Как бы ни говорили, что зима холодная, суровая и лютая, а лето — зеленая красавица, солнышком греет, все же и зимой для меня всегда было и остается одно волшебное и сказочное время. И время это предновогоднее. Когда за долгие дни так соскучишься по снегу, что белый пух, укутавший землю, приносит столько неописуемой радости, словно его ты увидел впервые. Особенным подарком всегда было, если снег выпадал ночью. Проснешься утром в школу, лениво пройдешь к раковине, умоешься, глянешь в окно, а там все белоснежным покрывалом устелено. Зимняя сказка пришла. Радости, восторга… сна, как и не бывало. Что для мальчишки снег? Это, в первую очередь, игра. Коньки, лыжи, снежки, горки, крепости, царь-горы и сальто с крыш сараев в сугробы. Все это было. Начало зимы приносило с собой неописуемый восторг чего-то нового. Но пролетали недели, месяц, другой, и снег уже так не радовал, как раньше. Даже нас, детвору, не говоря уже про взрослых, для которых зимние забавы остались в далеком прошлом.

Для меня начало зимы всегда ассоциировалось с двумя праздниками. Во-первых, это день моего рождения. А какой ребенок не любит это торжество? Это только с возрастом все меньше и меньше приносит радости еще один прожитый год, приближающий к старости. А когда тебе восемь лет — это праздник подарков, игрушек и прочего-прочего, вплоть до того, что не идти в школу. Сейчас я хорошо понимаю, что не все дети могут порадоваться своими именинами, как и любым другим весельем. И в этом, в первую очередь, заслуга взрослых. Спасибо маме и бабушке за то, что у меня было детство. С морем любви, нежности и заботы.

Другим праздником был Новый год. Ожидания этого дня всегда неугомонно теребило сердце. Снег давно уже выпал и преобразил улицы, дома, дворы, деревья пушистыми хлопьями маленьких кристаллов. Под ногами приятно похрустывают снежинки и перемигивается в лунном свете озорными звездочками. Красота! День рождения тоже давно уже позади, и хочется еще чего-то нового, восторженного, прекрасного. И оно есть. Новый год на носу. И все готовятся к нему кто как умеет. Мы с сестренкой вырезаем из бумаги узорные снежинки. Каждый из нас старается, чтобы его рукоделие оказалось лучшим. Но мама хвалит нас обоих, и мы радостные беремся за ножницы и вырезаем новые. Бабушка зимой к нам приходит часто. Довязывает то, что не успела у себя. И тот, кому она вяжет, частенько подходит примерять начатую кофту. Печь натопилась, и в комнате тепло, хоть и огромная она у нас. Постройка дома старая. Потолки высокие, аж под четыре с лихвой метра. Окна широкие, полукруглые. Попробуй прогрей такую громадину. Хорошо, что была печка, и она выручала. Батареи тоже были. Но тепла от них было немного. Видимо зарплату кочегарам платили такую, что они лишний раз ленились бросить лопату угля. А некоторые и того, не выходили из хмеля. Взрослые всем домом ходили ругаться, но это не всегда помогало. Тогда набирали в ведра уголь, который, к счастью, был, и топили им печь.

— А у меня больше снежинок, — радуюсь я, сосчитав свои и сестренкины изделия.

— Не хвастайся, — говорит мне мама. – Много, это еще не показатель качества.

— Они у тебя некрасивые, — утверждает Валюша, и я тут же хмурю брови.

Мама подходит к нашему столу и, разглядев внимательно снежинки, уверяет нас, что таких красивых она никогда и нигде не видела. Все-таки хорошая у нас мама. Знает, как сказать, чтобы мы с сестрой больше не спорили. И мы идем вешать бумажные узоры на окна. Я взбираюсь на подоконник и на влажное стекло наклеиваю бумагу, которая ложится, как на клей. Окна у нас в квартире двойные. Весной, когда становилось тепло, запасные рамы снимали и убирали за шкаф, где те послушно дожидались морозов. Осенью они снова приходили в пригодность. Их ставили, и мама, заложив щели ватой, промазывала вокруг пластилином. И если мне нужен был вдруг пластилин, я знал, где его брать. Но место добычи липкой игрушки быстро находили. Я получал подзатыльник и старался больше не совать туда нос.

— Вот теперь и у нас с улицы видно, какие нарядные окна, — радуюсь я и зову бабушку. Баба Зоя откладывает вязание, подходит к окну и одобрительно кивает головой.

