. В нее и преподаватели попадали тоже по конкурсу, самые лучшие. За эти девять лет я девять раз видел, как проходят выпускные экзамены. Родительский комитет школы всегда привлекался к их проведению, ведь письменные экзамены длились по шесть часов, нужно было организовать детям и легкое питание, и чай, и медицинская помощь часто требовалась.

Помню, в те годы я как-то в компании, где речь шла о школьном образовании, сказал примерно так – будь моя воля, у меня бы в девятый класс никогда не прошло бы больше 20-25 процентов учеников. Остальным, на мой взгляд, дорога только в средне -технические учебные заведения и профессиональные училища. Какой шум поднялся за столом, одна дама даже назвала меня извергом. Заставили меня прояснить ситуацию. Я сказал, что существует болезнь – дислексия, от нее на земле страдают 7-12 процентов детей, они не могут полноценно учиться. Есть даже королевские дома в Европе, где дети страдают дислексией. Этот факт несколько погасил пыл за столом. Дальше я отметил, что есть дети, которым не дано даже на «тройку» знать математику, физику, химию, русский язык – своей «тройкой» эти ученики обязаны только закону о всеобщем среднем образовании. Пояснил, что именно этот контингент составляет как раз те 60-70 процентов, которым я бы перекрыл дорогу в старшие классы и к элитарному образованию. На мой взгляд, хорошее, качественное образование и есть элитное образование. Сегодня бы я тех студентов МГУ, о которых писала доцент А.Николаева, дальше начальной школы не пропустил, чем бы принес стране невиданную пользу. В том споре о школьном образовании я сказал, что 90 процентов учеников даже готовые сочинения по литературе, задания по математике списать на «четверку» не могут, это я видел девять лет подряд. А «тройка» выставлена из-за социальной жалости, и опять же, из-за закона о среднем образовании. Тезис о том, что все дети талантливы и способны, на мой взгляд, в корне не  верен. В стране, где часть населения родилась в семье пьяниц в третьем и пятом поколении, особенно рассчитывать на людей талантливых не следует. Утопии приводят к краху. Нельзя постоянно желаемое выдавать за действительное.

Я уже давно вижу, что на наших глазах нарождается современный варвар, полуграмотный, исторически и интеллектуально невежественный, увешанный разными гаджетами, эгоистичный, узкорассчетливый, по-волчьи жестокий. Образование должно быть конкурентным на любом уровне — двоечникам, троечникам в высшее образование путь должен быть закрыт. Это должно стать одним из принципов образования в новой России.

В 1956г. я с другом Володей Самойловым поступал после семилетки в железнодорожный техникум, на отделение «Строительство и эксплуатация железных дорог», т.е. на путейца. Кто-то ехидно заметит – на кирку с лопатой и ломом. Соглашусь, почти так, но конкурс при поступлении был 4 человека на одно место. Выпускнику — дорожному мастеру доверялся отрезок железной дороги в 15-20 километров, по которому в то время круглосуточно с небольшим интервалом в обоих направлениях шли поезда. Каждый из нас должен был обеспечивать безопасность тысяч переполненных поездов и миллионов составов с грузом. Тогда авария, сход поездов случались крайне редко. Сегодня, хоть и перевозки уменьшились в тысячи раз, аварии с трагическим исходом выросли тоже в тысячи раз. Что ни день, то авария. Я иногда мрачно шучу: можно со 2-го января объявлять траурные дни на весь год, не ошибешься.

Принимали в тот год на путейское отделение, после семилетки, только одну группу, тридцать студентов, а подавали документы 120 человек, половина из России – тогда была единая страна. Поступали вместе с нами и ребята, отслужившие армию и флот, некоторым из них было уже по 25 пять лет, большинству из нас – по 14-15. Подумайте, конкурс на работу с киркой и лопатой и прибором для измерения путей – по четыре человека на место! Теперь-то я знаю, почему страна сделала столь мощный рывок в 60-х. Везде отбор в институты, техникумы, училища был жесточайший, брали лучшее из лучших. Честно говоря, двоечники и троечники и не пытались поступать, знали свое место, это сегодня им МГУ и «кембриджи» подавай. Половина нашего выпуска поехала в Сибирь строить железную дорогу Абакан-Тайшет. Ох как пригодилась эта дорога, когда позже, через десять лет, нашли в Сибири газ и нефть, стали добывать руду, возить лес! С Тайшета многие мои однокурсники перебрались на гигантскую стройку 20 века БАМ – понимаю, что новому поколению с дипломами надо объяснять: Байкало-Амурская магистраль. Сегодня эта магистраль чрезвычайно важна для России, даже трудно себе представить без нее развитие страны в 21 веке. Я сам, с техникумовским дипломом, в 60-х годах строил сверхсекретный объект – Байконур, великий космодром, прославивший СССР. Куда сегодня можно пристроить с пользой этих двоечников из МГУ и тысячи им подобных по стране, а ведь им столько же лет, как и мне, строившему подземные пути для космодрома в степях Кызыл-Орды в девятнадцать лет.

