Владимир Бондаренко. Ты издал в Москве вторую часть «Безымянного Зверя» — «СТАТУС КВОта». И продолжение её «НАНО-SAPIENS». Они давно  уже живут своей жизнью, независимой от автора, вызывая штормовую схватку мнений и суждений о тебе и эпизодах книги в прессе и интернете — как и прежние романы, вышедшие из-под твоего пера.

Евгений Чебалин.  Остаётся надеяться  на полезный  разговор об этом.

В.Б. Воспользуюсь твоим «домашним» статусом, ты — наш соратник, матёрый «журналюга», давний автор газет «День Литературы» и «Завтра», бывший собкорр «Советской России», спецкор, автор «Огонька» и «Правды».  Поэтому, если не возражаешь, давай обойдёмся без камуфляжа, толерантности…

Е.Ч. …и либерастии.

В.Б. Хорошая заявка. Судя по твоей биографии и масштабной публицистике, плескавшей из тебя много лет на страницы центральной прессы, и агрессивному навалу на эту публицистику, ты умеешь держать удар, как и наносить его. Где этому учился?

Е.Ч. Газеты: «Комсомольское племя» (Грозный), «Каспиец» (Касп.флотилия, Баку), «Колымская правда» (Якутия). Собкорр. радио и телевидения по Заполярным районам Колымы, Индигирки и Лены, журнал «Огонёк» (ещё софроновский), «Литературная Россия» (тоже софроновская). «Советская Россия».  И, наконец, твоя «День литературы» и Прохановская «Завтра». Это — последний приют. Как газетчик считаю, что подняться до уровня Прохановских «завтрашников» не сможет никто из «вчерашников», в ком закоксовался   ельциноидно-холуйским синдромом.

В.Б. Статус писателя в литературе определяет устойчивый читательский интерес к нему и мнения читателей о его творчестве. Поэтому будет оправдано в дальнейшем цитирование этих мнений — в оптимальных, естественно, дозах.

Готовясь к беседе, я просмотрел груду материалов о тебе и твоём писательстве в журналах, литературной прессе и Интернете. Она предельно обширна и яростно несовместима. Там, если любовь к тебе — то переходящая в обожание и заоблачные эпитеты, если ненависть — до припадочного визга.

Это явление ёмко и точно выразил студент СамГУ Евгений Краснов в журнале «Русское эхо»: «Роман Евгения Чебалина „Безымянный Зверь“ — знаковое событие не только в русской литературе, но и во всей сегодняшней жизни…Он словно меч разделяет людей на согласных и несогласных с тем, что сотворили с Россией.

Со страниц печати, а также в Интернете на него, вместе с восторгами, льются огромные потоки грязи. Его книга, как взрыв: она никого не может оставить равнодушным. Коммерческая критика, оккупировавшая большинство средств массовой информации, бьётся в истерике, крича: оградите нас от ненависти русского националиста! Вот она настоящая литература! Роман этот — действительное событие в литературе, роман-пророчество, роман—доказательство непокорности и бессмертия русского духа!».

Старт всей иной, пасквильной  вакханалии, по-моему, дало американское «Ату его!», спущенное Колином Пауэлом  из Госдепа на твоего «Безымянного Зверя», которого издательство «Вече» посмело продавать в Государственной думе. Подобная персональная истерика из Госдепа США в адрес русского литератора — явление поистине уникальное за последние 50 лет.

Е.Ч. У американской Шерочки была доморощенная Машерочка: «Московское бюро по правам человека». Господин Брод мастью, конечно, пожиже Колина Пауэла, но столь же азартен в прицельном слюнометании.

В.Б. Его «ФАС!» в твой адрес исполнил некий Ступин, чья идиома торчит в Интернете:

«В прошлом году мне в руки попал новый роман Е. Чебалина „Безымянный Зверь“… Роман ксенофобский, антисемитский, а вдобавок ещё и научно-фантастический» Весь этот бред замешан на национал-патриотической теме. Жуткое впечатление производит».

Это, пока, в пределах вменяемого. Дальше идёт беспрецедентный по накалу перебрёх из Интернет-подворотни. Ничего, если посмакуем?

Е.Ч. Сделай одолжение.

В.Б. «На старости творческой, необузданной жизни Чебалин впал в махровый маразм и откровенный антисемитизм».

«Один из героев романа — убийца и абрек, которого Чебалин, по законам жанра, помыл перед случайной случкой.»

«Тьфу на тебя, Евгений Васильевич!»

Е.Ч. Видел одного из этих: некто Stabrk-ович. Этот нездоровенький с забавнейшим фото-лейблом дитёныш с расстройством животика. У маленького на фото сильнейшая диспепсия, из него свищет, ему бы, болезному, лечиться, а он тексты сердитые сочиняет.

В.Б. Думаю, достаточно. Логично  привести здесь мнения о тебе иного масштаба и интеллектуального уровня.

«Уважаемый Евгений Васильевич! Высоко ценим Ваш яркий талант писателя и публициста, мужество патриота, отважно отстаивающего права, культуру и историю великого русского народа. Ваши книги находят горячий отклик в сердцах множества наших соотечественников…»

Г.А. Зюганов, руководитель фракции КПРФ в Госдуме

«Роман „Гарем Ефрейтора“ — это акт гражданского мужества и честности русского писателя Е. Чебалина. Страшная книга. Не сразу и садишься за статью о ней. Это произведение о Чечне, которая в момент наивысшей опасности для нашей страны могла перейти на сторону Гитлера…но не позволила гитлеровцам стать хозяевами своей земли.

Дар художника слова Е.Чебалина завораживает. Роман образовался жестоко откровенный, правдивый и… опасный для тех, кто тратит громадные деньги на то, чтобы война в Чечне не прекращалась, чтобы чеченцы считали русских своими вечными врагами».

Валерий Куклин, Берлин.

Литературный Интернет-журнал „Русский переплёт“

„Безымянный Зверь“ оплодотворен спорами из ХХ1 столетия и тем грозным синдромом похмелья, которое наступает после похабного пира мондиалистов ХХ века. …Перед нами роман-мистерия, роман-пророчество. Осмысливаться это произведение нашим выхолощенным сознанием будет трудно, если не враждебно. Оно повествует о таких глубинах человеческой истории и психики, куда почти не проникает бескрылая мысль догматиков и либерал-материалистов».

К.Н. Прокошин,

помощник президента по культуре, доктор философских наук. Минск.

«…Пришельцы из космоса, оказывается, генетически сотворили определенную прослойку нынешнего человечества. Эта акция, убийственно достоверно нарисованная русским романистом Чебалиным, более убедительна, чем гигантские научные конструкции Мальтуса и Дарвина».

Джонатан Тауберг, профессор, Вашингтон.

«В конце ХХ—начале ХХ1 веков не появилось ни одного литературного произведения, мерой, оценкой которого было бы бессмертие. Для „Безымянного Зверя“ Чебалина, как это ни пафосно звучит — иной меры нет».

А.Д. Шутов,

директор Центра СНГ Министерства иностранных дел России, советник министра, доктор исторических наук.

«Признаюсь, после булгаковского „Мастера и Маргариты“ впервые за много лет при чтении романа я испытал такое же потрясение. „Безымянный Зверь“ — панорама космогонического размаха, которую мы давно и почти безнадёжно ждали. Это — огромное событие в нашей литературе».

Ю. Пахомов, Секретарь Союза писателей России, капитан первого ранга

«Наша заснеженная соседка Россия всегда согревала мир своим раскалённым интеллектом. „Безымянный Зверь“ — очередное подтверждение этого: роман способен расплавить любую, оледеневшую в цивилизации душу».