— Молодцы! – по-генеральски хвалит нас она, и мы с сестренкой расплываемся в улыбке.

Теперь еще ближе ощущается приход долгожданного праздника, к которому готовились все. А уж я и Валюша особенно. На кровати полеживал кот Базилио, единственный, пожалуй, в квартире, кому не было дела ни до чего. Хоть увешай все гирляндами, он и усом не поведет. Летом его редко можно было застать дома. Как барин, приходил только обедать и вновь уходил по делам. Зимой же никакой метлой на мороз не выгонишь. Хотя, если признаться, никто и не выгонял. Отец покупал ему мойву и ливерную колбасу, и тот за долгую зиму набирал такой вес, что с трудом вкарабкивался на диван. И вовсе не был похож он на того старого, истрепанного и слепого кота Базилио из «Приключения Буратино». Разве что оттенком и полосами.

Зима у нас, как я помню, всегда была щедра снегом. Не то, что сейчас. В Крещение морозы ударяли такие, что трещало все вокруг. Февраль тоже выпадал студеным и по несколько дней сидели дома. В школу в холода бегали только те, кому нужно было исправить двойки. В классе три-четыре ученика, и учителя, занимаясь пройденным материалом, понимающе кивали и ставили пусть не всегда заслуженную, но положительную оценку. Хорошие у нас учителя. Всех вспоминаю с теплой улыбкой и нежностью. Особое уважение и благодарность несу в своем сердце перед моим классным руководителем, Сергеем Ивановичем Ереминым. Натерпелся он все-таки с нами, с сорванцами. Но что бы ни было, всегда за нас заступался и стоял горой. Какой же это большой и порой неблагодарный труд. Только с годами понимаешь это.

Ежели с сестренкой во дворе начинали что-то лепить из снега, то пока не промокнем до нитки, домой ни шагу. Щеки пылают огнем, по спине катится пот, а мы, два карапуза в шубах, катаем комки. Снеговик получался никудышный, но он был наш и потому казался нам милее всех снеговиков на свете. Я вставлял ему ветви, и тот с растопыренными руками важно поглядывал на нас.

— Антош, я краски принесу, разукрасим пуговки ему? — предлагала сестренка.

— Давай, — соглашался я.

Валюша убегала домой, а я, пока ее не было, утаптывал валенками снег, не зная чем же еще себя занять. Что ни говори, а одному не так весело играть. Пока ее ждешь, успеешь сто раз замерзнуть. Сестра появлялась с красками и в новых штанишках.

— И чего так долго?

— Чай с вареньем пила, — не желая меня обидеть, сообщала она.

— Чай пила?

— Мама и тебе велела идти переодеться.

Я ворчал, забирал акварель и пытался разукрасить снеговика один. Но это не ком катать, тут я и правда, как бы ни старался показать, что мне не холодно, быстро зяб и бежал домой. И как приятно было скинуть с себя сырую одежду и присесть у горячей печи. Если бабушка была в гостях, то по всей квартире стоял аромат свежеиспеченных пирогов. Уж чего-чего, а пышными ватрушками, блинами и пирогами она любила нас побаловать. Больше всего мне нравились пироги с картошкой — других я не признавал. Особенно с повидлом, потому как однажды сильно обжег губы и язык этой самой начинкой. Уже с возрастом полюбил я и другие пироги, но только не с повидлом. Видимо, детская неприязнь глубоко запряталась где-то в подсознание. Пусть так. Не все же уплетать за обе щеки.

Как только в гости заглядывала зима с метелью и стужей, мама вывешивала за кухонным окном кормушку. И пусть она была не такой правильной и красивой, всего-навсего вырезанная из пластиковой бутыли, но птицы были рады и этому. Хоть во дворе и росли две рябины, и одна под самым нашим окном, все же птахи были рады каждой лишней крошке. На нитке подвешивали кусок сала, и им тут же спешили полакомиться синицы. Как только появлялись пернатые гости, мы с Валюшей бежали к окну. Но птицы, приглядевшие нашу кормушку, разлетались, и мы их долго не видели.

— Не пугайте, — говорила мама. – Пусть привыкнут.

— Мама, а птичкам холодно? – спрашивала сестренка.

— Холодно.

— А давай одну домой возьмем, — предлагала Валюша. – Ту, с желтым животиком.

— Они у нас, милая, жить не будут. Им свобода нужна. Они не ручные, — мама обнимала сестренку и объясняла, что, если бедных птах покормить, то сытым им никакой мороз не страшен. И когда к кормушке вновь прилетали птицы, мы с замиранием любовались ими, чтобы не спугнуть. Пусть кушают. Со временем пернатые привыкали к нам и переставали бояться.

