Без любви человек превращается в живую гробницу, от него остаётся лишь оболочка того, чем он был прежде.

Перси Биши Шелли

 

Восемь лет, которые я провела с ним, значили больше, чем обычный полный срок человеческого существования.

Мери Уолстонкрафт Шелли

Проследовав по подъездной аллее через ухоженный сосновый бор, ограждённый со всех сторон высоким двухметровым металлопрофильным забором, новенький серебристый «форд» остановился у парадного входа спрятавшегося среди сосен шикарного трёхэтажного особняка.

Вечерело. В воздухе пахло жимолостью и хвоей. Багряные отблески выглядывавшего из-за деревьев закатного солнца пронизывали чистое сереющее небо кровавыми прожилками.

Леонид вышел из «форда» и направился к дому. Он был в дорогом костюме Diamond Chip и блестящих лакированных туфлях из крокодиловой кожи. Навстречу ему из дома вышел Владимир. На его тщательно выбритом с болезненно заострёнными чертами лице сияла улыбка. Они по-приятельски поздоровались и вместе пошли в дом. От Владимира разило перегаром, он был изрядно пьян, в руке у него была надпитая бутылка кубинского рома. Леонид сразу обратил на это внимание.

— Как я рад, что ты нашёл время заехать ко мне. Мы уже так давно с тобой не виделись, — сказал Владимир Леониду слегка заплетающимся языком, обняв при этом его свободной рукой за плечо.

Тем временем они вошли в дом. В гостиной был откровенный бардак. Небрежно расшвыривая ногами в стороны валявшиеся на полу вещи, Владимир прошёл через всю гостиную и увалился в мягкий глубокий диван.

— Заходи, не стесняйся, чувствуй себя, как дома, — пригласил он Леонида и отхлебнул из бутылки рома.

— Не понял. Что здесь было? Ураган или землетрясение? — спросил Леонид, удивлённо оглядывая гостиную.

— Ты об этом? — глупо улыбнулся Владимир. — Извини. Небольшой беспорядок. Творческая обстановка. Не обращай внимания. Когда я нервничаю, у меня всегда всё вверх тормашками летит.

— И часто ты нервничаешь? — пройдя через гостиную и присев рядом на диван, спросил Леонид.

— Бывает в последнее время, — снова отхлебнув из бутылки рома, задумчиво сказал Владимир.

— Всё с Никой ругаешься?

— Угу, — промычал Владимир.

— Что же на этот раз?

— Как и всегда.

— Опять к кому-то приревновал?

— Угу, — снова промычал Владимир. — И, ведь, понимаю, что всё это чушь, и ничего с собой поделать не могу. В меня словно бес вселяется. Я же её люблю до одурения, поэтому и ревную к каждому столбу.

— А где Ника?

— Забрала детей и уехала к маме. Я её выгнал.

— Ну и дурак.

— Знаю, что дурак. Завтра ноги целовать ей буду и умолять вернуться.

— Другая на её месте давно бы уже тебя бросила.

— Я и сам удивляюсь, как она меня до сих пор терпит.

— Потому что любит тебя и жалеет, а ты, дурья голова, не ценишь этого. Когда-нибудь и её терпению придёт конец. Потом никакие обещания и уговоры не помогут.

— Если она меня бросит, я этого не переживу. Что мне делать? — совсем раскис Владимир. — Я уже себя начинаю бояться. Порой до умопомрачения доходит. В таком состоянии я на что угодно способен.

— Ты должен держать себя в руках.

— Легко сказать.

— Тогда обратись к врачу.

— Думаешь, я псих? Думаешь, у меня крышу сорвало?

— А со священником ты не беседовал? Может, тебе на вычитку съездить? Хочешь, давай вместе поедем.

— Не поможет. Я уже ездил.

— Тогда не знаю, что тебе делать, — призадумался Леонид.

— Мне страшно. Видел бы ты меня во время припадков. Но самое ужасное начинается потом. Я, ведь, уже три раза стрелялся.