Ингвар и Хельга Мустонен, искусствоведы, Хельсинки

«Роман „Безымянный Зверь“ — это своеобразный качественный взрыв в русском писательстве после десятилетий хождения вокруг да около главной проблемы России. Полувековой опыт работы в литературе даёт мне право высказать мнение: ныне нет равных „Безымянному Зверю“ по страстному мастерству пера и глубине философской мысли».

М.Н.Алексеев,

Герой Социалистического Труда, Лауреат Государственных премий СССР и России, лауреат премий им. Шолохова, Л.Н. Толстого.

«По-разному можно вести бой с силами тьмы… Место уличных ораторов и думских парламентариев заняли русские писатели. А. Проханов, Е. Чебалин, Э. Лимонов, А. Афанасьев своими текстами нанесли Системе (ельцинизма) столько вреда, сколько не смогли нанести многотысячные уличные демонстрации».

Интернет

Е.Ч. Из вышеперечисленного больше всего греет последнее.

В.Б.  Суммируя впечатление от этих и не приведённых здесь отзывов о твоей романистике, следует отметить огромный диапазон откликнувшейся читательской аудитории: от заключённых колонии строгого режима — до секретаря Госдепартамента США, от Председателя Союза писателей России, докторов наук, депутатов Госдумы, знаковых фигур русской культуры — до домохозяек, учителей, студентов.

В этом — первый парадокс твоей романистики. Хотя и захватывающая, но предельно сложная по содержанию, насыщенная глубинной научной фактурой, доступной не всякому интеллектуалу, твоя проза, тем не менее, продолжает оккупировать читательские пласты. Насколько мне известно, «Безымянного Зверя», а затем «Статус-Квоту» запрашивали у издательства и у тебя из Иерусалима и израильского Моссада, Финляндии, Ирана, Греции. Интернет нафарширован предложениями как электронных версий, так и типографских изданий всех твоих романов. И это — в наше провальное, утробно-потребительское время. Вероятно, ажиотажный спрос и порождает предложения. В чём, по-твоему, причина?

Е.Ч. А по-твоему?

В.Б. Ты вломился, как слон в посудную лавку, в два ныне самых пассионарных на земле этноса: иудейский и вайнахский (чеченцы, ингуши). И взялся резать по живому, вскрывать их сущности отнюдь не хирургическим скальпелем, а казацким кинжалом. Крови и обнажённого мяса в избытке.

Кто-то при этом захлёбывается от восторга, кто-то визжит в ненависти, но равнодушных нет.

Е.Ч. Может быть. Но, наверное, это одна из причин. В романах есть более существенный манок. Я беру веками висящие в Хроносе человечества мифы и предания. Сортирую, изучаю, познаю их всеми доступными мне средствами, коплю археологическую и архивно-документальную фактологию — то, что связывает эти предания, или Зазеркалье истории, с реальной жизнью. А затем, облепив этой фактологией тот или иной миф, тем самым утяжеляю его, чтобы стащить вниз — в массу читателя, так что он может потрогать миф руками, куснуть на зуб и всласть ощутить свою сопричастность не только к Духу, но и к плоти этого мифа.

В.Б. В «СТАТУС-КВОте» ты взялся «стаскивать» в реальность самые отдаленные мифы человечества: появление в нашей Галактике планеты Мардук-Нибиру, Потоп, Ноев Ковчег, его оседание на горе Арарат, воцарение на троне Египта Аменхотепа-IV (Эхн-Атона с Нефертити), Исход евреев из Египта, 10 Египетских казней, Моисея с Декалогом на Скрижалях и главное — Кто и Что стоит за этим. При этом у тебя верстается абсолютно своя версия происходившего, в корне отличающаяся от стандартной, укоренившейся в памяти человечества. Она насыщена  убедительной фактурой, подана так свидетельски достоверно, что вербует весьма маститых сторонников и соратников.

Приведу один из интересных откликов из обширной читательской почты на  роман — «СТАТУС-КВОта».

Вот факс, пришедший на официальном бланке из Правительства Армении — от его представителя в Волгограде.

«…В новом романе, который является продолжением «Безымянного Зверя», Евгений Васильевич проводит читателя через века и тысячелетия, время и пространства, которое прошло человечество. Эффект погружения нас в среду описания настолько силён, что при чтении слышишь звуки, чувствуешь запахи и ароматы… Только от Бога одарённым писателям, блестяще владеющим языком, удаётся силой слова погрузить читателя в место действия, дать ощутить время и пространство, превратить читателя в сопричастника всего происходящего…

В романе, который читатель будет иметь счастье прочесть, есть глава «ЗОНА». Действие там происходит на склоне Библейской горы Арарат. Прочтя эту главу, я был потрясён: меня потрясла реальность Араратской среды и описание селекционных свойств пшеницы, которая там растёт, — пшеницы, сохранившейся на горе за тысячелетия. Дело в том, что на Араратском нагорье есть особый род, именно род, а не вид пшеницы, известной только элите армянского агро-сословия. Её берегут и охраняют как зеницу ока. Мои избранные соотечественники выращивали эту пшеницу на потаённых клочках земли, специально в труднодоступных местах. Титаническим трудом в этих местах сооружались терраски, чтобы сохранить драгоценный для нашего народа злак-кормилец, дарованный нам свыше. Некоторую часть урожая превращали в особую крупу «АТЧАРИ ДЗАВАР» и готовили из неё драгоценное блюдо — кашу «АРИСА», подаваемую только во время великих церковных праздников и в День Благодарения Земли за урожай. Откуда это мог узнать автор?

Читая роман, без сомнения, одного из наиболее масштабных и даровитых писателей ХХ-ХХ1 века, приходишь к выводу, что он ведает об этой пшенице и сложнейшей, геномо-селекционной технологии выведения новых сортов из неё. Становится понятным, что автору дано свыше ЗНАНИЕ, частью которого он делится с нами, чтобы мы осознали свою личную ответственность за жизнь на земле.

Поздравляю, читатель, с приобщением к творчеству одного из наиболее выдающихся наших современников. Многая Вам Лета, Евгений Васильевич, низкий поклон за Ваш нескончаемый и благой труд. Храни  Вас Бог, как ОН хранит нас в ЗОНЕ!»

Представитель мэрии г. Еревана, доктор политологии Ашот Григорян

В романе ты переносишь легенду о Ноевом Ковчеге в жёсткую и скрупулезную реальность 63-го: гора Арарат на турецкой территории. Предельно точное описание Ноева Ковчега, находящегося на берегу озера в некой ЗОНЕ на склоне горы, уникальная пшеница родом с Ковчегом — дар бога Энки.

Вокруг абсолютно достоверная флора и фауна — с латинскими названиями её, цепь охранных гротов, выжженных в скалах космической расой Анунаков. Над всем этим царит Проводник, ведущий Прохорова к легендарной пшенице — АШОТ ГРИГОРЯН, по совместительству — сотрудник ГРУ, его жестокое единоборство с пещерным медведем, приставленным к этой пшенице силами Тьмы.

И вот этот самый герой романа Ашот Григорян шлёт нам с тобой то ли из Зазеркалья «ЗОНЫ»,  то ли из реального Волгограда  факс — о реликтовой пшенице, которая, прорвав века, реально существует. Этот человек материален?

Е.Ч. Как факс в твоих руках.

В.Б. С ним можно поговорить?

Е.Ч. Если он захочет.

В.Б. Он действительно представляет сейчас Ереван в Волгограде?

Е.Ч. Действительно. Там, в области, несколько тысяч армян.

