Отчего у людей к лошадям любовь особенная? Много на эту тему баяли люди во все времена, покуда и существует мир сей…

Было это, по рассказам дедов да бабушек деревенских, тогда, как только начинался двадцатый век. О том, сколько горестей он принесёт на землю, никто не знал, да это и к лучшему для человека. В деревне Воробьихе жили, как и везде по Руси: в основном земля чего народит, тем и жили. Но были и такие, которые семьи бросали, ходили на заработки. Причины тому были разные, бывало, вроде, и деревни рядышком стоят друг от друга. У одних земля родит богато, а у соседей, хоть тресни, не родит и всё. Может, и это было причиной, кто знает. Только в соседней Коноплянке мужики да бабы, мальцы со стариками радовались несказанно кажинный год урожаю, а тут каких-то шесть километров до Воробьихи, и уже совсем не то дело было. Многие из Воробьихинских мужиков ходили к Коноплянинским занимать до нового урожая то зерна, а то и картошки, вот какие были дела. Поломался так не один год Елизар Понкратович Кулешов на земле Воробьихинской, да и опустил руки. Жене Глаше сказал так:

— Поеду на заработки, по плотницкому делу, мужики наши зовут. Только так, Глаша, и можно выжить.

Было у них уже две дочки и сын, все мал мала меньше. Чего делать жене было, знамо дело — отпустила на вольные хлеба мужа. Днём заботы домашние отвлекали от дум, а вот как детей спать уложит, всё думала о Елизаре, как он там, где притулился-то, не голодный ли мается, не захворал бы только, — маялась жена извечными бабьими думами о жизни родного человека. Полгода не было мужика в доме, приехал — денег привёз, радость в избе несусветная высветлилась, да такая, что удержу нет. Детишки с пряниками невиданными доселе по деревне носятся, галдят да щебечут, словно птахи. Жена лучшее платье надела, поросёнка молочного на стол поставила, дух мясной по всей их избе идёт, четверти одна за другой под сытую закуску осушаются, гуляют мужики Воробьянинские — не всё Коноплянским радоваться. Деревенские долго не гуляют, всего неделю и побыл сердешный Глашин муж в родном дому. Глаша после этой недели четвёртым ребёнком понесла, землю русскую пополнять. Заявил жене Елизар, что на этот раз на год уходит, чтобы, стало быть, семья не бедствовала. Денег тех Глаше на полгода хватило, мужа нет, как быть? Сено для коровы закончилось, и надумала она продать коня Грома.

«А чего, — думала баба, — продам, сено для коровы куплю, дети с молоком будут». Конь был ещё не старый, из соседней Коноплянки мужик Авдей его и купил сразу. Хорошую цену дал, Глаша довольна была не долго, потому как Гром рвал верёвки и к их дому возвращался. Авдей от злости бил коня кнутом, ругал беззащитную Глашу, а что могла поделать одна баба с детьми малыми? В конце концов, и у Авдея нервы сдали окончательно, после того как он уж раз десять ходил за шесть километров в Воробьиху. Продал он Грома в другое село, Александровка находилась уже за десять километров от Воробьихи. Грому всё нипочём, всё порывал и приходил к родному подворью. Глаша ревела белугой, а как заслышит ночью фырканье коня, тут же несёт ему горбушку хлеба с солью. Еремей с Александровки, новый хозяин коня, приходил за Громом два раза, а на третий в сердцах сказал, что зарежет Грома на мясо, именно не продаст, а зарежет, такая злость в нём укреп взяла. В это время и вернулся в родную деревню Елизар, прознав о коне, пошёл к Еремею.

Хотел Елизар выкупить коня, и деньги не малые предлагал Еремею, тот заартачился, злость его обуяла всамделишно, прирежу, баял, и конец делу. Но конца делу не случилось. Разодрались мужики, да сильно, Еремей в полицию подался, похитрее был, да к тому же паскудным характером обладал, полицейский в родственниках был у него. Хоть и дальний родственник, но четверти стеклянные холодные из погреба обожал, запотелую бутылку наливал в стакан, да под холодную телятинку с Еремеем пили они не раз, баб своих били они после этого нещадно, изверги, что тут ещё добавишь, словом, посадили Елизара. Только Еремею коня прирезать не удалось, убёг Гром, на этот раз не вернувшись и в родимый дом. Отсидел Елизар год, измождённым от хворей возвращался в родную деревню. А как с пустыми руками домой идти? Идёт дорогой дальней, видит речку, на льду собака большая сидит, рядом с псом полынья, а в воде шапка ушанка плавает. Догадался Елизар, что утоп видно хозяин, а собака видать преданно сидит рядом. Подошёл к собаке ближе, что-то жалобное ей молвил. Перешёл реку взобрался чуть повыше, вот и деревенька стоит, и опять догада обуяла, что мужик, который потоп, с этой деревни наверняка будет. Пошёл, поднял народ. Так и оказалось, пьяный утоп мужик. После поминок отец того мужика, глядя на то, что Елизар совсем ослаб на тюремных харчах, предложил ему остаться на время у него. Сын мой, говорил старик, утоп, баба у него с четырьмя детьми осталась, поработай у нас. Решил остаться Елизар, рассудив, что домой надо бы чего-нибудь заработать. Зашёл во двор и обомлел: прямо на него глядел его Громушка, обнял коня, расплакался, но виду хозяевам не показал. Хоть и был слабым Елизар, но немного отъевшись, стал ломить на новых хозяев. Старик, видя такую работу, радовался, дела в гору пошли очень заметно.

А на праздник Преображения Господня старик с Елизаром выпили, разговорились, и открылся Елизар старику о Громе. Старик тот тоже кумекал, как будет расплачиваться с Елизаром, денег платить было ему жалко, а тут, прознав про коня, поведал о Громе истинную правду:

— Он к нам, вишь, притулился, коли мы за дровами ездили, стоит неприкаянный, худющий, ну, подумали: ежели хозяева отыщутся — отдадим, а вот не сыскались, мы им и пользовались. Нечего сказать — работник золотой. Вот теперь и забирай свово коня за работу.

В дорогу старик дал Елизару мешок хорошей муки, большой кусок солёного сала, а на гостинец детям отвалил с пол кило сахару. По дороге к дому Громушка так глядел в глаза Елизару, что у того текли с глаз солёные-пресоленые слёзы, он их и не стирал рукавом рубахи, а так слизывал языком, так уж выходило. Пришёл Елизар к своей любезной Глаше со конём своим. Так и жили они потихоньку, коня уже никому не продавали…

Анатолий Казаков