После дождя воздух ароматный и терпко пахнет травой. Энергии во мне и в друге Серёжке столько, что кричать и прыгать хочется. Мы пулей можем облететь посёлок и при этом достать кого угодно. Приключений у нас хоть отбавляй. Нарываемся на кого-нибудь и убегаем, гогоча. Адреналин хлещет, а что ещё надо? Я учусь в шестом классе, Серёга – тоже.

Нередко получаем за нарывы тумаки, надо быть честными, но продолжаем дело с удовольствием. В прошлый раз, когда обзываемся на Юру «Чечена», то он мстит, догоняет и даёт Серёге под яйца, а мне в живот. «Чечен» – злой чёрный человек с гнилыми зубами, прокуренный и воняющий клеем. Но мы всё равно готовы обзываться на него снова и снова. Вроде бы и получаем, повторюсь, на орехи и плачем на пару с другом, но тут же отбегаем на расстояние и кричим:

– Вонючий чеченец, ешь навоз!

– Бомж…

По-моему, за нами вся Старая Московка охотится. Максим Ваганов («Вагонетка» с больной пипеткой) и Руся «Однорукий» – оба грозят поймать нас и убить в теплотрассе. Первый часто пукает демонстративно, это мягко сказано – газы вылетают из него короткими взрывами. Однажды он «пердофанит» на голову своего друга Вади Борманова, который, по слухам, считается его девочкой. Дело было так: Ваганов и «Борман» нюхают клей на песочнице, а потом Макс неожиданно встаёт и как газанёт на голову товарищу. Вадя аж падает на задницу и смотрит снизу вверх ошалело. Почему Русю называют одноруким? Однажды он сидит на окне своего первого этажа и курит. Одни говорят, что он курит спайс, другие – просто травку. Третьи утверждают, что видели у него в руках бутылку самогонки. В итоге: Руслан падает на асфальт и ломает руку, а та неважно срастается и двигается абы как до сих пор.

Ещё на Московке орудует Пепа «Атаман», цыган с ножиком. Этот может лишить жизни любого человека, по крайне мере, так говорят очевидцы – Дима Конышев (парень с жёлтым лицом) и Лёша Козиинов (над его фамилией постоянно потешаются знакомые «чайники»).

Прячемся за деревьями, наблюдаем за двумя нетрезвыми, выбирающимися из окна первого этажа. Бормочущие невесть что люди – Ирка Самойлова и её «бойфренд» дядя Толя-алкаш старый. Весело за ними наблюдать и хохотать бесшумно. Ещё год назад Ира, стройная девчонка с ясным взглядом, а теперь – во всей красе бомжиха, скитающаяся по квартирам и помойкам. Пацаны со Старой Московки: «Негр», «Рыжий» и «Паровоз» – только о ней и говорят, ржут по-лошадиному громко. «Спаливается» Ирка, когда прогуливает школу, а затем переводится на домашнее обучение, беременная. Отказывая знакомым, таскается с всякими бичами. Уже «морда» запитая, краснющая, опухшая. Нос – огромный, с картошину, из него бегут сопли. Под глазами – синяки и водянка. Смотреть, короче, страшно. Но думать как минимум «ржачно». Пахнет, кстати, от Ирки мочой. Вовка «Рыжий» рассказывает, что когда пытается воспользоваться её нетрезвостью и заманить к себе, то вдруг не может переносить, потому что «духан» стоит неимоверный. Ирка не меняет бельё, видать, ссытся ещё. Вонь и «пробивает» нос, как назальный спрей с морской водой. С ней только Борюсик («Карлик», бедняга) может общаться душевно, она – его давняя любовь, остальные же и нормальные ребята – только поржать над девкой готовы. Во – сопри… есть на Московке, кстати, бомж по кличке «Сопрей», он ходит с тростью и хромает, похож на Кота Базилио. Носит очки и усища.

Ладно, хватит лирики, пора действовать.

– Она бухает по-чёрному, овечка страшная, – выглядывает из-за дерева Серёга. – Побежали, поорём!

Выбегаем и прямо перед Иркой и Толькой начинаем танцевать и выкрикивать, что вздумается:

– Бомжи, алкаши, чуфаны, носки нюхайте, лохи!