В.Б. Как говорится — полный абзац. Тем не менее, воспользуюсь термином из его факса: «Автору дано свыше ЗНАНИЕ». Попробуем войти в твою писательскую кухню, где обитает это самое ЗНАНИЕ. Глава из «СТАТУС-КВОты»: встреча бога Энки с одноглазым гипербореем Полифемом, увенчанным нимбом. Полифем наставляет, как соорудить Ноев Ковчег на африканской горе Килиманджаро. При сём присутствует и рулит диалогом белоснежный крылатый Пегас — надменный жеребец, он же «худрук», идеолог Полифема. Захватывающе красиво, масштабно-планетарный уровень тематики в беседе, замешанный на  чистейшей воды фантасмагории, с явным ароматом шизоидности.

Е.Ч. Согласись и ты, что шизоидность (связь с Эгрегором cвоих предков) — достаточно частый, а иногда и необходимый элемент литературы.

Загляни в разумные глаза, насладись осмысленным поведением некоторых древневидовых жеребцов на Тибете с атавистическими остатками крыльев на хребте, за которыми охотилась и даже сфотографировали   адепты «Аненербе»  Гильшер, Гиммлер и Гитлер — и станет понятным образ Пегаса.

В.Б. Допустим. В тематику мифической беседы между Пегасом, Полифемом и Энки вдруг втыкаются абсолютно реальные,  заземлённые технологии генной инженерии и сайентологии, со всей их современной терминологией. Эти социо-конструкции жёстко встроены в геополитические прогнозы Земли, в стратегическое, послепотопное развитие людских сообществ и управление ими. И всё это — узнаваемо. Ловишь себя на мысли, что та встреча Полифема и Энки   могла быть именно в таком формате.

Это что, эффект того самого «ЗНАНИЯ» по Григоряну?

Е.Ч. Знания входят в каждого разными тропами. Одна из наиболее продуктивных — изучение реликтовых археологических раскопок и научные труды. Они, по крайней мере, процентов на 70 первичны, поскольку являются продуктом сигма-ритмов мозга — творчеством. Вся прочая беллетристика: книги, кино, Интернет, TV — либо вторичная жвачка, либо целенаправленная ложь.

В.Б. А другие тропы вхождения, кроме изучения научных трудов, у тебя есть?

Е.Ч. Случались.

В.Б. То есть?

Е.Ч. Например: Римский патриций.

В.Б. Кто?

Е.Ч. Я думаю, это был иудей Бне-Бабы Иосиф Флавий, пропустивший через свою жизнь все «прелести» Иудеи, а затем — прогнившей Римской империи времён Тита и Веспасиана. Иосиф Флавий стал почётным Римским гражданином после сдачи Веспасиану иудейского войска.

В.Б. Ты прочёл его «Иудейскай войну»?

Е.Ч. Изучил. А потом мы  беседовали.

В.Б.  Где?

Е.Ч. Во сне. Он явился сугубо деловой, в тоге, сел в кресло и пошла бесе-

да. Я, в основном, слушал и задавал вопросы.

В.Б. Это, случайно, не из области той самой шизоидности?

Е.Ч. Почему бы нет? Вам, «дегустаторам» прозы, виднее. Так вот: это длилось до утра.

Я просыпался раза три, записывал, что-то зарисовывал, чтобы не забыть. Потом снова засыпал. К утру накопилась груда записей и зарисовок. В частности: техническое строение Души, её сброшюрованная по дням структура — зигзагообразная вибропаутина, которая пропитывается цветоокрасом свершённых дел и поступков человека, порядок распахивания сегментов этой Души в чистилище Ноосферы, мучительная бомбардировка чёрных участков вибропаутины ядрами гелия.

В.Б. Ещё о чем беседовали?

Е.Ч. Моисей Египетский, передача ему Декалога на Скрижалях, Исход из Египта, воровское проникновение Адама на Ноев Ковчег. Потом это стало фундаментом, платформой для книги.

В.Б. Сохранились записи, рисунки?

Е.Ч. Конечно.  В моём  архиве. Утром я по памяти зарисовал самого собеседника: вот это лицо появилось на форзаце книги — лицо соавтора.

В.Б. Можно ли это считать портретом Иосифа Флавия? Я нигде не встречал до этого  его изображения.

Е.Ч. Может быть. Я не ставил такой задачи – фотопортрет, и не обладаю живописными возможностями портретиста.

В.Б. А что это за фраза вокруг портрета: «Да тесен мир»?

Е.Ч. Ею закончился разговор. Последней темой беседы был государственный маразм, загнивание Римской империи в роскоши и порнопохоти Каллигулы. Рим становился государством — паразитом на планете, типа нынешних США, где на государственном уровне было узаконено зрелищное человекоубийство на арене. А государственным стержнем правления стала идиома: «Хлеба и Зрелищ!». Тот Рим, нарисованный Флавием как образчик планетарного сожития нёс народам планеты дебилизацию народов до уровня охлоса и социальный Ад: «Рим несёт ад». И оттого мир, пошедший по этому пути, станет ареной для войн за лакомые территории, он станет тесен для этносов.

В.Б. Если прочесть фразу с конца…

Е.Ч. Она закольцуется в итоговый смысл: «Да тесен мир», поскольку «Рим несёт ад».

В.Б. Перейдём к не менее загадочному феномену Жукова. Он подан в книге как один из главных героев. Но достоверные, известные историкам биографические хроники маршала, которые ты используешь, сплавлены у тебя с такой мистикой, что не сразу сообразишь, на какой аналитической козе подъехать к этому персонажу. В «СТАТУС-КВОте» это трагическая фигура, посвящённая в высшие сферы ЗНАНИЙ, как Аятола Хомейни, Джавахарлал Неру, Серафим Саровский, Рерих-старший.

Е.Ч. Даже если ты обнаружил в этом персонаже мистику, это принижает память о Жукове?

В.Б. Скорее, наоборот. Он вырастает до планетарных масштабов.

Е.Ч. То, что тебе кажется мистикой, ею не является.

В.Б. Его геополитическая, этническая схватка с неким Гильшером (он же — Ядир, Гамбетта, Обадия и.т.д.) в Нюрнберге 46-го, расстрел этого Гильшера в коконе из антиматерии — это не мистика?

Е.Ч. Гильшер — творец «Аненербе» и адвокат палача Сиверса на Нюрнбергском Трибунале — исторически зафиксированная в протоколах, действующая фигура, это одна из потайных пружин Трибунала. Она и её действия столь же реальны, как реальны возможности Мессинга, легко проходившего к Сталину сквозь несколько колец его охраны, как мысленный приказ этого Мессинга: вырвать из усов Энштейна волосок — что и сделал его реципиент, к ужасу самого Энштейна.

В.Б. Хорошо. Взрыв водородной бомбы над Тоцким полигоном, где Жуков, организатор этой акции, был с министром обороны Булганиным. Вся эта история с проступившими барельефами на взрывном шаре в небе, которые повторяли абрис сооружений анунаков на Луне и Марсе, пульсация Пентатрона на Луне, точные номера фотоснимков НАСА, чьи корабли засняли эти сооружения. Это откуда?

Е.Ч. Есть материалы НАСА. Сохранились в закрытых архивах отчёт и рисунки капитана Заварзина — командира отряда химрадиационной разведки: он зарисовал барельефы на шаре по памяти и исследовал местность после взрыва. Также есть аналогичные свидетельства немногих оставшихся в живых жителей деревень, тайком вернувшихся в свои дома перед взрывом.

Ну и ещё кое-что.