Мой друг Володя Самойлов, круглый отличник, до сих пор остается единственным, кто в истории Мартука побывал в Артеке, за диктант получил «тройку» и не поступил в техникум. Как он плакал, как плакали другие здоровенные ребята, как они стыдились этих «троек», никогда не забуду. Прошло 56 лет, как мы с Володей приехали на крыше поезда в Актюбинск сдавать документы в техникум. Помню, на радостях зашли в студенческую столовую, взяли две тарелки супа, он стоил семь копеек, понравилось. Володя сказал: «Поступим, будем по два супа брать», — как такое забудешь!

Должен обязательно сказать, что стипендию давали только тем, кто учился на «хорошо» и «отлично». Никаких поблажек, даже известным спортсменам, не было. Поступая в техникум, мы знали, что наш диплом дает право на поступление в институт. Позже половина из нас воспользовалась этим правом, хотя большинство и так уже работало на инженерных должностях, правда обучение это было заочным и вечерним. Хочется отметить, что страна, власть думала, заботилась о студентах. Общежитие, при стипендии 140 рублей, стоило семь рублей или новыми деньгами 14 рублей и 70 копеек. Конечно, в комнатах было тесновато, жили по 10-12 человек. Черчение в те годы требовали только тушью, огромные сложные чертежи. Столов не хватало, по ночам работали на кухне, в коридорах, но все успевали. В столовых, и не только в студенческих, хлеб в те послевоенные годы подавался бесплатно. Часто перед стипендией мы с ребятами приходили в железнодорожную столовую и заказывали десять стаканов чая без сахара, стоило это десять копеек, и съедали не одну булку хлеба, который официантки нам подрезали и подрезали, не жалея. А хлеб в ту пору выпекался вручную, без всяких примесей и химии, и получался пышным, вкусным, хорошо пропеченным.

На встречах со студентами меня иногда спрашивают – а вы собирали деньги преподавателям на экзаменах? У меня в эти минуты на глаза набегали слезы, я мысленно видел перед собою лица дорогих моему сердцу учителей и преподавателей. При всей своей писательской фантазии я и представить не могу, как бы принимал студенческие деньги Семен Абрамович Глузман, профессора Фома Иванович Грачев и Михаил Матвеевич Панов. Такие вопросы оскорбляли их память. Видя мое душевное смятение и растерянность, вопросы снимались сами собой. С трудом, но верили, что было когда-то светлое прошлое под названием «социализм» и в нем не все подменялось деньгами.

Были свои перекосы и перегибы в образовании и при социализме, к сожалению. Однажды в 1970 году я пришел в Ташкентский политехнический институт встретится с одним преподавателем по поводу обмена двухтомника Кнута Гамсуна на большой однотомник Хулио Кортасара. Преподаватель, как и я, часто бывал на черном книжном рынке, о котором я уже писал в мемуарах. Мне назвали аудиторию на втором этаже, и я отправился его искать. Стояла весна, розово цвел миндаль, в цвету стояли яблони и вишни, и двери всех аудиторий были распахнуты настежь. Заглянув в одну из них, я увидел полный зал ташкентских красавиц, одна краше другой, а как они были одеты, обуты, какие прически – ну, прямо фотомодели! Хотя они оказались студентками факультета… «Водопровод и канализация». Вот этим жеманным советским принцессам мой знакомый книголюб читал лекцию об истории канализации в древнем Риме. Я, конечно, был очень удивлен и заинтригован интересом очаровательных девушек к водопроводу и, особенно, к канализации. И первое, что я спросил у своего знакомого – почему такие красавицы так интересуются столь грубым мужским делом? На что тот, рассмеявшись, ответил: «Секрет прост, тут собрались те, кто не выдержал конкурс на другие факультеты». И потом после паузы добавил: «А им все равно, где учиться, лишь бы слыть невестой с дипломом, с высшим образованием. У них сверхзадача – пять лет поохотиться за будущими мужьями, институт – то сугубо мужской. Поэтому они приходят на лекции каждый день, как на смотрины». Советская власть выучила миллионы подобных невест с дипломом, я встречался с ними, когда работал в строительстве.