– Что за х…? – оттопыривая синеватую нижнюю губу, Толя (мужланище запитый) смотрит несколько секунд. В эту минуту он очень тупой, баран… У него даже испарина появляется.

Сначала Ира и «муж» не понимают, что происходит, глядят ошалело, а потом злятся и кривятся от бессилья. Классно сознавать, что можешь так вот разозлить этих супер известных на Московке забулдыг. Лично я ловлю кайф, когда бешу кого-то из «НИХ». Раздражая алкоголиков или наркоманов, получаю удовольствие. Не я один – Серёга тоже.

Квартира, в которой собирается бухая братва, принадлежит молодому наркоману. Он разыскивается, это все знают. Дома не появляется. Зато друзья «юзают» хату по-полной, заходя и выходя через окно, подсаживая друг друга. «Полисмены» или «фараоны», как нравится называть, ловят «гостей» частенько, но что толку. Нет вразумительных заявлений, есть устные жалобы, а значит – отпускают быстро.

Куда интересней искать новые убежища, чем наблюдать и пугать глупеющих «москвиноидов». Мы бежим вглубь холмистого и зелёного поля с погребами, прячемся за гаражи, идём осторожно по трубам. Эта территория «Камышей» – Камылиных, если называть ненавистную фамилию правильно. Перед главарём этой банды кривоногих кривоухих и узкоглазых пацанов, я и Серёга благоговею и испытываю ужас одновременно. Испытываем спорные чувства. Это самые крутые безобразники на Старой Московке, они прячутся в камышах и «кумарят» тлеющие бутоны. Нюхают до одури, а затем начинают искать жертву. Их несколько братьев и все – отбыли срок в детской воспитательной колонии. Один даже становится насильником после того, как его самого там наказывают. Это нам «Рыжий» рассказывал, а «Паровоз» подтвердил. Первый, по-моему, не врёт, а второй – испытал ужас камылинских пыток на себе, с тех пор отупел и стал похож на гоблина, которому дали по голову батогом. А «Паровоз» он потому, что курит столь мощно, что вокруг него воздуха не видно. Залезает в туалет на даче и дымит, как паровоз, предварительно обкушавшись конопляной каши, зависая на неопределённое количество времени. Это Лёша «Мамонт» рассказывал.

Слышится матерщина, бой бутылок о трубы, мы прячемся за картонными коробками, наставленными, наваленными сюда горой. Пробегает стая орущих пацанов, нет сомнения, что это – они… Надо двигаться дальше, иначе заметят, они читают, видят следы. Нам нужен шалаш из бетонных блоков, похожий на маленький домик с полиэтиленовой крышей. Мы замечаем его на прошлой неделе. Интересно, а цел ли он ещё, находясь на столь вражеской и мерзкой территории. Наверное, от него остаются только обломки или песок. «Камыши» всё превращают в шелуху, они – бесы, как в мультфильме-анимэ «Берсерк».

– Серёга, а мы с тобой не расстанемся? – спрашиваю. – Бабушка говорит, что когда вырастим, то взгляды поменяются и каждый пойдёт по своему пути.

– Нет, Вить, не гони, – качает он головой. Хмурится: сказанное мной – дурной сон, скорее всего, я понимаю так. – Построим дом, будем жить вместе, придумаем какое-нибудь классное оружие, которое отпугнёт врагов. Не бойся. Мама и бабушка мне то же самое говорят. Не будешь ведь постоянно бегать на улице – увидишь взрослую жизнь. Смотри!..

Около небольшой насыпи с ржавым погребом стоит груда бетонных блоков, точнее одна её часть. А вторая – это аккуратно составленный домик, накрытый большим прямоугольным куском полиэтилена. Рядом потрескивает только разведённый костерок – в ямке, окружённой битыми красными кирпичами. Валяется какой-то скарб, напоминающий предметы в поход: котелок, металлическая палка, рогатины из проволоки. Котелок не валяется, а лежит, в нём вода, кстати, чистая, вроде бы. В смысле, что в ней ничего не плавает. Я нахожу пластиковую бутылку, а Серёга – раскладной ножик, маленький и синий, красивый. На нём изображены три иероглифа.

– Не будем брать, не наше, – отмахиваюсь. – Посмотрим внутри.

Оставляя нож, Серёга провожает его взглядом.