В.Б.   Почему об этой инфернальной миссии Жукова не знают историки или члены его семьи?

Е.Ч. Почему не знают?  Предпочитают не распространяться за пределами семьи.

В.Б. Практически невозможно выйти на истину, обнажить потайные пружины того или иного Кремлёвского переворота. На поверхность выплёскивается, на потребу обывателя, несколько версий, причём каждый автор выдаёт свою версию за истину. У тебя подана изощрённая хронология свержения Хрущёва — силами ГРУ, мага Аверьяна и т.н. «Русской партии» в ЦК. Но и здесь ты вплетаешь в действия мага и ГРУшника Пономарёва мистику, подбрасываешь в сюжетную топку переворота такие инфернальные подробности и детальность о Пятой колонне в высшем аппарате власти, что твоя версия начинает претендовать на истину в последней инстанции. Откуда «дровишки»?

Е.Ч. Всё оттуда же. Если   высветить круг моих знакомств. Так сложилась жизнь, что её основные этапы были связаны с масштабно мыслящими и весьма информированными политиками и генералами. Например, Александр Владимирович Власов, светлая ему память — министр внутренних дел СССР и  премьер-министр России; директор Центра СНГ при Министерстве иностранных дел России Анатолий Дмитриевич Шутов; доктор филологических наук, консультант силовых структур в вопросах масонства Аполлон Кузьмин, светлая ему память; генерал армии, начальник ГРУ СССР до 1963 г. Иван Александрович Серов (бывший зам. Берии); Яков Павлович и Валерий Павлович Киселёвы — пресс-бюро КГБ СССР; первый секретарь Нижнеколымского райкома партии Виктор Назаров; начальник КГБ Чечено-Ингушетии генерал Виктор Иванович Белозёров. Многие из них хорошо знали Жукова. Многих уже нет в живых.

В.Б. Ты с ними дружил?

Е.Ч. Выберем другой термин. Наши взаимосвязи длились десятки лет и хотя нередко включали в себя фрагменты застолья и рыбалки, тем не менее, это была мировоззренческая связь единомышленников в вопросах развития нашей Родины, замешанная на взаимном доверии.

В.Б. В романе значительное место занимает некий МЕГАСИНТЕЗАТОР (Мегсинт) — Машина Времени, с помощью которой бог Энки и ты, автор, перебрасываете персонажей и читателей из эпохи в эпоху. Приём в русской и зарубежной литературе не нов. В главе романа, где Князь Тьмы и Иосиф судят Ядира, даётся, с помощью Мегсинта, долгосрочный прогноз-видение судьбы России: как и куда бы пошло российское бытие, сработай ГКЧП, не воцарись в Кремле Горбачёв, затем Ельцин (у тебя Эльцин), а в Верховном Совете — Хасбулатов. Известно, что в истории нет сослагательных наклонений. Тем не менее, Мегсинт разворачивает перед нами ослепительную панораму процветающей страны, с подробным перечислением экономических, духовных и социальных благ, которое принесло бы правление государственников: президента Власова и премьер-министра Павлова — их колесо биографий. Но бревном в эти биографии всунулся чеченец — невольник горской чести и своей благодарности к Эльцину — последний затеял войну и залил кровью Родину Хасбулатова. Руслан Хасбулатов («Berg PRESS» и газета «Версия»  недавно дали вашу беседу)  трижды спасал разрушителей Красной империи СССР: Эльцина, Горби и Шеварднадзе от политической смерти. И колесо  истории треснуло, разлетелось, к чёртовой бабушке. В романной встрече Жукова и Королёва опять возникает Машина Времени — «Ловондатр».

Но эта машина, в отличие от безликого Мегсинта, имеет у тебя точнейшую технологическую привязку и принцип действия: генератор с частотами 1-0,5-0,25, создаётся электромагнитный вектор, он нейтрализует гравитацию, включается двигатель — лазерная пушка, при разности потенциалов получается ток с напряжением в 50 тысяч вольт, здесь же слои плоских электромагнитов, скрученных в виде эллипсоидов один в другом — по принципу «матрёшки»…

В итоге автор добивает читателя сугубой конкретикой: бабочка-подёнка в «Ловондатре» (изготовленном в космоимперии Королёва) проживала за минуты несколько своих жизней, старилась и молодела за 5–6 часов. Мы, что, действительно имели реальную Машину Времени с таким эффектом — поймали за хвост, как Жар-Птицу: принцип действия?

Е.Ч. Имели в 66-м. Прикинь, что мы могли бы иметь сейчас, спустя сорок с лишним лет — без двуглавой гидры Горбэльцина, именно она спустила на страну геноцид и технологический концлагерь восьмидесятых и девяностых.

В.Б. Выходит, мог быть и Мегсинт, которым ты оперируешь в сюжетных коллизиях?

Е.Ч. Почему «мог быть»? Я встраиваю в плоть романа эти конструкции, трансформирующие время, с вполне конкретной задачей: если есть возможность заглянуть в будущее с помощью Мегсинта, Ловондатра или экстрасенсорного озарения Нострадамуса, Ванги, то это стоит делать с единственно стоящей целью — видоизменить будущий негатив и социопатологию корректировкой настоящего. Это древнейшая практика в системе асуров, гипербореев и отдельных индо-ариев под названием Кундалини. Этой системой воспользовался бог Энки, когда увидел в будущем катастрофические последствия ошибочной конструкции Ноева Ковчега и внёс изменения в чертежи корабля во время его строительства. Системой Кундалини пользовался Иисус при оживлении Лазаря. Он обучался этому священнодействию в индийских храмах Капилавасту и Джаганнатху, когда ещё не был Христосом…

В.Б. Этой же системой пользуется и твой Евген при оживлении Тихоненко. Образ Чукалина, пожалуй, центральный в романе.

Е.Ч. Согласен. Более того, весь роман работает на то, чтобы донести этот индиго-образ до молодых мозгов, ещё не впавших в клиническую зацикленность на пивном, айфонном и порнорефлексах.

В.Б. Припоминая русскую литературу последних ста лет, я не вижу в ней подобного персонажа. Ты взял сравнительно короткий временной отрезок — пять лет и втиснул в них глыбистую фигуру студента, которому явно тесно в ХХ веке. Идеальной назвать её сложно: чудовищная духовная и физическая мощь Чукалина нередко прорывает грань между жесткостью бойца и жестокостью убийцы — когда он сталкивается с патологиями и мерзостью бытия. Интеллект этого воина-индиго шокирует своей непримиримостью и бескомпромиссностью.

Е.Ч. Не оттого ли, что в нас веками вдалбливали воцерковленные коммерческие золоторизники: ударили по левой щеке — подставь правую, содрали с тебя рубаху — отдай и портки?

В.Б. Может быть. Но ты выстроил маяк, к духовным и физическим высотам сейчас вряд ли кто-либо дотянется… да и захотят ли тянуться?

Е.Ч. К маяку продуктивнее не тянуться, а использовать пульсары его света, чтобы не сойти с фарватера и не напороться на рифы. Скажи, Евген Чукалин в романе — картонный, неживой шаблон?

В.Б. Напротив. К его характеристике вполне подходит идиома Маяковского «Живее всех живых». Особенно в сцене овладения Виолеттой — это прямо-таки апофеоз русской или индо-арийской Камасутры.

Е.Ч. Главное, что эта Камасутра затеяна с единственной целью — зачать ребенка. Я предлагаю противовес, альтернативу нынешней практике тотальных случек в «продвинутой» молодёжной среде.