Наверное, каждый из нас вольно или невольно сталкивался в жизни с проблемами образования. У меня, человека, учившегося всю жизнь, образование всегда находилось в поле интересов. Думаю, это черты времени, эпохи, прошлая советская интеллигенция активно интересовалась жизнью вокруг – мы росли вместе со страной, с ее проблемами.

В 1951 году, когда я перешел в третий класс, моя жизнь могла резко измениться, у меня мог сложиться совсем иной жизненный путь. В соседнем Оренбурге, располагавшимся в трех часах езды от нашего Мартука, открыли суворовское училище. Это была своевременная государственная забота о детях-сиротах, о мальчишках, потерявших в войну отцов, туда, в суворовское, отбирали строго по этому принципу. Мои родители, мать и отчим-фронтовик, были родом из Оренбурга, у нас жила там родня, это они прислали нам письмо об училище, имея ввиду меня. Я подходил по всем параметрам — и по возрасту, и по социальному положению. Я, конечно, рассказал об училище и другим мальчишкам. Наш отец танкист погиб в боях за Москву в декабре 41-го года, у мамы остались на руках двое детей – моя старшая сестра-школьница и я. В 1945 году мама вышла замуж за очень достойного человека-фронтовика и родила еще троих детей. В том же году, когда я получил известие о суворовском училище, у отчима умер старший брат, и его единственного сына забрали в нашу семью, ему было три годика. Шесть детей в семье, послевоенные годы! В безработном поселке выживали кто как мог, вспомнить страшно – голод, холод. Неожиданно возникшее на горизонте суворовское училище для меня виделось земным раем, как и пионерский лагерь, только тут еще и обували, одевали и давали профессию на всю жизнь. Конечно, вся семья радовалась, что передо мной открылись такие перспективы – будущий офицер!

После победы военные еще долго, вплоть до горбачевской перестройки, были популярны в народе, оттого в военные училища конкурс оказывался гораздо выше, чем на юристов и экономистов. Мы спешно собрали нужные бумаги, характеристики, я прошел медицинскую комиссию, и документы отправили в Оренбург. День и ночь я уже видел себя вышагивающим в щегольской военной форме — фотографии суворовцев я встречал в «Пионерской правде». В августе, за две недели до школы, получили заказное письмо из училища. Ответ сильно расстроил мои планы. Нет, мне не отказывали, лишь откладывали прием на год, просили привести в порядок документы. Была в те годы у учителей привычка давать нам, инородцам, имена на русский лад, оттого у многих из нас случались проблемы с документами. К тому же и фамилия у меня где-то писалась с дефисом, где-то без, где-то вместо «Мир» — «Мер», в справках дважды и месяц рождения не совпадал.

Теперь я понимаю – не судьба. И прожитая жизнь показывает, что вряд ли я нужен был армии, скорее наоборот. Только став взрослым, я понял, как мудро поступил мой отчим — когда в следующем мае стали вновь собирать документы в училище, он спросил меня: «Сынок, ты, действительно, хочешь стать военным? Подумай хорошенько, после школы перед тобой откроются разные пути – можешь стать врачом, учителем, инженером, архитектором, агрономом, ученым, артистом. Сегодня тебе трудно сделать выбор, да и нам с мамой тоже. Хотя понимаю, тебе не терпится вырваться из нашей бедности, неустроенности, тесноты. Но надо терпеть, жизнь обязательно наладится».

В общем, я не стал суворовцем. Почему я припомнил эту историю в своих мемуарах? Имеет ли она отношение к проблемам образования, с которыми мы столкнулись в последнее время? Самое непосредственное. Хотя я и не стал суворовцем, читателям понятно, что страна, власть пытались через суворовские и нахимовские училища решить судьбу сотен тысяч сирот и оставшихся без отцов мальчишек. Убежден, армия в 60-х годах прошлого века в лице суворовцев и нахимовцев получила достойных офицеров и граждан.

