Этот мост, соединяющий мюнхенские районы Зольн и Харлахинг-Ментершвайге, внешне ничем не примечателен. Обычный железнодорожно-пешеходный мост без скульптур, барельефов и прочих изысков.

Длина его метров триста, высота – тридцать пять – сорок.  Ни в одном путеводителе или экскурсионном маршруте он не значится, а между тем это, пожалуй, самый знаменитый и зловещий мост баварской столицы. Правда, знаменит он в достаточно узком кругу посвящённых.

Впервые о нем я услышал от Эриха-Франца Зоммера (Dr. Erich Franz Sommer) лет двадцать назад. Но тогда он назывался, естественно, неофициально, «мостом дипломатов».  Спустя некоторое время дипломатов вытеснили самоубийцы и влюблённые.

Ну, с влюбленными всё понятно. Это благодаря свадебной традиции цеплять к ограде мостов замок и выбрасывать ключ в реку его так называют. Но почему к тому же самоубийц, а раньше — дипломатов?

Пара версий на этот счёт у меня имеется, но прежде расскажу о докторе Зоммере, человеке воистину удивительной судьбы, который в ночь с 21-го на 22-е июня 1941 года не только присутствовал, но и участвовал в объявлении Германией войны Советскому Союзу. Хотя, как он говорил, объявления войны, как такового не было. Советскому послу в Берлине Владимиру Деканозову, приглашенному в министерство иностранных дел рейха, был оглашён меморандум, в котором перечислялось множество нарушений советскими войсками границы, назывались цифры, даты и указывалось, что Германия вынуждена предпринять ответные действия. Вот и всё. Хотя все при этом присутствовавшие конечно понимали – это и есть объявление войны. Но это, как говорится, другая история, а мы возвращаемся к мосту, но прежде, ещё несколько фактов из жизни Эриха-Франца Зоммера.

Родился он в 1912 году в Москве в семье балтийских немцев. Его мать принадлежала к знатному роду баронов фон Ламберт (von Lambert), владела несколькими европейскими языками, прекрасно знала литературу, музицировала, хорошо разбиралась в живописи, но более всего любила театр. Это её увлечение передалось и сыну, который став взрослым дружил со многими известными режиссёрами, актёрами, в частности с Ольгой Чеховой (урожд. Книппер-Knipper), Марикой Рёкк (Marika Rökk), Лени Рифеншталь (Leni Riefenstahl).

Что же касается отца г-на Зоммера, то он возглавлял московский филиал ювелирной компании Фаберже, руководил которой Петер Карл Густавович Фаберже (Peter Karl Faberge), – по происхождению российский немец, чьи корни также были в Прибалтике. К слову, это именно он создал знаменитые пасхальные яйца Фаберже.

Семья Зоммеров была далека от политики, но революцию в России не приветствовала. После обретения в начале 1920 года Латвией независимости отец и мать Эриха Франца приняли, как родившиеся на её территории, латвийское подданство. Это, в частности, позволило им пользоваться некоторыми преимуществами, которыми обладали иностранцы в советской России.

Окончив в Москве немецкую школу, Эрих Франц поступил в институт иностранных языков, но после четырёх семестров прервал обучение. В 1932 году вместе с матерью он покинул СССР. Некоторое время они жили в Риге, а затем перебрались в Восточную Пруссию, где он окончил Кёнигсбергский университет, а затем и Берлинский.

Что же касается отца г-на Зоммера, то тот, дабы не потерять любимое дело, остался, продолжая возглавлять московские мастерские Фаберже. Более того, поверив гарантиям высокопоставленных чиновников, что «отказ от латвийского гражданства пойдет ему на пользу» в 1934 последовал их рекомендациям и принял советское подданство. А через несколько месяцев был арестован, осуждён, выслан и сгинул в одном из лагерей в Средней Азии.

Ну а Зоммер-сын после завершения учёбы в 1940 году поступил в министерство иностранных дел Германии переводчиком. Проработал он там до 1945 года. За несколько месяцев до окончания войны его отправили на Восточный фронт. Там он был ранен, попал в плен. Более года находился под следствием в Москве, а затем отбыл девять лет в советских лагерях «за шпионаж».

Обвинение редкой несуразности, но вполне естественное для тех лет. Вспомним хотя бы Лаврентия Берию, объявленного «иностранным шпионом» и «агентом империализма».