В.Б. Поговорим об идентификации. Ты, автор, и твой герой Евген будто выломились из единой матрицы. Ты — потомок терских казаков и Орловых-Чесменских. Евген — тоже. Евген заканчивает спортфакультет Грозненского пединститута. Автор тоже из этой альма-матер. Романный Чукалин за время учёбы спел на оперной сцене Гремина из «Евгения Онегина», освоил фортепиано до уровня «Прелюда» Рахманинова, сочинил собственного виртуозного «Сонатёныша». Ему покорилось супер-ультра-си акробатики: двойное сальто прогнувшись — в то время практически никто не крутил даже двойное согнувшись. Автор — матрос Чебалин тренирует на спортбазе ККФ самбистов и ватерполистов, кроме того, судя по концертным программкам Ансамбля песни и пляски ККФ, где дослуживал третий год, поёт куплеты Мефистофеля, играет «Аппассионату» на кремлёвской сцене (юбилейный гала-концерт армейского фестиваля в 65-м году) и исполняет силовой акробатический этюд. Что осталось в «загашниках» сейчас, спустя сорок лет?

Е.Ч. Практически всё в вокале и фортепиано… кое-что в силовых видах… но уже несколько лет назад я заменил силовую акробатику плаванием, плаваю, подводно охочусь   в камышовых джунглях Волги  с ластами и маской.

В.Б. Есть ли в реальном писателе Чебалине остальные качества, присущие его романному персонажу Чукалину?  Кто этот персонаж- ЧУКБАЛИН?

Е.Ч. Нужно ли вгрызаться в эту тему? Идентификация — вещь скользкая.

В.Б. Почему?

Е.Ч. В этом случае, что нам мешает порассуждать: потребляют ли отхожие «субпродукты» Сорокин и Войнович — как их персонажи Чонкин и Кº?

Оставим эту тему в покое.

В.Б. Тогда главный вопрос по Евгену. Тебя не грызли сомнения, когда работал над главой «оживляжа» Тихоненко? Ты и НЕЧТО наделили Евгена способностью воскрешать усопшего. В романе НЕЧТО обретает конкретные очертания — это родовой казачий Эгрегор Чукалиных-Орловых. Он вливает в своего потомка сверхъестественные возможности, подключает к Инсайту, встраивает в систему Кундалини асуров и гипербореев. Сцена оживления уже остывшего тела Тихоненко написана чудовищно скрупулёзно, с физиологическими, магическими и мистическими подробностями, подобными оживлению Лазаря Иисусом. Ты вторгся в запретную Христовую тему…

Е.Ч. В литературе нет запретных тем. Есть запретные приёмы вскрытия этих тем. Сомнения были. Поэтому перед главой надолго зарылся в научные источники о жизни и смерти, в «Евангелие от Водолея», в «Авесту», «Святорусские Веды», В «Бхагавад-Гиту», в молитвы и пост. Работать начал, когда пришла уверенность: можно. Кстати, после этого единым махом была написана глава об Иисусе, он пытался пройти «по лезвию ножа» в храме Парабрамы, вступив в мировоззренческую схватку с его жрецами, церберами Каст. В то время Пророк ещё не был Христом, хотя уже был наделён Инсайтом.

В.Б. Продолжим инфернальный пласт в «СТАТУС-КВОте». Врезается в память раскалённый симбиоз двух личностей: Князь Тьмы (Бафомет) и Ядир. Последний — правая рука Первого, т.н. исполнительный директор, Оператор и катализатор  Зла на планете. В этой связи нельзя не вспомнить актрису Варлей, сыгравшую в кино Панночку-Ведьму. Всего лишь роль ведьмы, но какие драматические последствия в жизни самой актрисы. У тебя куда более беспощадно, анатомически вскрыт Его Темнейшее Величество. Он масштабнее гоголевской ведьмы и булгаковского Воланда, вместе взятых. В романе сделан почти документальный срез Князя Тьмы, принимавшего участие в планетарных катаклизмах: Исход иудеев из Египта, революции, мировые и гражданские войны. У тебя были какие-либо последствия после вторжения в эту сферу?

Е.Ч. Нет желания трогать эту тему.

В.Б. Почему?

Е.Ч. Лучше спросить Варлей…но увы, это уже невозможно.

В.Б. Может быть, не всё, что происходило, а хотя бы в общих чертах?

Е.Ч.  Разве что — о «мелочах». После выхода «Безымянного Зверя», в период работы над «СТАТУС-КВОтой» вдруг остервенели два самарских министерства и отобрали выданную ими же моей фирме землю с водоносной скважиной. Художника, кто иллюстрировал книги, ударили декабрьской ночью по голове. Потом ему, лежащему без сознания, облили водой руки —при двадцатиградусном морозе. Он ушел из жизни без пальцев, которыми иллюстрировал мои книги.

В.Б. Может, это — трагическое стечение обстоятельств, рецидивы нашего паскудного бытия?

Е.Ч. Моя совесть обрела бы покой — при таком раскладе.

В.Б. Это всё?

Е.Ч. Еще кое-что. Ни с того ни с сего провалилась крыша погреба с дубовым перекрытием. Перед домом, где шла работа над книгой, обрушился навес, образовав трёхметровый завал из снега, железа и балок. Рухнула в огород стоящая за забором столетняя сосна — на газовую трубу, согнув её до земли. Впервые за пятнадцать лет замёрзла вода в трубе, проведённой в дом на двухметровой глубине. Глохла среди дороги надёжнейшая, свежайшая «Волга» и технари, пытаясь завести её, зверели в растерянной беспомощности. Я сменил три компьюторщицы, которые набирали текст романа с диктофона: они отказывались работать со мной, впадая в шок, потому что у всех ни с того ни с сего исчезали по несколько набранных глав романа. Кот, живший прохиндеем и сибаритом при доме и воротивший морду от мышей, вдруг стал охотиться на крыс, душить их, складывать на крыльце и орать при этом дурным голосом. Свеча, горевшая в соседней с кабинетом комнате перед иконой Божьей Матери, вдруг подожгла резной оклад иконы, затем, упав непонятным образом, за секунды воспламенила и бревенчатую стену. Об этом оповестил резкий металлический стук: падая, подсвечник ударился о трубу отопления, и я успел залить водой стену. Оклад погас сам.

Когда пришёл в себя и рассмотрел всё, то понял: свеча не должна была ударяться о трубу — траектория падения подсвечника проходила в 15-20 сантиметрах от неё. Я не заменяю оклад, сторожевая обгорелость на нём и на стене до сих пор.

В.Б. Навес, сосна, погреб, поджог… Ты жил в этом событийном нагнетании. Не думал, что всё приближается к тебе?

Е.Ч. Думал. Но почему-то была уверенность, что ничего не случится до окончания романа. Позже, перед окончанием работы над книгой, подоспело подкрепление.

В.Б. То есть?

Е.Ч. Вот это. У славян подобное называется Оберегом.

В.Б. Уникальная вещь… Алмазы в бронзовых кружевах вокруг Кришны… или Крышня… арийская правосторонняя свастика.

Е.Ч. Индо-арийский орден «Кшатрий».

В.Б. Откуда это?

Е.Ч. Когда был в Москве созвонились из посольства, привезли и вручили.

В.Б. Не пробовал узнать: сколько здесь карат?

Е.Ч. Это не имеет значения.

В.Б. И что, все катаклизмы прекратились?

Е.Ч. Почти.

В.Б. Эта вещь всегда при тебе?

Е.Ч. Не обязательно. Важно, что она побывала у тебя в руках и ты знаешь, где она хранится.

В.Б. Перейдём к религии. Мы давали в «Дне литературы» главу из «СТАТУС-КВОты», где Ядир распинает или столбует на дубе ХРИСЛАМСКОГО младенца.