А внутри – класс. Отодвигая полиэтилен, заходим осторожно, восторженно рассматриваем стены и окружающие предметы. Есть деревянный стул и половина стола; он распилен, и его вторая часть зажата блоками. Места здесь больше на самом деле, чем с виду. Висит зеркало и стоит в углу веник, новый, кажется. Пахнет свежей древесиной – на полу лежат три кое-где подбитых гвоздями доски. Свет врывается внутрь тонкими столбиками, он струится из крохотных прорех и похож на лазерную сетку, как в фильме «Обитель зла», только гораздо меньше и милее.

– Чо забыли?

Оборачиваюсь я, затем съёжившийся Серёга.

– Мы, э-э-э… – зависает Серёга. – Смотрим…

Вход загораживает низкорослый пацан с узкими глазами, лысый, в одних широченных шортах. Он – очень худой, что видны рёбра, руки расставляет так, будто невероятно крепкий.

– Нельзя заходить, если не зовут, – предупреждает китаец. – Папа говорит.

Пропуская на улицу, исследует взглядом-прищуром, криво улыбается:

– Не надо бояться, я – не людоед.

– Эти наркоманы-чуфаны ещё людей хавают? – удивляется Серёга. – Сваливаем, а то убьют.

– Погодите, пальцем не тронут, не увидят, – обещает китаец. – Я – Поэ. Кинтаро если чо.

Кинтаро – это боец из «Смертельной битвы» ведь. Из «Мортал комбат».

Через минуту мы сидим на корточках в блоковом доме Поэ Кинтаро и озираемся, затравленные. Объявляются около труб «людоеды» камылинские… стучат по ним, отбирают железную обёртку и стекловату, матерятся и горланят, перекрикивая друг друга.

– Они сюда не заходят, – кивает новый друг, расплываясь в улыбке. – Я им не разрешаю, поэтому можете поговорить спокойно.

Удивительный, конечно, китайский друг. Стоит, широко расставляя руки и ноги, всё время улыбается. Блестит его лысая гладкая голова. Приятный человек – от него исходит добрая энергия, я распознаю по ней хороших людей.

– Классный у тебя шалаш, Поэ, – соглашается Серёга, вздыхая облегчённо, понимая, что гроза Московки уходит.

– Только имя странное, – не сразу поддерживаю диалог друга.

– Так назвали, – пожимает он плечами, садясь на единственный стул. – Вас вот как назвали? – всё время улыбается. Он говорит и смотрит, улыбаясь. Из-за широкой улыбки, по-моему, лицо выглядит широким в скулах. То есть голова получается овальной формы и к подбородку увеличивается, если щёки и подбородок, конечно, можно назвать её продолжением. Мне это не важно, главное, у нас появляется новый товарищ.

– Кушать хочу, а вы? – вдруг спрашивает он.

– Тоже, – киваю довольный. – Поесть всегда здорово в гостях. У Серёжки я постоянно сажусь за стол, когда зовут.

Больше «людоеды» не докучают – их не слышано и не видно. Китаец Поэ налаживает рогатины и котёлок, варит две больших картошины и рядом греет непонятно откуда взявшуюся у него тушёнку. Едим одной ложкой. Добыча – вкусная суперски.

Китаец Поэ – настоящий житель Поднебесной, он так говорит. Шанхайский подельник, преданный народу сын, воин господина Мао. Он говорит столько слов в минут, сколько не читают на уроке чтения – на скорость. Скоро уедет домой, эх, жаль… А здесь помогает отцу на Левобережном оптовике. Тут у них – бизнес. Кстати, может помочь с устройством на работу, если деньги нужны. Дети могут работать лишь пару часов. А что – надо попробовать, мне нравится эта идея. Будут деньги – куплю много чего вместе с лучшим другом Серёжкой.

– Сколько тебе лет? – вдруг уточняю.

– А сколько дадите?

– Может, как мы? – гадает Серёга, рассматривая его почти в упор. Он сидит близко-близко. – Или старше немного.

– Значит, старше… – передразнивает точно. Мало внятный он товарищ, но я ему доверяю. Он мне нравится с первого взгляда, хотя разговаривает как инопланетянин.

– Шалаш с кем построил? – буквально нападаю. Может, у Поэ в наличии собственная банда-мафия, которая помогает мастерить что угодно.

– Мне никто не помогал, – качает он головой. – Работай сам и к тебе придут люди.