— Как стрелялся? — не понял Леонид.

— Обыкновенно, из револьвера. Играл когда-нибудь в русскую рулетку? Сейчас покажу, как это делается.

Владимир поставил бутылку рома на пол и перегнулся через спинку дивана. Когда он принял прежнее положение, в его руке был огромный никелированный шестизарядный Магнум 38-го калибра. Нажав большим пальцем на еле заметную защёлку, он откинул барабан влево. И тут же картинным жестом, резко взмахнув револьвером, вернул барабан на место.

От неожиданности Леонид на какую-то долю секунды застыл в оцепенении. Воспользовавшись этим, Владимир с силой провёл револьвером по предплечью, раскручивая барабан. Когда барабан остановился, он взвёл курок, направил револьвер себе в сердце и нажал на спусковой крючок.

Приготовившись к выстрелу, они оба зажмурились. Но выстрела не последовало. Раздался громкий металлический щелчок удара курка о боёк.

Первым пришёл в себя Владимир.

— Опять не судьба, — радостно заорал он не своим голосом. — По этому случаю стоит выпить. — Веселился он, как ребёнок.

Его веселье больше было похоже на депрессивную истерию. Быстрота и ловкость, с которыми он проделал всё это, красноречиво свидетельствовали о том, что он делал это уже ни раз. Леониду стало жалко его.

Владимир пододвинул к дивану журнальный столик, под стеклянной столешницей которого находился небольшой барчик, битком набитый спиртным.

— Что будем пить? Ром, абсент, джин, виски? — не переставая веселиться, поинтересовался Владимир.

— Давай что-нибудь полегче, — запротестовал Леонид. — Мне ещё назад ехать.

— Может, чинзано или граппу?

— Лучше чинзано.

— Отлично, — согласился Владимир. — Как в старые добрые времена.

Он положил револьвер на столик, достал из барчика два чистых фужера, бутылку чинзано и наполнил фужеры.

— За судьбу, — предложил он, поднимая свой фужер. — Несмотря ни на что, я счастлив и доволен своей судьбой. У меня есть Ника, у меня есть Алинка и Никита, у меня есть ты, я вас всех люблю, вы самое дорогое, что у меня есть.

Выпив, Владимир снова взял револьвер и по-ковбойски демонстративно стал крутить им на пальце, время от времени имитируя выстрелы по воображаемым целям.

— Откуда у тебя эта игрушка? — поинтересовался Леонид.

— Купил в оружейной лавке на Карл-Йохансгате, — ответил тот, продолжая дурачиться с револьвером.

— Зачем он тебе?

Владимир перестал дурачиться и снова посерел, и призадумался.

— Чтобы свести с жизнью счёты, — после некоторой паузы угрюмо произнёс он.- Я не могу больше так. Я уже на пределе. Жизнь стала невыносимой. Я устал от этих постоянных скандалов и ссор. Всем, кого я люблю, от моей любви только хуже. Когда-нибудь я положу этому край.

— Это глупо.

— Другого выхода нет.

— Выход всегда есть.

— Вот единственный и самый надёжный выход, — сказал Владимир, потрясая револьвером.

Он снова нажал большим пальцем на еле заметную защёлку и откинул барабан. Затем, наклонив револьвер стволом вверх, ещё раз потряс им. Из барабана на стеклянную поверхность столешницы выпал один единственный патрон с небольшой закраиной на титановой гильзе и сверкающей пулей со сферической головкой.

Он взял со стола патрон и протянул его Леониду.

— Смотри. Видишь? Пуля серебряная, 925-ая проба, под заказ сделали. Обрати внимание на насечку в виде православного креста. Я патрон в церкви посвятил, чтобы заодно и того гада, который внутри меня сидит, хорошенько припечатать.

Держа патрон большим и указательным пальцами, Леонид поднёс его к самым глазам и, медленно поворачивая туда-сюда, стал внимательно рассматривать его.

Зазвонил телефон. Владимир встал с дивана и поднял трубку.