Когда произошел развал СССР, на вокзалах крупных городов России в одночасье появились десятки тысяч беспризорных мальчишек, бежавших от рухнувшей вокруг жизни. Страну накрыла третья волна «беспризорщины». В ту пору многие вспоминали добром Ф.Э.Дзержинского, который решил точно такую же трудную проблему после революции и гражданской войны, только за спасение миллионов мальчишеских жизней не стоило сносить его памятник на Лубянке.

Я же вспомнил в связи с этой ситуацией суворовские училища, про которые, честно говоря, никогда не вспоминал. Когда у власти появился Б.Н.Ельцин, я подумал: вот сейчас государство широко распахнет двери новых суворовских и нахимовских училищ и спасет мальчишек, как некогда Ф.Э.Дзержинский, ведь опыт уже был. Не случилось. Жаль. Проблема рассосалась без участия властей, сама по себе, но она непрерывно откликается трагедиями и будет еще лет тридцать напоминать о себе.

Этим мальчишкам, которые и в школьный двор не заглядывали, сегодня по 25-30 лет. Огромная масса неграмотных людей, познавшая дно жизни с детства, растворилась на необъятных просторах России. Многим из них трудно отличить добро от зла, они не могут оценить — что хорошо, что плохо, они смеются там, где надо плакать. Храни их Господь, храни и нас от них. Но, видимо, идея позаботиться о голодных и бездомных мальчишках у власти все-таки была, но руки не дошли: то жульническая приватизация, то демонтаж остатков советского государства, то война в Чечне, первая и вторая – не до цветов жизни. Только сейчас, хоть и с запозданием, появились в стране кадетские корпуса – шальные деньги с нефти и газа посыпались. Ничего плохого в названии «кадетский» я не вижу, но уверен: не стоило упразднять названия «суворовские» и «нахимовские» – училища носили достойные России имена, и вряд ли стоило отказываться от сложившихся в них традиций.

Сегодня, за 20 лет существования новой России, и без войны вновь появилось огромное количество сирот, безотцовщины и бездомных, бродяжничающих мальчишек, наверное, их не меньше, чем при распаде СССР. Вы, как и я, подумали – теперь-то мальчишкам повезло больше, их определят в кадетские корпуса. Огорчу и вас, и себя — никогда они туда не попадут. Постараюсь объяснить вкратце почему.

Как писателю, мне пришлось несколько раз выслушивать бывших «афганцев», ветеранов чеченской войны и просто граждан, кому нужно было, в силу трагических обстоятельств жизни, пристроить внуков, племянников, собственных детей в кадетские корпуса. Они правильно оценивали преимущественное право на поступление своих детей, но… право-то у них есть, а реализовать его невозможно. Не буду расстраивать вас душераздирающими историями, я за вас наслушался их вдоволь, ничего, кроме огорчения и печали, они вам не дадут. Лучше я расскажу — кто сегодня получил доступ к образованию и воспитанию в кадетских корпусах, и вам станет понятно, почему другим туда дорога закрыта. Хотя, на мой взгляд, кадетские корпуса должны быть социальными заведениями, какими и были в советское время суворовские и нахимовские училища. Ныне в кадетских училищах учатся дети генералов, полковников, высоких чиновников, звезд эстрады, наследники представителей бизнеса, отпрыски всяких шустрил, банкиров, финансистов — мало там сирот, о детях с вокзала и говорить не приходится. Правда, встречаются там изредка и дети павших молодых героев России, людей из народа. Спасибо, хоть им не отказали. У нас все перевернуто вверх дном, частенько наша власть стала путать: что хорошо —  что плохо. Ныне даже социальные заведения служат только интересам богатых. Нам остается ждать нового Ф.Э.Дзержинского, другие пути не просматриваются.