Запредельно жестокая сцена, где центральный объект — человечий детёныш, чтящий Христа и Мухаммеда. Он, как и его родители, алавит (одно из ответвлений ислама), сплавивший в себе Ислам, Христианство и ведизм Заратуштры. В романе внушительное место отведено сурам Корана, исламским обрядам и молитвенным процедурам. Чувствуется глубочайшее почитание автором Ислама.

Не приходила мысль, что подобный литературный экуменизм встретит резкую отповедь нынешних иерархов и адептов христианской церкви?

Е.Ч. Меня мало волнуют эмоциональные трепыхания нынешних адептов и иерархов. Мне достаточно знать, что Пророк Муххамед чтил пророка Ису, а их проповеди и их жизнь были практическим слепком с Декалога на скрижалях Моисея. И всё это — духовный и нравственный парафраз индо-арийского ведизма великороссов, который на тысячелетия старше и христианства, и ислама, и Декалога. На днях, будучи за рулём, услышал из «Эха Москвы» (которое тоже полезно, его стоит «потреблять» как слабительное или рвотное), один занимательный микротрёп. Цитирую дословно: «Отец Агафадор лишился своего нового 500-го „мерседеса“. Вечером он поставил его у монастырской стены, а утром его не обнаружил». Из голоса дикторской мартышки выпирал стёбовый кайф, она явно получала удовольствие от этого катаклизма с монахом, изнурённым постами и благочестием, собиравшим грошики на машину всю свою постную и скоромную жизнь, молившегося за нас, грешных.

В.Б. А ты сам что думаешь по этому поводу?

Е.Ч. Думаю, что плеть Христа, гнавшего содимитов, торгашей и ростовщиков из Храма, ещё не дошла до отцов агафадоров и их «согешефтников», кои столь жирно фарисействуют при подавляющей нищете своей паствы.

В.Б. Я думаю, читателям интересно будет узнать твоё мнение не только о клерикальной стороне нашего бытия. Побеседуем о нынешней жизни России. Какова она сейчас, на твой взгляд? Замечаешь ли ты, по сравнению с прошедшим десятилетием, какие-либо социальные, политические, духовные сдвиги?

Е.Ч. Сдвиги предельно существенные. Их масштаб уже тектонический. Он определяется многими векторами воздействия. Один из главных: наша Пятая колонна, вынянченная здесь Западом и холуйствующая на него. Это спрут со щупальцами. Щупальцы то нагло вылезают на общее обозрение, то, хапнув очередную добычу, нехотя и краткосрочно втягиваются — при каком-либо нервном окрике из Кремля, кряхтящего между молотом разора страны и наковальней оборзевшей олигархии. Но само тулово этого спрута, смердящее компрадорством, распялилось и вросло в глубинные структуры власти, где ему абсолютно комфортно. Второй, нейтрализующий вектор —приближение конца эпохи Кали-Юги (Железного века) Если покопаться в памяти, то всплывает аналог из трёхлетней флотской службы в ВМФ на Каспии. Мореманов последнего года (годков) освобождали от самой паскудной вахты: с двух ночи до шести утра. Мы, салаги, звали её «собачья вахта». Декабрь. Только что закончился ночной десятикилометровый марш-бросок с полной боевой выкладкой морпеха. Сжевав сухой паёк, заступаешь на вахту. Стоишь один на причале у пришвартованных торпедных катеров в щелястой будчонке. 8-10 градусов мороза, калёный, сырой ветрило пронизывает до костей, верещит в мачтовой оснастке. Со змеиным шипом выхлёстывают чёрные валы на бетонный пирс. С остервенелым визгом елозят бортами по кранцам (автопокрышкам) катера. Всю эту какофонию накрывает давящим колпаком сон. Неимоверно хочется спать, но организм намертво вплавлен в Устав: «Спать нельзя!». Сознание, помимо воли, отключается на несколько секунд и разум подвергается нашествию жутких видений, от которых тут же просыпаешься.

В.Б.  У Франсиско Гойи это  «Сон Разума порождающий химер-чудовищ».

Е.Ч. Сейчас у России её «собачья вахта» нищеты и несправедливости. И все в ожидании: когда же кончится «сон разума» в Кремле?!

В.Б. Вернёмся к тектоническим сдвигам. В чём они, по-твоему?

Е.Ч. Конец ХХ, начало ХХ1 века стал периодом тотального истребления эталонов и маяков: целенаправленная изоляция славянского Разума от канонов нравственного ЛАДА. Эта дубина ударила больнее всего по России. В итоге — внаглую обобранная, загаженная, иссыхающая в паскудстве нуворишей страна — на фоне либералистски-фарисейских трепыханий Власти.

В.Б. О каких маяках речь?

Е.Ч. Есть маяк земного плодородия: кубический метр воронежского чернозёма, хранящийся в Париже. Есть маяк — эталон времени, которые показывают в подземелье кварцевые, разнесённо-спаренные генераторы. Есть маяк вынянчивания крестьянина, зажжённый Столыпиным. Ещё выше над ними — маяки Духа. Именно на них ведётся сейчас главная охота. Есть маяки живописи: картины и скульптуры Леонардо-да-Винчи, Микеланджело, Тициана, Рубенса, Васнецова, Репина, Куинджи, Глазунова — единственного на планете философствующего живописца, несущего на себе тяжкий груз классического наследия; музыкальной гармонии — Бетховен, Бах, Моцарт, Вагнер, Чайковский, Прокофьев, Свиридов; вокала — Карузо, Дель-Монако, Марио Ланца, Шаляпин, Собинов, Гуляев, Магомаев, Мирей Матье; литературы — Данте, Гёте, Толстой, Достоевский, Пушкин, Гоголь, Шолохов, Булгаков. Оптимальной отечественной индустрии — Третьяков, Демидов, Морозов. Заглуши пульсары света, испускаемые этими маяками уже из вечности, и корабль человечества напорется на рифы. Мы  уже получили мёртвую, убитую вспашкой, эрозией почву — с нулевым плодородием и спивающуюся от безнадёги «неперспективную» деревню. Вместо живописи нас бьют по голове «Чёрным квадратом» Малевича или биенналле швыдковско-местечкового разлива, типа козлиных морд на человечьих туловах, вылизывающих друг другу промежности. Вместо музыки наш слух протыкают ревущие децибелы тяжёлого рока.. Литературные шедевры тонут в потоках писучей феминятины, на сценах беснуется  остервенелые выкрутасы из «Райкин-плаза» и  голый зад Нуриева… та самая  Химера жизни, когда  спит Разум.

В.Б. У тебя самого есть литературный эталон или «маяк»?

Е.Ч. Если оставить в покое таких великанов Духа, как Толстой, Достоевский, Гоголь, я  в который раз назову «Маугли» Киплинга. Чем весомее давит на плечи груз прожитых лет, тем жёстче кристаллизуется в памяти это, одно из самых пряных творений геополитической литературы,   мы затронули это творение в недавней беседе с Хасбулатовым.

В.Б. Почему «геополитической»?

Е.Ч. «Маугли» буквально пропитан геополитикой, как его предтечи: «Небесные вести» и «Авеста» Заратуштры (IV век до н.э.), Декалог на скрижалях Моисея, Библия, Коран.

.В.Б. И в чём, по-твоему, феномен «Маугли», его столь прочной прописки в людской памяти?