Как-то не по себе, признаться. Но в лучшем смысле. Рядом с Поэ не думаю о тех, кто нюхают клей, унижают, мучают слабых в родном посёлке. С китайцем думается о людях, которые умею работать и зарабатывать. Даже не хочу с ним обсуждать ни «Вагонетку», ни его друга «Бормана», ни «Сливу», у которого аллергия на наркотики и обкалываясь, этот «барбос» надувается водой… да-да, кожа набухает изнутри, он становится в два раза толще. Это «Рыжий» говорит, а я сам не видел естественно. Правда, не хочу думать о наркоманах и всяких алкашей. С этим возможно странным мальчиком неопределённого возраста как будто изменяются мысли. С ним чувствуешь себя взрослым. Шалаш у него – очень крутой, прямо крепость. Подобного я не видел ни на дереве в детском саду, ни за трубами у «чуфанистов».

– Дом разберут, – предупреждает он настойчиво. – Завтра приходите после обеда, пойдём рыбу ловить. Знаю место, где уха получится. Я ухожу, меня скоро позовут, – друг встаёт и махает рукой.

Мы встаём и уходим, словно по взмаху волшебной палочки, молчим.

Дома я сижу спокойно на диване. Солнце прячется за высоченной лесополосой вдали, виден алеющий закат – облака точно в акварель розово-красную окунули. Смотрю на бабушку – она носит полугодовалого брата на руках и тихо разговаривает с ним, иногда отвлекаясь на меня.

– Смотри вот, Сашенька, там сортировка-примерочная, ну-ну-ну тунеядцы, поругай их!..

Глазёнки брата не мигают, глядят за окно – на помойку, где в мусорных баках роются два мужчины и одна женщина.

– Тебя подменили, – бабушка говорит, всматриваясь в моё лицо неожиданно внимательно. – Тут на радио поднимали вопрос, мол, бомжей много в Омске и беспризорников. Их, в общем-то, всегда было будь здоров. Но они хоть не такие наглые были, это посмотри, что вытворяют… женщина вон садится за бочки и ссыт, тьфу ты, сволочь! А мужики-бомжи ржут с неё, с дурочки! Ты бы вот на радио о чём рассказ интересно?

– Я… э-э, – думаю усиленно. Светлею в лице однозначно, потому что идея приходит убойная. – Про чуфанов наших, алкашей. «Рыче» вон… вдарили в скулу, он в болото упал и чуть не утонул. Полные сапоги жижи набрал. А машину дворника Вовы угнали за гаражи, стёкла разбили, насрали в салон, маслом залили, отработкой, чтобы не ржавела. Видел недавно жилище бомжовское из пакетов – на трубах.

– Нет-нет, милый, надо о чём-то умном говорить, полезном, – советует бабушка осклаблено. – Как улучшить жизнь народа, чтобы сделать для общего блага?

Я думаю о китайце с красивым именем Поэ Кинтаро. Где он сейчас и что делает. Он точно знает, что говорить и как, ему надо на радио выступать. О работе своей расскажет и родной стране.

– Во-о! – протягиваю, вскакивая с дивана. – О работе расскажу… работать надо много, чтобы заработать тоже много…

– Это лучше тема, – оценивает она, улыбаясь. – чуфаны и наркоманы никому не интересны.

Ложусь спать с одной целью – чтобы завтра встретиться с новым другом и половить рыбу. Никак, ё-моё, не могу уснуть – чудится китаец Поэ на мраморном драконе. А доброе существо чем-то напоминает дом из блоков… Он сидит на драконе и ловит рыбу, улыбается и машет свободной рукой. Рядом с плетённой корзиной – раскладной ножик с иероглифами, котелок с картошкой. Серёги, правда, нет. Но он придёт, я точно знаю. У-упс – я сплю, пацаны.

Просыпаюсь, делаю, не помню что. Мама заставляет вынести мусор, купить хлеба, сходить в тёте Зине, тоже не помню зачем. Обед вот-вот, собираюсь. Кушаю перед выходом – конечно, мама заставляет. На улице ждёт Серёга, почти кричит:

– Чо долго, сколько можно ждать?

Бежим, идём. Снова бежим. Двигаемся, не боясь, что поймают и замучают в канализации. Дурные мысли не приходят, хотя территория-то вражеская – с трубами, погребами и гаражами. Там и болото недалеко с вечно квакающими лягушками и скользкими прозрачными шариками икры.