Чуть выше я обмолвился, что образование всегда было в поле моего зрения, вот небольшая зарисовка из моей юности. Впервые в Москву, в отпуск, я с друзьями приехал летом 1962г. из Экибастуза, где в то время отбывал срок А.И.Солженицын, а горисполком возглавлял опальный Георгий Маленков, я видел его на первомайской демонстрации во главе праздничной колонны. Нас было четверо, один из нас — коренной москвич, работавший после института на самом крупном в СССР разрезе, добывавшем уголь открытым способом. Приехали мы поездом, москвич, чья мама работала администратором гостиницы «Колос», вызвался сопроводить нас до ВДНХ. На троллейбусе мы добрались до центра, и там же, напротив книжного магазина «Москва», должны были сделать пересадку. Наш троллейбус задерживался, и я подошел к фонарному столбу, обклеенному объявлениями. Первое же объявление вызвало у меня интерес и возмущение. Какой-то профессор не то из МИФИ, не то из МИСИ, фамилия, телефон были указаны, предлагал абитуриентам уроки по подготовке в свой вуз, по математике, физике и химии. Плату за почасовое обучение обещал умеренную. Я громко подозвал своих попутчиков и показал им взволновавшее меня сообщение. Они прочитали его молча, первым откликнулся москвич: «Что же тут нового, удивительного, в Москве перед вступительными экзаменами в вузы всегда так – все столбы, все рекламные щиты обклеены подобными предложениями». Один из тех, с кем я направлялся в гостиницу, парень тоже старше меня, окончивший институт в Новосибирске, спросил меня с издевкой: «Чем же вызван твой праведный гнев, у тебя глаза огнем горят, не спали Москву, мы ведь еще и приезд не отметили». Но мне было не до шуток: «Да тут же прямым текстом написано – приходите ко мне с деньгами, я решаю проблемы по профильным дисциплинам нашего института, гарантирую поступление. А почасовая, умеренная оплата – это дымовая завеса, прикрытие. Нужны профессору, чей оклад 250-300 рублей замусоленные «трешки» и «пятерки» недорослей, не знающих математику. Станет его жена терпеть дома ораву оболтусов, тут совсем другими деньгами пахнет, да и встречи будут на нейтральной территории». Странно, но мои друзья сразу приняли мою сторону, даже развили мои мысли и предложения шире. «А что бы ты предложил?» Я ответил: «Будь моя воля, власть, я бы собрал подобные предложения по всей Москве, а потом пригласил бы всех этих взяточников-профессоров куда-нибудь в большой зал, где какой-нибудь высокий чин в штатском спросил бы их – Дорогие профессора, что вам зарплаты на жизнь не хватает, что вы в отпуске решили «трешки» и «пятерки» у абитуриентов посшибать? Уверен, народ там собрался бы неглупый, поняли бы о чем разговор, оценили бы предупреждение и перестали бы за взятки неучей в институты тащить».

Тогда в 1962 году еще можно было легко пресечь такие явления, понятные мне, юноше 21 года отроду, еще и часа не пробывшему в Москве. Жаль, не увидели проблему те, кому следовало это видеть. Не все было безгрешно и при социализме.

Еще в начале своего творческого пути, я написал в 1980г. повесть «Чти отца своего». Она много раз переиздавалась, переводилась, вышла отдельной книгой на грузинском языке в издательстве «Мерани». В повести в нескольких местах затрагивается проблема образования. Хочу привести небольшой фрагмент, в котором видно, какие проблемы высшего образования меня волновали, возмущали уже 35 лет назад, в самую яркую пору социализма. Из отрывка станет ясно, что даже смена общественной формации, переход в капитализм не избавили нас даже от легко решаемых проблем. Видимо, нам, россиянам, суждено еще долго наступать на одни и те же грабли.

«Иногда Гияз завидовал отцу: тот был депутатом, мог говорить с трибуны и пользовался этим при случае. Как хотелось ему иногда, после горьких размышлений, открыто, громко поставить проблемы, провозгласить их с трибуны. О чем бы он сказал тогда? О чем спросил бы? Наверное, спросил бы у того же Госплана, почему иные таксопарки на треть состоят из работников с высшим образованием? А торговля, сфера обслуживания, общепит — каков в ней процент таких людей?