Е.Ч. В пряном, захватывающем дух, аромате вольной жизни на лоне Матери-Природы, ностальгия по которой заложена в генах каждого из нас. В блистательной, цепкой философии автора, подсмотревшего в веках свирепую тупость шер-ханов на тронах Империй и  шакалью подлость холуйствующих табаки подле них, смертоносную сущность оболваненных люмпен-бродяг (ИГИЛовцев?), а в то время — «красных собак», набросившихся на Россию в 17–19-х годах.

И, наконец, в справедливости юного индо-ария Маугли, взявшего под защиту изработанную старость Акелы: признак здоровья у любой социо-стаи разумных.

Самое ценное, что эти нетленные истины Киплинг внедрил в юный разум в доступной и притягательнй форме. Он вылепил из слов матрицу раннего человечества, так называемый Биологический тип цивилизации (БТЦ). Здесь человек живёт в сыновней связи с биосферой. Эта модель сосуществования очеловечивает даже зверя, а человек Маугли с его сострадающим Разумом  выше скота и хищника.

Эта модель развития, где не на чем и не на ком паразитировать, была особо ненавистна планетарному Кагалу и никогда не иссякали бешеные усилия её разрушить.

В.Б. У тебя есть рецепт, как этому противостоять? Какие черты должны воспитываться в юном организме, чтобы Россия выстояла в  навале на её ценности?

Е.Ч. Я, не мытьём так катаньем, пытаюсь внедрить в Разум моих внуков основные жизненные постулаты: учись держать удар и Слово. И третья незыблемость: чти соплеменника, как самого себя.

В.Б. Это, как ты полагаешь – стержень, экстракт Биологического Типа Цивилизации  Насколько живучи в истории реальные примеры БТЦ?

Е.Ч. БТЦ воплощали в иудейском этносе ранние ессеи в своих Кибуцах, тибетские монахи, многие поселения буддистов в Индии, копты в Египте.

В.Б. А в России?

Е.Ч. Прежде всего староверы, проросшие из ариев-славян. Нам был навязан земными кукловодами другой тип цивилизационного развития: ТЕХНОКРАТИЧЕСКИЙ, или ТОЛПО-ЭЛИТАРНЫЙ, где хомо-сапиенс становится носителем, донором паразитарных Хомо-видов и рабом машин, а его численная масса подлежит урезанию и кастрации. Империю русов заразили бациллой Технократии из Европы  в 17   столетии.

В.Б. За коим, в ХХ, последовал пломбированный вброс в Россию из Германии Ленина и Кº и Троцкого из Америки?

Е.Ч. Они – лишь часть истребительной стратегии Запада против нашего ЛАДа.

В.Б. Твои главы о подноготной Революции в романе поданы с особой, нещадной изощрённостью. Они как индикатор для наших «красных» и «белых». От текста остаётся жуткое ощущение: последовательно и беспощадно рисуется спланированная Фининтерном акция тотального геноцида и стравливания  коренных народов Империи. У тебя в подло облапошенных оказались миллионы «коренников».

Е.Ч. Думаю не менее убедительны «Окаянные дни» Бунина, «Красное колесо» Солженицына, полотна Ильи Глазунова, исследования Шафаревича и Солоухина, письма Деникина и Колчака на эту тему. Плюс — архивы Революции, где биографии навязанных нам вождей тотально подванивают иудиной тухлятиной.

В.Б. В «СТАТУС-КВОте» леденящий сплав неопровержимой фактуры (рецидив твоей долгой публицистики) и образного фрескописания. Всё это базируется на авторской скорби от «Октябрьского переворота» и его местечковых творцов. В связи с этим возникает опасение и даже протест: а стоит ли так вивисекторски, нещадно, по живому вспарывать тему Революции, когда коренным народам России сейчас, в период её «Собачьей вахты», в период Семибанкирщины, нужна сплочённость?

Е.Ч. Сплочённость — да. Но не идолопоклонство божкам Тьмы, подобным Анубису, Птаху в древнем Египте в период Аменхотепа III. Ныне у нас свои Анубисы, от Чубайса – до Шахрая, Бурбулиса, Козырева, Кудрина и приснопамятного Скрипаля. Именно для нейтрализации таких нужны революции. В любой революции всегда есть рациональное зерно: назревшая необходимость реформ в социоорганизме. Но это зерно в итоге нередко размалывается и заливается кровью народа, когда к революционной власти приходит остервенелость левополушарных, фашиствующих гешехтмахеров, наподобие украинских.  Кстати, именно сами Вожди, делая  подобную Революцию,  впоследствии смачно и цинично, со знанием дела препарировали её смердящую утробу.

В.Б. Кто именно?

Е.Ч. Наставник Маркса, ортодоксальный иудаист Мозес Гесс.  И наш Бакунин, тот самый, глубокоуважаемый Марксом, боготворимый гениальным Вагнером, почитаемый Лениным. Бакунин, характеризуя Гесса, пишет о нём: «Мозес Гесс столь же образован, как и Маркс, но более практичный и, в известном смысле, создавший последнего».

Вот что эти столпы Революции пишут о её адептах.

Мозес Гесс: «Евреи, которые в революционной истории мира должны были выполнить функцию превращения человека в дикого животного, исполнили это как профессиональную работу».

Бакунин: «Весь этот еврейский мир, образующий эксплуататорскую секту, народ-кровопийца, тощий, прожорливый паразит — этот еврейский мир ныне большей частью служит, с одной стороны, Марксу (сокрушителю Ротшильдов — Е.Ч.), с другой — Ротшильду. С одной стороны, Ротшильды ценят заслуги Маркса, с другой — Маркс, раздевая Ротшильдов до грязного белья, чувствует глубокое уважение к ним».

В.Б. Действительно, оглушает. Трудно что-либо возразить: мир соткан из парадоксов. В дополнение к ним: с трудом укладывается в голове следующая ситуация. Глашатай, трубадур Октябрьской революции и Ленина в Государственной Думе Г.А. Зюганов шлёт тебе не просто тёплую, а почтительно-уважительную телеграмму по поводу юбилея и выхода в свет «Безымянного Зверя». Но в этой, первой книге дилогии, тема Революции и Ленина вскрыты тобой столь же беспощадно, как и в «СТАТУС-КВОте». Как это объяснишь?

Е.Ч.  Интеллект и кругозор Геннадия Андреевича гораздо масштабнее, чем у многих думских трепологов. Зюганов всегда жёстко разграничивал в деле Революции и социализма сталинских коммунистов-созидателей и коммуно-паразитов троцкистского помёта. Ныне потомки последних распухли, обрели свои имущественные жиры и мяса на трудах первых. Что не мешает им с нахрапом хряков подрывать корни дуба, под которым они обжираются жёлудями.

В.Б. Теперь, пожалуй, самый сложный раздел нашей беседы…Думаю, он не менее фантасмагоричен , чем твой роман. «СТАТУС-КВОта»  переваривается в памяти после прочтения несколько дней. Из романа выпадают в осадок все новые и новые пласты, и вскрывается очередной подтекст.  Может быть, я ошибаюсь в выводах…  Поэтому призываю тебя к терпению и взвешенной реакции.

Е.Ч. Уже интересно.

В.Б. Правда ли, что твоего деда звали Яков?

Е.Ч. Правда. Он мог быть и Исааком, и Махмудом. Что это меняет?

В.Б. Кто ты, Евген Чукбалин?

Е.Ч. То есть?

В.Б. Литератор Чебалин, сознательно впрягшийся в оглобли национал-патриотизма, на которого навешано столько собак и налеплено столько ядовитых лейблов, вплоть до «антисемита», который сознательно шёл в своих романах на врагов России с открытым забралом, единственный из русских писателей XXI столетия, удостоенный адресного лая из Госдепартамента США в лице Колина Пауэла — за «ксенофобию и антисемитизм», этот литератор в своём последнем романе вдруг становится русофобом и трубадуром иудаизма.