— Ника, это ты? — напряжённо произнёс он в трубку. — Ты меня слышишь? Прости меня, дурака. Опять бес попутал. Что мне сделать, чтобы ты мне поверила? Хочешь, я себе палец отрежу? Возвращайся. Я без тебя не смогу. Сдохну, как собака, под забором. Или вены вскрою. Или повешусь в туалете на галстуке. Любимая, прости, если сможешь. Я себя и сам ненавижу. Я за тобой сейчас приеду. Почему? Ты не обманываешь? Хорошо. Как там Алинка с Никитой? Я их не сильно напугал? А знаешь, кто к нам заехал? Лёнька. Нет, я не пьяный. Выпили по фужеру чинзано и всё. Как скажешь, любимая. Больше не повторится. Обещаю. Вот увидишь. Ладно, постараюсь. Целýю, целýю, целýю, целýю.

Владимир положил трубку и вернулся к Леониду.

— Она меня простила, — радостно заорал он. — Так, где револьвер? Ага, вот он. — Владимир схватил с журнального столика револьвер и, перегнувшись через спинку дивана, поспешно спрятал его. — Об этом никому ни слова. Понял!? Отлично! — Всплеснул он ладонями. — Давай выпьем. Ника меня простила. Завтра утром вместе с детьми приедет домой.

Владимир взял бутылку и стал наливать чинзано в фужеры. Леонид накрыл свой фужер ладонью.

— Я всё. На сегодня хватит. Мне ещё назад возвращаться, — категорически заявил он.

— Не понял? Как хватит? Ты надо мной издеваешься? — возмутился Владимир. — Что с тобой будет от двух фужеров чинзано?

Леонид уступил. После второго фужера ему стало жарко, и он снял пиджак. Когда допили бутылку и откупорили следующую, Леонид понял, что никуда он уже сегодня не поедет.

— Слушай, Лёнька, — словно угадывая его мысли, еле ворочая языком, произнёс Владимир. — Куда тебе уже ехать. Оставайся у меня. Ложись, где хочешь. Хоть здесь, хоть в комнате для гостей.

Леонид согласился. Допив вторую бутылку, они вышли на террасу и закурили сигары. Настроение у Владимира было приподнятое. Не осталось и следа от былой депрессии.

Когда они вернулись в дом, Владимир набросился на Леонида сзади и повалил его на пол. Завязалась борьба. Крепко сжав друг друга в стальных объятиях, они катались, сопя, по холодному кафельному полу, стремясь уложить противника на лопатки. Борьба длилась не долго и закончилась безрезультатно. Никто не одержал верх. Обессилев, они практически одновременно ослабили объятия и прекратили борьбу. Ещё некоторое время, тяжело дыша, они лежали на холодном полу.

— А ты, я вижу, всё так же силён и крепок, — радостно заметил Владимир, поднимаясь с пола и садясь на диван.

Он достал из барчика третью бутылку чинзано и откупорил её.

— Ты тоже в отличной форме, — радостно заметил Леонид, садясь рядом на диван.

— Ничего, когда-нибудь я тебя одолею.

— Кишка тонка.

Леонид снял рубашку и продемонстрировал свои богатырские мускулы. Владимир следом проделал то же самое. Довольные собой они громко расхохотались и весело пожали друг другу руки.

После третьей бутылки у Леонида всё поплыло перед глазами, и он провалился в чёрную пропасть. Утром он проснулся от чудовищной головной боли – голова трещала и раскалывалась напополам. Он лежал в гостиной на диване в одних брюках и туфлях. Рядом лежал Владимир. Леонид встал с дивана, и к горлу подкатила мучительная волна тошноты. Он еле успел добежать до туалета.

Когда он привёл себя в порядок, Владимир всё ещё спал. Леонид не стал его будить. Аккуратно переступая через следы вчерашнего побоища, он пересёк гостиную и вышел из дома. Воздух был холодный и свежий. Пахло жимолостью и хвоей. В небе висел огромный диск восходящего утреннего солнца. Леонид сел в свой новенький серебристый «форд», завёл его и покатил по аллее на выезд.

