О плохом, невпечатляющем фильме… «О любви» (2017) режиссёра Бортко…

Мне его предложил посмотреть собеседник. Правда, сомнительный насчёт вкуса. Говорит: актриса там красивая. (И правда – красивая, и её Бортко несколько раз заставляет догола раздеться и изображать совокупление. И Википедия фильм назвала словом художественный.)

Но я в своём мировоззрении это слово применяю только для тех произведений, в которых есть что-то недопонятное, словами невыразимое и намекающее на подсознательный идеал, который вдохновил автора на создание вещи. А если это подсознательное не чувствуется, я произведение художественным не называю, а только – имеющим эстетическую ценность (если там есть экстраординарное). (Так экстраординарное там есть-таки – красота главной героини. Ну и виды Петербурга. И, может, музыка, хоть я её и не запомнил.) Есть даже скрытый смысл: противоположный произносимым в кадре словам, главного героя, банкира, Сергея Андреевича: «Не нужно противиться своим инстинктам». А Бортко – плохим концом – говорит обратное. Я, пожалуй, даже обязан написать об этом фильме, потому что когда-то написал: «Даешь массовую вседозволенность! – вот идеал Бортко», а тут – за противоположное-де он. И ещё писал: «Бортко же нужно воспеть нравственность другого рода (не для общества ценную, а для себя): героический энтузиазм самовыражения. Хуже того. Такой героический энтузиазм является идеалом элитарного искусства (акмеизма, футуризма, дадаизма, сюрреализма, экзистенциализма…) Бортко же нужно воспеть этот идеал в виде, усвояемом массовой культурой и пригодном для массового же употребления». Можно подумать, что Бортко раскаялся в такой своей ориентации и решил сделать кино с ориентацией противоположной. Вот только жаль, что сознанием он это решил, а не подсознанием.

Такое моё различение художественного и эстетического не общепринято. А я хочу, чтоб было принято большинством. И потому я оправдываю писание этой статьи. Капля по капле и камень точит.

Дам доводы против себя: я, мол, стар и потому меня оставили равнодушными эротические сцены.

Это верно, конечно. Но на то у меня есть резон, что есть искусство прикладное и неприкладное. Первое – для усиления знаемых переживаний или для их уточнения. Оно зачастую сильнее действует, чем неприкладное. Более того. Есть понятие мастерство. Оно приближает мастера к художественности (одним из видов недопонятностей которой является противоречивость «текста»). Как Маяковский писал: «Хорошо начинать писать стих о первом мае этак в ноябре и в декабре, когда этого мая действительно до зарезу хочется» (http://www.proza.ru/2008/12/19/559). Дата ж создания – тоже элемент произведения. А минус-приём (отсутствие в «тексте» всеми знаемого) освобождает даже от присутствия в «тексте» одной из сторон противоречивости. Но. Мастерство и подсознательный идеал не одно и то же. Потому возможно штукарство, конъюнктурщина. Бортко заметил, что общественно-политическое настроение в стране повернулось от  демократии к авторитаризму, от неограниченного прогресса к традиционализму… Вот он, нос по ветру, и сменил пластинку. «Мастера и Маргариту» (разбирая которых я написал о Бортко выше процирированное) он выпустил в 1994-м. Тогда у него ещё был антисоветский, скажем так, запал (особенно силён он у него был в 1988-м, в «Собачьем сердце»). В 2017-м – другое дело. Но мастерство – есть. И – он через наоборот проводит свою идею «нужно противиться своим инстинктам». (Идеологический фильм – тоже прикладное искусство, приложено к идее.) И вот он даёт эротические сцены одну за другой… С разными любовями.

Их, по Бортко, две: что с идеалом долга и что с идеалом счастья. Коллективистская, да будет мне позволено так классифицировать, и индивидуалистская.

Сперва по сюжету он даёт неприглядность первой, потом – обаятельность второй, потом – второй недолговечность, а тем самым и переоценка её в отрицательную, потом – невозможность вернуться к первой. – Минор.

Итого – первая ценнее.

Первую он обозначил не по-киношному, т.е. с незначительной ролью слов, а наоборот (в неуместном говорении до и во время акта):

«Саша: Давай утешимся, м? Император Цинь Ши Хуан (Нина тоскливо смотрит мимо) советовал перед боем (целует её, шепчет)… поза ка Хуана. М?

Нина: Докторская твоя что (в надежде, перенаправить его внимание)?

Саша: Ну она ещё подождёт (снимает с неё через голову блузку, Нина пассивно поднимает для этого руки и поворачивается к нему спиной)

Нина: Мне стыдно, что я не зарабатываю.

Саша: Это наш договор, Нина (бросает блузку и берёт её за голые плечи). Согласно этому договору (всматриваясь, расстёгивает ей бюстгальтер) я должен приносить деньги, а ты (снимает с неё бюстгальтер) кормить меня бутербродами. Если сказать об этом вслух (артистически бросает бюстгальтер вдаль на стол), это звучит, конечно, не очень красиво.

Нина (резко поворачивается к нему лицом и хочет что-то возразить)

Саша (беря её руками за голову): Но нас это устраивает. Ведь так?

Нина (с отсутствующим взглядом): Но я это делаю потому, что мне это приятно.

Саша (крупным планом, улыбаясь, шепчет): Мне тоже. Очень (начинает опускаться перед нею, стоящей). Очень. (Становится на колени и расстёгивает молнию у неё на джинсах) Иначе не было бы никакого договора. (Спускает с неё джинсы) Во всём. И всюду. Договор.