Кто-то ведь должен знать, куда девается ежегодно громадная армия высокообразованных людей, выпускников вузов, не работающих по специальности. А ведь девается, если их набирают в вузы вновь и вновь. Наверное, спросил бы, так ли нам нужны ежегодно тысячи и тысячи филологов, писателей, журналистов, музыковедов, искусствоведов, театроведов. Задал бы несколько «почему» Комитету по профессионально-техническому образованию молодежи, который, делая в общем-то большое дело, — приглашая ребят в ГПТУ, — перво-наперво объявляет: от нас прямая дорога в институт. Хотя задачей ГПТУ, конечно, является не подготовка абитуриентов в институт. Не потому ли и смекнули вчерашние горе-троечники, что легче на годочек после школы «завернуть» в ГПТУ, получить у добрых дядей надлежащие аттестаты, а потом уже от имени рабочего класса можно смело штурмовать двери столь желанных вузов, где еще пять лет от сессии к сессии они, бия себя в грудь и называясь рабочими от станка или от мартена, будут получать бесконечные разрешения на переэкзаменовки — и так до самого выпуска, до получения диплома.

Наверное, он напомнил бы и о том, что если образование у нас бесплатное, то это не совсем личное дело обучающегося, деньги-то идут из общей кассы государства, и обществу не все равно, во что они «вкладываются», на прихоть или на цель расходуются. Да разве только в них, деньгах, дело? Настало время подсчитать и другое: на пять лет изымается из трудовой сферы взрослый человек, пять лет общество кормит его в надежде, что он сторицей вернет затраченное. А если он сразу после института в диск-жокеи, секретарши, официантки, таксисты? Никто не спорит, прекрасные и нужные профессии, но при чем здесь высшее образование за счет народа и пять лет сидения на шее общества?…»

И все таки вернемся к тому, с чего начали, к нашим «двоечникам», ставшими студентами МГУ. Многократно перечитывая сказанное доцентом А.Николаевой, я сделал для себя неожиданное открытие. Всех писателей, издателей волнует вопрос – почему новое поколение не читает и не любит книгу? Названных тому причин десятки, сотни, и я не буду их повторять, со всеми согласен. Но ни в одном из них нет самого простого объяснения – они уже не умеют читать. Даже если и прочтут по слогам, ничего не поймут. У них полностью отсутствует не только представление об исторических процессах, нет даже понимания прошедших событий в ближайшем столетии. Они ведь утверждают, что МГУ основан в 20 веке, но при императрице Екатерине. Повторюсь, это говорят студенты МГУ. Это «маугли» 21 века, но Маугли то ни на что не претендовал, а эти, из МГУ, уж точно считают многих ниже себя, потому что у них есть возможность покупать стобальные аттестаты и становиться студентами самого престижного вуза России. Ясно, что в детстве они не читали ни «Трех мушкетеров», ни «Остров сокровищ», ни «Тома Сойера», ни «Детство Тёмы», ни «Два капитана», никогда не знали прелестных строк Пушкина, Лермонтова, не слышали басен Крылова, не очаровывались ни Гоголем, ни Тургеневым.

Статья А.Николаевой заканчивается тем, что они и диктант в форме любовной записки в полстранички не смогли написать хотя бы на «двойку». Для фиксации грамотности этих недорослей у нас и оценок-то нет, пять раз «единицу» что ли ставить им за пятнадцать ошибок в крошечной записке? И ничего, живут себе, смеются, пляшут, хвастаются перед настоящими «хорошистами» и «отличниками», что они студенты МГУ, хотя в этом возрасте уже следует понимать, что они незаконно заняли чужие места, и надо отвечать за то, что предъявили в институт купленные за деньги липовые стобальные аттестаты. Мучаюсь непониманием – почему МГУ не отчислило их сразу? Зачем диктанты для неучей, дополнительные занятия для стобальников? Зачем МГУ маяться с «двоечниками»? Не пойму. Пока мы будем жалеть неучей, потакать им, они займут не только институты, но и всё вокруг.

И наконец, для сравнения, одна печальная история из моего детства. Когда я учился в четвертом классе, мы уже влюблялись в своих одноклассниц, писали им записки, предлагали дружить. «Дружить» – было кодовым словом, в него вкладывалось много смыслов, и «люблю», конечно. «Дружить» – пропало вдруг, неожиданно, как и социализм, уже в 70-х. Мой близкий товарищ Володя Колосов, по прозвищу «Колос», заядлый голубятник, влюбился в «отличницу» Галю Клименко. Но об этом не знали даже мы, его ближайшие друзья, хотя Володя был открытый бесхитростный парень. Но он-то прекрасно знал, в кого влюблены мы, кому пишем записки, кому предлагаем «дружбу». Володя, не по годам серьезный мальчик, пользовался у нас доверием, через него мы чаще всего мы и передавали девочкам записки, знали – он никому нашу тайну не выдаст, не разболтает.