В тот день Вероника проснулась рано. Всю ночь ей плохо спалось, снились какие-то кошмары. К восьми, когда все встали, она приготовила завтрак. Покормила детей, выпила с мамой по чашке кофе и начала собираться в дорогу. Мама помогла ей одеть детей и вышла провести их на улицу. Перед выходом Вероника позвонила Владимиру, чтобы предупредить его, что они уже едут.

Спросонок, с трудом шевеля мозгами и отёкшими от перепоя конечностями, Владимир стал торопливо наводить в доме порядок, спеша успеть к возвращению жены и детей.

Усадив на заднее сидение детей, попрощавшись с мамой, Вероника села за руль своего новенького, сверкающего глянцем, салатного «ситроена» и, взвизгнув зажиганием, покатила по Киркегате в сторону Трондхеймсвэйен. Когда Осло осталось за спиной, она с силой нажала на педаль газа, набирая обороты и скорость.

Леонид опаздывал на работу. Борясь с тошнотой и дурным самочувствием, нервно поглядывая на часы, он гнал по трассе на сумасшедшей скорости. Гладкая, как стекло, влажная от утренней росы трасса сверкала в лучах восходящего солнца и немного слепила глаза. Перед самым въездом в Осло трасса круто поворачивала влево и делала огромную петлю. Леонид не успел сбросить скорость и его с силой вышвырнуло на встречную полосу, прямо на мчащийся на него новенький, сверкающий глянцем, салатный «ситроен».

Когда Владимир узнал о гибели жены и детей, он пошёл в гостиную, достал из-за дивана свой револьвер, взвёл курок, направил револьвер себе в сердце и нажал на спусковой крючок. Но ничего не произошло. Он нажимал снова и снова, и снова, и снова. Отупев от безумия, он не соображал, что делает. Он продолжал нажимать на спусковой крючок до тех пор, пока его не скрутили и не отобрали у него револьвер. Револьвер конфисковали, а его поместили в клинику для душевнобольных.

Полдня пришлось разрезать автогеном сплюснутый в лепёшку «форд», чтобы достать Леонида. Во время осмотра его изуродованного до неузнаваемости тела среди прочих вещей в одном из карманов пиджака был обнаружен револьверный патрон 38-го калибра с титановой гильзой и серебряной пулей.

Спустя месяц, когда Владимира выписали из клиники, он зашёл в оружейную лавку на Карл-Йохансгате, купил там точно такой же, как у него был, шестизарядный Магнум 38-го калибра и заказал один единственный патрон с серебряной пулей.

Был ясный погожий июльский день. Владимир с Вероникой сидели на берегу пруда, неподалёку от их дома. Немного в стороне, у самой воды играли дети. Вероника сорвала травинку и наматывала её на указательный палец. Владимир держал в руках револьвер. Откуда-то издалека донеслись глухие еле слышные раскаты грома.

— Будет дождь, — оценивающе посмотрев на небо, сказал Владимир.

— Я люблю дождь, — сказала Вероника, выбросив надоевшую травинку.

— А я люблю тебя, и Алинку с Никитой.

— Я тебя тоже люблю, — подумав, сказала Вероника. — Но порой ты бываешь невыносимым.

— Я исправлюсь. Только не бросайте меня. Иначе мне конец.

— Всему рано или поздно приходит конец, — равнодушно произнесла Вероника.

— Не говори так. Это жестоко и неправильно.

— Увы, это неизбежно. И ничего тут не поделаешь.

— Я против этого. Слышишь, против этого, — протестуя, с раздражением заорал Владимир и нажал на спусковой крючок.

Его нашли через несколько дней. Он лежал на том самом месте, у пруда, неподалёку от своего дома, с простреленной грудью. Рядом в траве валялся револьвер с одной единственной гильзой в барабане.

Владислав Кураш