В одном из лагерей Зоммер встретил бывшего полковника советской армии, присутствовавшего на одном из закрытых заседаний у Сталина с участием Владимира Деканозова. На этом заседании Деканозов подробно отчитался об объявлении войны, депортации советского посольства и царившей тогда в Берлине обстановке. По словам этого полковника, Деканозов также сказал, что с ним и членами советской дипмиссии обходились весьма корректно. Причём особо внимательным и отзывчивым в ходе их «путешествия» к границе в сопровождении германских чиновников и военных был приставленный к ним переводчиком один российский немец. При этом Деканозов назвал фамилию Зоммера, которую полковник запомнил. Он же поведал, что в 1946-м Зоммера не расстреляли исключительно благодаря заступничеству Деканозова.

Естественно, я поинтересовался у Эриха-Фрнца чем он тогда заслужил симпатию советского посла? А ещё, о чём они беседовали пока ехали к болгаро-турецкой границе? Ответы привожу по магнитофонной записи интервью с ним, хранящейся в моем архиве:

«В июле 1941 года я был в числе германских чиновников и военных, сопровождавших на специальном поезде членов советского посольства к границе. Причём я был единственным из немцев, кто говорил по-русски.

Естественно, все мы были напряжены. Многие из советских подавлены, причём не только сообщениями с театра боевых действий, но, как мне казалось, и ожиданием своей дальнейшей судьбы по прибытии на родину.

Более всего я беседовал с Владимиром Деканозовым. Обращался он ко мне на русский манер, и называл Эрихом Оскаровичем.

Весьма подробно он расспрашивал об истории Германии, обычаях, нравах, литературе. Он говорил, что в молодости был очень занят подпольной партийной работой и теперь пытается восполнить пробелы в своих знаниях. В свою очередь он рассказал мне, что его настоящая фамилия Деканозошвили, что он грузин, что его судьба, точнее юношеские годы, и судьба Иосифа Сталина похожи. Говорил, что происходит из семьи священников, хотя в документах. Которые я читал в Берлине, значилось, что его отец был служащим. Рассказывал, как он учился на медицинском факультетах Саратовского и Бакинского университетов. И ещё искренне сокрушался: „Как жаль, что наши вожди лично ни разу так и не встретились. Вся история человечества пошла бы по другому пути…“.»

Осенью 1955 года Эрих Зоммер был освобожден и возвратился в Германию.

Затем, до самого ухода на пенсию находился на дипломатической работе в Австрии, ЮАР, США, Швейцарии, Ватикане. Он автор нескольких историко-публицистических книг и воспоминаний, являлся одним из крупнейших в Западной Европе специалистов по истории русского театра и творчеству Александра Пушкина, принимал деятельное участие в создании в Мюнхене Центра русской культуры MIR.

Мне, да и многим, Эрих Зоммер запомнился тем, что говорил на изумительном русском языке, был человеком высокообразованным, доброжелательным, а ещё необыкновенным рассказчиком. От него я и узнал об этом мосте. Однажды мы заговорили о людях, которые, потеряв работу, впадают в жуткую печаль и депрессию.

– В подобных случаях некоторые карьерные дипломаты, отправленные на покой, взяли моду прощаться с жизнью, прыгая с железнодорожного моста в Зольне, – сказал Зоммер. – Вот, на прошлой неделе коллега, мы с ним работали в ЮАР, так закончил жизнь. Нехорошо. Большая травма для близких.

– Действительно, – согласился я. – Но что подталкивает их к этому? Ведь люди они, как понимаю, небедные, успешные, да и немолодые, чтобы из-за неразделённой любви травиться, топиться, стреляться, бросаться… И почему с моста?

– Потому что они там живут. Ментершвайге, Грюнвальда, Зольн – это районы, где традиционно селятся адвокаты, актёры, писатели, преуспевающие журналисты, композиторы, музыканты, художники, дипломаты.  И вот представь, ещё вчера ты был всем нужен, о тебя писали в газетах, приглашали на телевидение, на всевозможные брифинги, совещания и вдруг телефон умолк. В почтовом ящике, кроме рекламы и счетов за коммунальные услуги ничего. Проходит день, неделя, месяц… Ты впадаешь в жуткую депрессию и отправляешься к психологу, потом к психиатру, но прежний твой статус и прежнюю жизнь они вернуть не в состоянии. И тогда ты направляешься на «мост дипломатов».