Поэ Кинтаро энергично носит блоки, строит вторую комнату, говорит, что работает для нас. Он одет плотно – ни одного просвета, как в прошлый раз. Наряжен (по-другому не скажешь) в камуфлированный костюм. На голове – кепка с прямым белым козырьком. На ногах – огромные лиловые сапожища, застёгивающиеся на голени серебристыми пряжками, но это муляж – для красоты вроде бы.

Оставляя работу, он зовёт внутрь кивком.

– Насыпайте в карманы и берегите на время, – Поэ указывает на песок, насыпанный кучками здесь и там в блоковом шалаше. – Он поможет вам, если беда настигнет. Вытащите из кармана и посыпьте, я мигом приду, помогу.

Зачерпываю горсть, медленно кладу в карман как заворожённый. Смотрю на Серёгу – он тоже берёт, но как-то неуверенно, кривится.

– Зря не оделись, там – комаров тьма тьмущая, – предупреждает он.

Я – в футболке с рукавами и в шортах, Серёга – в безрукавке и в штанах. Мы оба – в сандалиях. Я помогаю китайцу нести портфель, похожий на школьный, а Серёга – ничего. Идёт себе и поёт.

– Ямато напала на мой народ, во Вторую Мировую, – говорит Поэ будто в воздух. – Я отомщу с папой. Мы отомстим, но со временем. Хорошо, что я и вы – друзья! Зовите – приду, ха-ха, быстро.

– Ямато это что, Поэ? – спрашиваю. Слово походит на название, например, робота из фантастического фильма или мультика. Или из видеоигры на крайний случай.

– Страна… Япония… – кивает не сразу. – Нападают без предупреждения, не как русские…

Я пожимаю плечами, протягиваю звук «а», мне это ни о чём не говорит. Если бы он рассказал о наркоманах или бомжах, живущих в «гнёздах» из пакетов. Он улыбается широко и затем молчит. По-моему, он постоянно улыбается. Я это говорил. Кажется, у него нет момента, когда грустит.

– Слушай, а Поэ Кинтаро – это не герой из фильма? – на всякий случай спрашиваю. Некоторые вещи я могу спрашивать без всякой на то причины. Просто так – это в моём характере, как бабушка говорит.

– Не-е, это легенда! – вспыхивает он, останавливаясь. – Папа так называет дракона – друга Бо – хранителя небесного баланса и знакомого Хотэя, не его друга, если что.

Поворачиваем через железнодорожные пути, важно шагаем вдоль камышей. Приятно пахнет их тлеющими бутонами. Нет, не могут их «кумарить» Камылины, не сейчас, не сегодня.

Разворачиваемся на песочно-илистом берегу, замусоренном раздавленными жестяными банками и обёртками от разных шоколадок. Для одной части мусора выкопана неглубокая ямка, а другой – не убирался давно… сам себя не узнаю… когда это стал замечать всякую гадость? Не в том она месте что ли.

– Блин, не годится никуда, – цыкает Серёга, вздыхая тяжело. – Давай приберёмся, а-а?

– Я похвалю вас! – поощряет Поэ, восторженно оглядывая наши лица. – Откопайте и сметите, как порядочные земляне.

Слышится плеск воды, шелест камышей на ветру, крики купающихся ребят, матерки доносятся кое-откуда, мычание коров. Комаров, ё-моё, тьма… мазь-то никто не прихватывает. Поэ поджигает спираль, не металлическую – сделанную непонятно из чего. Чадит, пахнет терпимо, можно продолжать копать. Насвистывая, китаец сидит на раскладном стульчике, который рекламируют по телевизору и держит удочку. Глядит на зеленоватую воду и весело мчащихся по ней конькобежцев-водомерок.

Мы хотим кушать: я и Серёга. Поэ не обращает на нас внимания, а мы переглядываемся и ждём, скучаем.

– Сходите, – указывает Поэ на частные дома. – Насобирайте хвороста, только не берите чужое. Я поймаю большую рыбу, чувствую, поедим.