Нина (лицо крупным планом, не соглашаясь, молча грустно смотрит вдаль)

Саша: Даже если он не прописан. Если о нём не сказано ни слова.

Нина (опускает грустные глаза, что он там делает?

Саша (лицо крупным планом, любуясь её пахом) Всё равно (целуя там; Нина тоскливо смотрит в строну и слушает). Я спрошу у прохожего: Как пройти на улицу (поднимает голову и смотрит в лицо Нине) Партизана Германа? (опять опускает глаза на пах) Предполагаю, что он остановится и уделит часть своего времени.

Нина (чуть не плача, смотрит в сторону)

Саша: Если нет (переходит на шёпот и смотрит – лицо крупным планом – в лицо Нины), я буду злиться. (Встаёт и впивается глазами в глаза Нины) Потому что он нарушил (снимает очки) негласный договор.

Нина (лицо крупным планом, отстранённо и сожалеющее смотрит)

Саша: Между вежливыми людьми.

Нина (лицо крупным планом, горестно наклоняя его в сторону) Так значит, у нас с тобой договор? (откидывает гордо голову назад)

(Общий план. Нина стоит перед Сашей полностью голая. Саша полностью одет.)

Саша (снимая рубашку): Как бы это глупо ни звучало (бросая рубашку на пол), конечно.

Нина (лицо крупным планом): А как же любовь?

Саша (лицо крупным планом): Любовь? (берёт её руками за голову) Это основной пункт. Договора (целует её в губы).

(Монтаж. Она подпрыгивает от толчков, прижатая к стене; такова, наверно, поза ка Хуана)

Нина: Хорошо. Хорошо. Даже если так. Проценты где взять? М?

Саша (лицо крупным планом, дёргается вверх-вниз): Поработаю гидом. Не отвлекайся. Тебе Хорошо?

Нина (мотаясь): Да. Мне очень хорошо с тобой».

Не вникая, ложь или правда последние слова Нины (а я не думаю, что обескураживающий показ всего предыдущего мы вправе распространить на эти последние слова, тем более что она впоследствии пояснила, что она думала, что у неё к Саше любовь {и правда: он атлет, борец, помимо того, что очень умный}, пока она не сошлась с Сергеем), надо признать, что Бортко не убедил, что Сергей ей лучше (не тем же убедил, что секс у них бессловесный). Я тут произношу, как Станиславский: «Не верю».

Второй вид любви сперва заявлен (сказка, мол):

 «Лариса: А как он в постели.

Нина: Перестань.

Лариса: Чего перестань? Важнейший показатель.

Нина: Не для меня.

Лариса: Ты фригидна? Не кончаешь?

Нина: Лара, секс это не главное.

Лариса: Да, ты права. Бабки. Но с ним ты долго ещё их не увидишь.

Нина: И это не главное.

Лариса: А что? Сказка?

Нина: Принц.

Лариса: На белом коне?».

Иначе – знаменитое «в любви мало одной любви».

И, конечно, имело значение, что Сергей Нине представился принцем на белом коне. Благородный, поэтичный. Знает, что Достоевский был игрок, рассказал исключительный случай с собой, отыгравшимся, понимай, как и Достоевский (поставил на зеро), затем – ещё более исключительный случай (он дал ей фишку, та тоже поставила на зеро и выиграла в 36 раз больше, чем поставила). Потом он показал, какой он, отговаривавший, мудрый (она таки проиграла, ещё раз поставив на зеро). Потом он господина Лю назвал выдохшимся, как газовая горелка – образно. Потом предложил руку для прохода к кеглям, и она машинально руку приняла. А в кегли никогда не играла. И это как-то чудесно, что у неё стало получаться, под его руководством с касаниями рук. А потом очарование богатого ресторана.

«- Какой чудесный вечер. Прямо, как в сказке. А вы всё время в ней живёте, да?

— Я долго верил в Деда Мороза. И, если хотите, всё, что я потом делал, я делал для того, чтобы вернуть эту сказку. Где я принц на белом коне. Вокруг меня чудовища. Люди с пёсьими головами. А впереди меня ждёт…

— Принцесса.

— Ну, вообще-то, королевство, но… И принцесса тоже. Но чем упорней я трудился, тем дальше я от этой сказки уходил».

Романтическая недостижимость…

Ну поэт!

Но поэтичность-то была мимолётной. И совсем не убедительно, что её хватило, чтоб Нине всё же изменить мужу.

Для фабулы (то туда, то сюда, в результате никуда), да, нужно изменить. Смотришь, и всё заранее известно. Любовь одна, другая… Сознание говорит, что можно так снимать. И вкуса-то нет. И снял.

А нельзя было. Даже начинать снимать было нельзя, раз всё тебе ясно, что ты хочешь «сказать» России, осаждённой развратным Западом (пусть капитализм тем и силён, что обращается к человеческому низу, а в России, что это за капитализм? – Пародия.).

Упомянутый Маяковский, заметя себя в таком, мобилизованном, положении, покончил с собой. Так был тогда не просто мобилизовавший тоталитаризм. Он тем мобилизовал, что массы были за него. Но сейчас-то до такой степени ощущения НАДО не дошли. – Зато и у Бортко инстинкт художника послабее, чем у Маяковского, чтоб запросто Бортко мобилизовываться и перемобилизовываться.

Соломон Воложин