– Он действительно так называется?

– Нет, — улыбнулся Зоммер, – Просто ушедшие на покой дипломаты оказались наиболее лабильной частью мюнхенского общества и время от времени прыгают с него.

– Но вы, надеюсь, на мост не собираетесь?

– Ну что ты! У меня столько дел, планов, забот… Столько незавершённого. Вот рукопись в издательство нужно сдавать. К лекциям подготовиться. Через неделю улетаю в Париж, потом в Люксембург. Буду читать доклады о месте русской литературы в европейском культурном пространстве и, естественно, о моём любимом Александре Сергеевиче…

…Уйма времени миновала с того нашего разговора. И о нём, и о мосте, я, естественно, забыл, но восемь лет назад мы с женой решили сменить район и приобрели квартиру буквально в нескольких сотнях метров от этого зловещего места, о чём я тогда даже не догадывался.

Правда, отправляясь с мопсом Борей на прогулку в соседние Зольн или Пулах, и проходя по мосту, перекинутому через Изар, я изредка видел листочки, прикрепленные к бордюру с фамилией и датой смерти, обрамленные в черную траурную рамку. Внизу, на настиле, в стеклянной банке стоял скоромный букетик цветов, а рядом – свеча. Потом этот листочек кто-то снимал, но появлялся новый. Увиденное я никак не соотносил с рассказом Эриха Зоммера, пока однажды не заговорил со своей соседкой фрау Риль от которой узнал, что этот мост в народе называют «Мостом самоубийц», а раньше – «Дипломатов». И что с него время от времени кто-нибудь да прыгает, но только с правой стороны, если двигаться в направление Зольна. Почему? Этого никто не знает.

Естественно, на этот мост я стал смотреть совсем по-иному. И мне стало понятно, почему его пешеходную часть, а она располагается под железнодорожной, по краям, под самый потолок закрыли, решётками, прутья которых с палец толщиной. Почему на железнодорожной его части тоже появились высоченные барьеры, а на виадуке, перекинутом через железнодорожное полотно – видеокамеры.

В разговорах с вездесущими собаководами-старожилами выяснился ряд примечательных фактов. Оказывается, жизнь, бросаясь с моста, здесь прерывают исключительно мужчины. Женщины с него не прыгали. А ещё самоубийцы были исключительно немцы. Ну может быть ещё австрийцы, швейцарцы… Но ни одного турка, югослава, грека, русского или араба они не вспомнили. Средний возраст самоубийц где-то 30-50 лет, т. е. они, если такое слово, конечно уместно, помолодели. Причины, побудившие их к самоубийству, неизвестны. Но едва не все, с кем беседовал, говорили о «симптоме большого города» – беспрерывные стрессы, хроническая усталость, угнетающее чувство одиночества и конечно фён.

Именно в дни, когда этот тёплый ветер, рожденный в Сахаре, дует с Альп на Мюнхен, в городе резко возрастает число инфарктов, нервозов, депрессий, преступлений и… самоубийств.

Наверное, поэтому его ещё называют «ветром ведьм». И действительно в нём есть что-то тревожное, непостижимое и даже зловещее. Недаром в ряде судов соседней Швейцарии фён рассматривают, как смягчающее обстоятельство при совершении преступлений. А баварские медики убеждены – во время фёна кровь сворачивается хуже. Ну а по местному радио перед сводкой погоды обязательно объявляют: «В Мюнхене – фён». А значит к мосту, влекомый неведомой силой, может направиться очередной потенциальный самоубийца. Но его, о чём он не догадывается, там уже поджидает группа пенсионеров-собаководов или просто любителей пеших прогулок и свежего воздуха, дабы перехватить и вразумить. Эта группа «добровольных спасителей» (Freiwillige Retter) появилась у нас сравнительно недавно – года три назад.

А вот молодоженам вход на него разрешён в любой, даже самый свирепый фён. Кстати, он, и это величайшая загадка медицины, никакого влияния на них, я имею в виду – отрицательного, не оказывает.

Александр Фитц

© Фото автора. На снимках тот самый мост