Когда он так распоряжается, водя указательным пальцем сюда и туда, то похож на старого спецназовца, располагающего сведениями о силах и места противника. Живот у меня урчит, Серёга тоже голоден, но мы собираем деревяшки и прутики. Живо несём, предвкушая трапезу. Прибегаем радостные, видим, что рыбу Поэ поймал, аж целые две здоровенные рыбины – два карася, серебристые, как пряжки на сапогах.

Жарим на костре, скорее коптим. Я облизываюсь, Серёга сглатывает. Поэ достаёт из портфеля очищенные от скорлупы яйца, кусочки сала, помидоры, белый хлеб и соль. Термос у него двухлитровый и три кружки – с иероглифами, вроде как на синем ножичке, я сравнил специально. Едим, очень вкусно. Серёга чавкает, баклан. Откусывает большими кусками. Наблюдаем за детьми, взрослыми и коровами на противоположном берегу котлована. Молчим, улыбаемся друг другу.

– Не подавитесь, помощь едет долго, а я могу ошибиться – ни разу не спасал жизнь, не приходится, – признаётся Поэ, жуя неторопливо. – По работе поговорим. Можно капусту покидать в детском саду, помочь поставщику – моему отцу. Когда приступим?

– Завтра, – решаю за себя и за друга. – Во сколько?

– После двух приходите в жилище, – устанавливает Поэ. – Покажу вас деду. У меня вся семья работает.

Работать и зарабатывать как взрослые, покупать, что хочешь – моя мечта. Серёгина тоже. Мы заработаем столько денег вместе, что обязательно поедем в Китай – в гости к Поэ.

Возвращаемся, а радость из нас так и льётся. Китаец-штурман идёт впереди, а мы скачем сзади. Завтрашний день – самый долгожданный. Хочу работать, кидать капусту, кормить детей из детского сада. Засыпаю с жутким трудом, разговариваю с воображаемым Серёгой и Поэ Кинтаро.

Серёга ждёт раньше обычного. Сначала несколько раз звонит, а потом приходит и сидит, играя с моим братом. Выбегаем, наконец-то. Несёмся, потирая руки. Вот-вот начнём работать, гогочем. Энергии – завались, перетаскаем-перекидаем овощей – хоть десять грузовиков.

– Стоять, уроды! – крик пронзает словно иглой.

Сирена воет в моей голове. Оборачиваюсь, цепенею. Серёга ёжится, готовясь плакать.

Мы идём в окружении Камылиных – их много, поэтому не сбежать. Просим, чтобы отпустили, обещаем вынести конфет и печенья. Нет, не пойдёт. Они нюхают клей на ходу и пьют какую-то гадость в тетропаке, от которой стекленеют глаза. Нас ведут в теплотрассу, постоянно толкают по очереди, обещают зарезать, а кости сжечь. Я плачу, Серёга – хнычет и шепчет невразумительное.

– За что, мы ничего не сделали вам! – прошу отпустить, умоляю.

– Сделали, сволочи. Сейчас будете клей сухой грызть и пакетосы хавать, козлы! – угрожает… я даже забываю от страха, как его зовут. У него узкие глаза, а морда – мерзкая, губища – толстенные, будто распухшие после избиений в тюрьме. Они точно несколько сроков отсидели, подонки.

– Я папу позову, а бабушка у меня – в колонии… – начинаю.

– Завали рот! Сейчас…

Нас заставляют залезть в теплотрассу. Там воняет канализацией и свежими экскрементами, наваленными огромной кучей, в углу у ржавого вентиля. Следом спрыгивает этот страхолюдный примат…

– Снимайте штаны и футболку! – зло требует «чудище», размахивая выхваченной из-за пояса палкой.

– Мы не будем, не надо! – снова прошу, чуть слышно.

Сверху – раскаты смеха, издевательства. То и дело заглядывают наглые отвратительные рожи его братьев.

– Нассы на них, э-э, обосри, нах!

Слова и фразы перемешиваются. Крики сливаются. Слышу только отдельные звуки. Мне страшно. Засовываю руку в карман и достаю песок. Сыплю просто так себе под ноги себе и Серёги. Ничего не остаётся. Лицо друга светлеет, он переключается и никого не боится. На миг мне кажется, что мы не живы, а существуем в другом измерении. Но слышу громкий смех Серёги и вижу почти в упор его довольное лицо. Он повторяет как осенённый:

– Бей японцев, они столько натворили…

Я прихожу в себя и смотрю на белый свет, падающий сверху ровно. Нас никто не охраняет. Никто не обидит.