Однажды в мае, в начале урока Володя поднял руку и попросил Зою Григорьевну отпустить его домой, мол, ему стало плохо. Он и впрямь выглядел невероятно бледным, осунувшимся, испуганным, хотя еще полчаса назад на перемене выглядел здоровяком, каким он был на самом деле. Уходя, он как-то печально посмотрел в мою сторону, и у меня тревожно забилось сердце, хотя никаких тяжелых предчувствий у меня не было. Может, живот заболел или голова закружилась, мы всю перемену бегали по двору, как сумасшедшие, обрадовавшиеся теплу и солнцу после долгой зимы. Минут через пять после ухода Володи, Зоя Григорьевна, что-то рассказывая, расхаживала по классу, и вдруг, поравнявшись со мной, склонившись, шепнула: «Я тебя отпускаю с уроков, пожалуйста, загляни к Володе, добрался ли он домой?». Я пулей выскочил из школы, Володя жил на краю Мартука у кустарного кирпичного заводика, но, как я ни несся, уже охваченный непонятной тревогой, догнать его не успел. Войдя во двор Колосовых, я бросил холщовую сумку с книгами у ворот и зашел в переднюю, где мама Володи, Вера Ивановна, готовила обед на керосинке. Поздоровавшись, я спросил, как можно спокойнее: «Где Володя?». «Где же ему быть, перво-наперво к голубям отправился, в сарае он». Я кинулся в сарай, где бывал сотни раз. Не смотря на полумрак в безоконном сарае, я как под ярчайшими прожекторами увидел, что мой друг ладит на балке веревку с петлей. Опоздай я на минуту-две, оказалось бы поздно. Я кинулся на него и сбил с ног на загаженный голубями пол. Он и не пытался сопротивляться, только тихо-тихо заплакал. Когда я спросил, что случилось – он достал из кармана какую-то бумажку и протянул мне. Я подумал, что это его предсмертная записка. Послание адресовалось Гале Клименко, сидевшей перед ним на первой парте, как все отличницы. Володя предлагал ей «дружбу». Записка очень походила на наши послания девочкам, которые мы передавали через него. Только тут же, на листе в клеточку, Галей был дан краткий ответ: «Научись сначала грамотно писать, а потом можешь девочкам дружбу предлагать». И красным карандашом в каком-то слове «е» было исправлено на «и» и появились две красные запятые, одну из которых я тут же опротестовал, а внизу стояла жирная «тройка».

Прочитав записку, от которой мне тоже захотелось заплакать, причина была яснее ясной: упасть в глазах любимой девочки – большая беда, я заставил себя дурацки расхохотаться. «Чего смеешься?», — напряженно спросил Володя. «Если бы ты знал, какие я неприятные ответы от девочек получал, то я, по твоему разумению, уже десять раз должен был бы повеситься, а я живу – не тужу. Снова влюбляюсь в третьеклассниц, — сочинял я на ходу, — И у тебя все будет хорошо, я знаю одну девочку, которой ты нравишься, она не хуже Гали, а в волейбол играет лучше мальчишек, и голубей любит, брат у нее голубятник». Вобщем, я поклялся ему, что никому и никогда не расскажу эту историю с Галей Клименко.

Колос умер рано, двадцати пяти лет от роду, от непонятной в ту пору для села болезни – диабета. Много лет спустя, я встретил Галю в Актюбинске и рассказал ей ту давнюю историю. Наверное, Володя простил бы меня за это, умер он холостяком.

Для чего я это вспомнил? Чтобы подчеркнуть достоинство деревенского мальчика и отсутствие оного у 18-летних неучей из МГУ. Я, разумеется, не предлагаю им повеситься из-за купленного стобального аттестата, из-за того, что они, как карманники, пойманы за руку и уличены в своей неграмотности. Наверное, этим девушкам и юношам и в голову не пришло просто забрать документы и уступить место более достойным.

Они, как пришли в МГУ с черного входа, так и по жизни будут двигаться, приворовывая и занимая чужие места. Кроме отсутствия знаний у них нет главных человеческих качеств – ни стыда, ни совести.

Продолжение в следующем выпуске…