Отворялась входная дверь, в прихожей слышался шум и веяло холодом. Вот она драгоценная минута, которую мы с сестрой так ждали. Вернулся папа. И не один. Приволок с собой настоящую лесную красавицу, без которой не обходится ни один новогодний праздник. Мы бежали в прихожую посмотреть, и, может, даже помочь, если нам позволят. Но нас отгоняли в сторону.

— Не мешайтесь, — говорила бабушка и провожала нас в зал. Но и оттуда нам было все видно. На полу лежала живая елка, с осыпающимися иголками, зеленая и колючая. На ветвях ее оттаивали остатки снега, превращаясь в большие капли. Отец подмигивал нам, и начинал раздеваться. Красные щеки его все еще пылали от мороза, и рыжие усы красовались на добром лице. Ох уж эти его усы! Такие смешные. Сам он брюнет, а усы рыжие. Бывает же так.

— Мы можем игрушки доставать? – спрашивал я.

— Доставайте, — разрешали нам.

Мы с Валюшей спешили в комнату. Я взбирался на табурет, затем на стол, на котором стоял телевизор, и только после снимал со шкафа старую деревянную коробку, где хранились год от года, дожидаясь своей участи, новогодние украшения. Вот они. Яркие. Красочные. Разноцветные. Только и любоваться ими. Моя любимая игрушка — это часы. Позолоченные, большие, круглые. Их покупала бабушка, когда мама была совсем маленькой. Даже сейчас, через много-много лет, эта игрушка украшает собой нашу искусственную елочку, которую теперь наряжают мои племянники – Ксюша и Саша. А тогда, лет двадцать с небольшим назад, это ответственное задание не обходилось без наших детских рук. Елку ставили в нашей комнате у телевизора в деревянную крестовину, и всей семьей преображали ее зеленые ветви шарами. Голубыми, оранжевыми, красными… всякими-всякими. Сверху посыпали все серебристым дождем и включали гирлянды, которые, весело играя огоньками, отражались в стеклянных игрушках. Как же было красиво, весело и тепло от того, что мы всей семьей играем в общую игру, и большие и маленькие, все вместе притронулись к сказке.

— Ну вот, и наша елочка теперь как принцесса на балу, — улыбался папа.

— Настоящая красавица, — соглашалась бабушка Зоя.

— А ты ее прям из леса принес? – мне все про все нужно было знать. Отец, соглашаясь, кивал, хотя на самом деле купил ее на рынке. Я любовался нарядным деревцем и представлял, как папа, один, с топором, как дровосек, пробирался по лесу, утопая в сугробах, в поисках маленькой елочки. Но кругом были только большущие с лохматыми лапами ели и сосны. И отцу, утирая перчаткой лоб, приходилось идти дальше, ни капельки не страшась медведей и волков. И кто знает, может быть, даже под нашей елочкой прятался заяц-беляк или белочка. От такого воображения дух захватывало. Ведь в нашей комнате сейчас находилось лесное сокровище, частичка чего-то другого, совсем не домашнего. Аромат хвои наполнял комнату приятными новыми вкусами. Иголки колются, осыпаются — настоящее дерево проросло в нашей комнате со своими запахами и целой лесной жизнью. Неведомо какие птицы садились на его ветви, неведомо какие звери любовались его красотой.

Скоро, совсем скоро под елочкой окажутся подарки. Мне давно известно, откуда они берутся. Я уже не маленький. Но я не открываю тайну. Разве можно, чтобы сказка заканчивалась? Ведь пока мы верим в чудеса, сказка живет вместе снами. Я помню свой первый новогодний подарок. Мне годика три-четыре. Мы тогда жили у бабушки. Утром я с мамой заглянул под елочку, где прятались резиновый щенок и котенок. Валюша еще спала. Я аккуратно достал игрушку, и мама рассказала мне о добром волшебнике с северного полюса, который дарит детишкам подарки. Эх, сколько раз мы с сестренкой пытались подкараулить деда Мороза, лежа в кроватках, но, не дождавшись, засыпали, а утром под елкой находили то куклу, то крепость, склеенную из картона, то машинку, то рубашку…. Много чего оставляли добрые руки волшебника. Именно волшебника. Кто бы это ни был, он дарил нам, детишкам, радость. Мы верили в чудеса. А это самое главное.

Антон Лукин