– Нефига себе! – только и проговариваю, не отводя взгляда от лежащего в зловонной куче «людоеда».

Как выясняется позже, прямым ударом ноги Поэ сталкивает вражину на место… Остальных и след простывает.

Оживлённые мы идём в «крепость» китайского друга. Какая может быть работа – часа два только обсуждаем манёвр каратиста и нашего защитника. Рукоплещем, благодарим поднебесного.

Оставшуюся часть дня гуляем без всякой опаски, разговариваем и не оглядываемся.

Друг исчезает неожиданно – буквально на следующий день. Я и Серёга приходим на место сбора, а великолепной «баррикады» нет, её медленно разбирают строители – люди кавказской национальности. Не красивые с виду – неказистые, проворные, беспардонные. Носят блоки один за другим, мостят на цемент, плюются и криво улыбаются.

– Где Поэ? – спрашиваю обиженно.

– Какой, э-э, хозяин платит – мы строим, скажи родному, будем делать! – надо мной и удивлённым другом нависает здоровенный бородатый чеченец, а может армянин или азербайджанец, не знаю, как определить, не спрашивая.

– Тут живут китайцы в пятиэтажке, – закидывая голову точно гусак, быстро объясняет мелкий, сидящий на колодце. – Хозяин и сын, у него с нервом лица проблемы.

– Не-е, ты чо! – кидает третий, появившийся с длинной оранжевой линейкой. – Уезжают вчера, а старик здесь.

Мне грустно. Серёге – тоже. Уходим сразу по домам. Перед глазами у меня стоит образ улыбающегося Поэ Кинтаро.



Старая Московка, где я продолжаю жить, меняется с тех пор заметно – на ней строят Ледовый дворец спорта им. А. Кожевникова, находится несколько крупных супермаркетов. Администрация Омска планирует возвести бассейн. Хотя может только я меньше стал думать о наркоманах и людях, нюхающих клей. Почти не замечаю их на улице – вижу знакомых атлетов, торопящихся в спортивный зал. Общаюсь с дядей Женей, охранником и язычником – соседом на лестничной площадке, он рассказывает о соревнованиях между бойцовскими клубами и приводит в пример именно ребят с нашего района. О торговле наркотиками узнаю от отца в основном – он работает таксистом и часто подвозит местных «наркош» за товаром.

Выхожу на улицу погулять с полугодовалым ребёнком и между подходами так сказать спрашиваю у детворы о том, какие прозвища они дают знакомым. «Чувак», «Пакемон», «Пикачу», «Бегемот», «Африка» и «Кирпич» (за красноватый оттенок лица). В общем-то, прозвища и сейчас дают, принимая во внимание личные качества.

Знаете, ребята, как я нахожу Поэ Кинтаро? Точнее у меня не получается его найти – он сам обнаруживается. Парня зовут Лиан Бай, а Поэ Кинтаро – это имя молодца из китайской легенды, ценой своей жизни этот человек уберегает родную деревню от нападения монголов. Лиан оставляет комментарий под публикацией моей повести о средневековой Японии «Красный лотос» – на сайте русских эмигрантов в США. Парень недоволен, что я использую это известное имя, называя им рядового японца. Он оставляет меил и скайп. Так мы общаемся.

Лиан Бай живёт в Шанхае, кстати, недалеко от Института Мировой Литературы. Зовёт в гости и обещает познакомить с настоящей китайской кухней. «Доширак» и «Чойс», естественно, в сравнение с ней не идут. Я получаю от него бандероль с двумя его книгами на китайском языке, и как думаете что… тот раскладной синий ножичек с тремя иероглифами – тремя слогами от слов «вера», «надежда» и «любовь».

Переписываюсь, сообщаю о русском китайце Серёге Базарову, который переехал в Санкт-Петербург и стал чемпионом Европы по бодибилдингу. Серёга с ним почти не общается, боится, наверное, спугнуть ещё детский образ вечно улыбающегося защитника слабых.

Действительно, я стараюсь не замечать людей, которым всё равно на собственную жизнь. Может, это моя защитная реакция, как например смех иногда… Или Старая Московка моего времени исчезает вместе с китайцем из легенды, а прежняя лишь маскируется под неё? Или люди с годами больше мечтают, думают о лучшем.

Виктор Власов