Е.Ч. Интересная «предъява». Давай дальше.

В.Б. Генерал ГРУ Пономарёв в твоём романе с уважением и профессиональным пиететом возносит на служебный пьедестал предшественника всех разведчиков в веках: брата Моисея — Аарона: тот был резидентом бога при племенах Хабиру и связывался с «шефом» по «рации» Урим и Туммим. Этот же Пономарёв, загнав в угол врага и антипода своего еврея Левина, хлещет его откровением:

— Я пил и буду пить не за тебя, а  за здоровье Цукермана, за тех, кто прирос к России делами на благо её! И, если надо, отдам за него с десяток наших раздолбаев Ивановых, Петровых, Сидоровых!

Фантастически, блестяще выписан облик Моисея (Египетского) с его Декалогом на Скрижалях и его брата Аарона;  уникален и блистателен  аналитик КГБ Дан; ангелоподобная (с ароматным одесским душком) пианистка Ирэн, дочь Ревекки, она же — фортепианный путеводитель Евгена. Бейтаровец Качиньский, несгибаемый боец, который у тебя в романе предпочёл позору и унижению ослепительную смерть. Все эти персонажи выписаны либо нейтрально-объективно, как Качиньский, либо с авторской приязнью и симпатией.

В противовес им многие русские рисуются автором с нескрываемой гадливостью.

Е.Ч. Например?

В.Б. Водитель КГБшник Тарасов. «Тарасов, сонно-равнодушный орангутан, был исполнительным холуем, имел в груди, вместо сердца, кусок свиного мяса и жадность к чужой добыче, подобно гиенной».

А вот солдат Пафнутий на расстрельной площади перед Зимним дворцом: «Он передёргивал затвор и смачно всаживал в орущее, стонущее месиво перед собой пулю за пулей… посылал гремучую смерть в женщин и детей, господ, купцов и певчих. Он, неумеха, недотёпа в прежней крестьянской жизни, бил выгоревшей душонкой в Удачливость, Осанистость, Мастеровитость и Сытость. Имперскую Россию он расстреливал, ибо порождён был, по точному определению хуторян, «ни Богу свечка, ни чёрту кочерга» — с несмываемым клеймом «раздолбая» на толоконном лбу.»

Е.Ч. Ты не узнаёшь в этих персонажах всю ту, оПОГОНеную мразь, стрелявшую из-под Эльцина и Грачёва в Верховный Совет, в стариков, женщин, детей — при разгонах первомайских демонстраций? Не узнаешь кухонных цицеронов, со сладострастием пускающих слюни, обсасывающих смрадные склоки в  «Доме-2» с Собчачкой и в  «Пусть говорят» с Малаховым? Не припоминаешь берега рек и озёр по всей России, загаженные свиньями в человечьем облике, которые где жрут, там и с…т? Эти гнилые «яблочки» упали с той, пафнутинской «яблони». И мы обязаны знать  и этот сегмент нашей генеалогии. Что дальше?

В.Б. Дальше ещё интереснее. Есть и абсолютные антиподы хороших евреев: матерый ЦРУшник в ЦК КПСС Гордеев-Гордштейн, Зюсс-Суслов…

Е.Ч. Суслин, коллега, Суслин

В.Б. Хорошо, Суслин. За ними — изобретатель ракушечных денег, всепроникающий торгаш Ич-Адам, наконец, экстракт негатива и Зла: Гильшер-Ядир с фаллосом в чехле, усыпанным бриллиантами. Они поданы под жгуче-ядовитым соусом авторского остракизма к иудеям. Но! Брезгливо и мастерски  препарируя их, ты делаешь их же  стратегами победы. Все их поступки и деяния берут верх над рыхлым и разобщённым гойским стадом, а их цель оправдывает средства.

Е.Ч. Например?

В.Б. Глава, где юный Арансон, попав в лапы раненого казацкого хорунжего и, проявив при этом недетскую, генетическую изворотливость, в конце концов спасает себе жизнь. Угробив при этом казака. «Живучая свинья! — почти что ласково удивился Арансон— слышь, жмурик недобитый, ты, что ли, пожалел меня, не придушил?  Вот потому вам никогда не одолеть нас. Мы верх возьмём и всё ваше станет нашим. Знаешь, почему? Вы, дураки, жалеете чужих.

А надо жалеть и помогать только своим». Практически та же позиция у Адама-Ича, которого собрались кастрировать на Ноевом Ковчеге. Вот глобальная идиома, надменно запущенная Адамом в ассимилировавшего с туземцами Ноя и его шкипера Садихена: «С вашей разжиженной туземной кровью вы никогда не одолеете нас, чистопородных Адамитов… вы не умеете любить, оберегать своих любой ценой и истреблять чужих — чтобы своим было просторней. Это умеем мы и они — арийцы Богумира-Иафета. И потому нам, хозяевам земли, будет на ней тесно. Но мы найдём к Иафетитам  ключ. А вы — навоз, тьфу на вас всех! Я-таки сделал своё дело — прорвался сквозь Потоп своими детьми!».

Наконец, письмо Гордштейна маршалу  Жукову. В нём математически точная логика поэтапной деградации славянства, которая неизбежно приведёт его к исчезновению — как вида. Эта логика настолько беспощадна к русским, что принадлежит уже, кажется, не автору, а прокурору в твоём лице, обвиняющему славянский этнос.

Е.Ч. В лице Гордштейна.

В.Б. Все эти персонажи у тебя в романе — победители! Так?

Е.Ч. В принципе — да. Каждый в своё время и в своих обстоятельствах.

В.Б. Поэтому я спросил: кто ты? Из «СТАТУС-КВОты» вытекает: смотрите, какое дерьмо осталось от настоящих русских. И сколько замечательных евреев среди нас, у которых нужно учиться сплочённости. Конечно, есть евреи-жиды и плохие. Но все они, в конечном счёте, берут верх. Они сильнее, изворотливее нас.

И этот тезис предлагает заматеревший национал-патриот, которому верит громадная масса единомышленников.

Е.Ч. В итоге, я — литагент Моссада, литературный поп Гапон.

В.Б. А если серьёзней?

Е.Ч. Вы б, HERR редактор, определились с ярлыками на авторский лоб. «Открытое письмо» Левина в мой адрес опубликовано не где-нибудь — в твоей газете. Но там я — производное академиков неофашистов и национал-патриотов: их писучий рупор. С Левиным солидарны и Госдеп США в лице Колина Пауэла, и г-н Брод из Московского Бюро по правам человека, заклеймившие меня, как антисемита.

В.Б. Это придаёт лишь концептуальную весомость моему вопросу: «КТО ТЫ, ЕВГЕН ЧУКБАЛИН?».

Е.Ч. Отвечу на древнееврейском языке: «Эгйе а шер эгйе». В русском нет столь же сочного и краткого аналога.

В.Б. В переводе означает: «Я есть тот, кто я есть». Припоминаю из книги ещё более смачный вариант: « То не твоё собачье дело».

Е.Ч.  Ну а если совсем серьёзно, когда увязнешь в предпочтении той или иной противоборствующей субстанции — не сможешь подняться над горизонтом и обозреть общую панораму битвы. Это непозволительная роскошь для автора: смазывать и искажать общую картину планетарных схваток своими этническими  пристрастиями.  Самое продуктивное для русского писателя: умение держать удар и слово. И этому надо учиться всю жизнь.  Здесь можно и закончить.

Евгений Чебалин