На берегу реки со смешным названьем Кривая Лука сидели трое и рыбачили. Вернее рыбачил один. Двое других забросив удочки и не насладившись клевом, махнули рукой, и расположившись поудобнее на траве, завели разговор. Рядом стояла банка самогона. На расстеленной будто скатерть газете лежала закуска. Ломоть ржаного хлеба, лук с огурцами, да килька в томате. Чем больше друзья принимали на грудь, тем интересней и несерьезной становилась их беседа.

— Нет, Саша. Рыбу давно изловили сетями. Так что накрылась рыбалочка медным тазом. Уж поверь мне. Нет того азарта, как раньше. Понимаешь? Нет. Потому и душа не лежит на это дело. Совсем не лежит, — промолвил Данила. Крепкий на вид парень со смешными веснушками у носа. – Раньше, как было? Забросил удочку и только успевай вылавливать. Рыба сама на берег выпрыгивала. Прямо в руки. На голый крючок хватала. Как щас помню.

— Да ну.

— Вот тебе и ну, — заверил Данила. – Гонится, скажем, щука за плотвой, а та не будь дурой у самого берега молниеносно в сторону. И весь фокус. Плотва дальше себе поплыла по делам своим рыбьим, а щука верх брюхом под солнышком трепыхается. Иной раз и удочку не берешь. Надумаешь порыбачить, прихватишь корзину что побольше, и не спеша вдоль берега идешь себе вразвалочку. Рыбы кругом… так и лежат друг на дружке. Бери любую. Не ленись. Вот и собираешь, дуреху эдакую, словно грибы по осени… Что значит рыба в реке водилась. Не то что нынче.

— Ты погляди-ка, — дивился Сашка.

— Вот и я про тоже, — соглашался Данила.

Степан, мужчина средних лет, с густыми рыжими усами, в который раз перебрасывая удочку, по привычке хмурил бровь. Клева не было.

— Не надоело еще отсебятину нести? – крикнул он не оборачиваясь. – Так и знал, что рыбачить не будете. Так и знал.

— А ты не слушай, коли не по душе. Никто не заставляет, — сказал Данила и взял банку. – Подходи, накатим по маленькой.

Степан не противился. Опрокинуть по маленькой он завсегда был готов. Только предложи. Чокнется со всеми стаканом, быстро выпьет и громко вбирая носом воздух, шевеля усами, надкусит лук.

— Хороша, чертовка! – расплывутся в улыбке у Степана щеки.

— Кузьминична другую не гонит. Молодец баба, — согласится Сашка.

— Это что! – задирал нос Данила. – Вот раньше гнали, так гнали. А-а!.. Тройного перегона. Чистая, как слеза младенца. И градус держит. Опрокинешь грамм сто и глаза в кучу. О, как.

— Ты опять за свое? – бубнил Степан. – Неугомонная тетеря.

— Как есть, так и говорю. Зачем мне врать? – упирался Данила. – Технику самогоном заправляли. И ведь ехала. Ты, Степан, не знаешь. Не застал. А батя, царство ему небесное, сказывал. Едешь, бывало, из города. Осталось совсем ничего, а бензин на исходе. И канистры с собой нет. Зато самогон под рукой. Это, как всегда. Зальешь в бак. Попыхтит немного, старушка, порычит, и поехала дальше. А так… оставляй машину, либо ночуй, братец, средь полей… Что значит самогон был. Не то что сейчас. Вода одна.

— Ишь ты, как, — доверчиво кивал Сашка. – В советское время халтуры не было. Даже в этом деле.

Степан не желая спорить шел к удочкам. Вынимал. Менял червя. Солнце играло на воде. Где-то в траве если хорошенько прислушаться стрекотали кузнечики. Приятный выдался день.

— Хо-ро-шо! – пропел Данила и расстегнул рубаху. – Припекает малость, правда, а так… Хорошо.

— Зато комаров нет, — подметил Сашка.

— Хм. Комаров… Да, разве нынче комары? Тьфу. Перхоть одна. Ты у нас второй год живешь…

— Третий, — подправил Сашка.

— Ни одна собака разница, — улыбнулся Данила. – Это сейчас комарики, да на воздушном шарике. Безобидные букашки. Только писком своим и умеют донимать. А возьми лет двадцать тому назад? Звери, а не комары. Слава богу извелась нечисть такая. А то… Вечерами, бывало, на улицу нос не кажешь. Выбежишь на крыльцо покурить, а тебе в лицо будто рой пчелиный. Аж с ног валят. Искусают всего за считаную секунду… А скотины сколько погубили.

— Да?

— О!.. Неведомое количество.

— Ты, гляди-ка, — хлопал глазами Сашка.

— Не успеет пастух вовремя стадо пригнать в деревню, все – кирдык! Голов десять лишился. Облепят бедолагу от ушей до хвоста, что без слез не взглянешь. А корова что? Она не человек. У ней рук и ног нет. Понимаешь? Далеко на копытах не убежишь, хвостом не отмашешься. А их в вечернюю пору дьяволят мелких тьма. И комарье, и буты, и мошка… В глаза, в ноздри, в рот лезут. Так и норовят побольнее укусить. Заберутся в уши и давай изнутри поедать. Глядишь, легла чья-то Буренка. Копытами о землю бьет и так жалобно стонет, аж сердце кровью обливается. Страшное зрелище.

— Ты прекратишь ахинею нести? – не выдерживает Степан. – Битый час городишь не пойми чего.

— Зачем бранишься? Виноват ли я что у тебя рыба не клюет, — удивляется Данила. – Так всегда. Чуть что не получается враз виноватых ищем. Надуемся, как арбуз и света белого не видим. Все кругом плохие. Так ведь?.. Та-ак. Дядю Данилу не обманешь. Он вас насквозь умников видит. Чего, скажи на милость, нос воротишь? Взял бы да и сам рассказал какую-нибудь историю. Годков на десять постарше будешь. Все больше нашего знаешь… Степан!

— Чего тебе? – Степан не оборачивается.

— Расскажи что-нибудь. Удиви нас, — просит Данила.

— Отстань.

— Не будь цаплей. Проще жить надо. Проще. Ну… Степан!

— Отстань, говорю.

— Как знаешь. Разговор поддержать не каждый может. И то верно, — кивает Данила. – Иной начнет рассказывать и не дослушаешь. Скучно. Не интересно. Раздражает прям. Хоть и правильно говорит, а не то. Нет азарта с каким нужно вести диалог. Искорки нет. Понимаете? А другой хоть и сказки сказывает, да так складно, что заслушаешься. И не разберешь, где вымысел, а где правда. Так что, Степа, не научился вовремя красиво говорить, уди рыбу молча. Так спокойнее.

Настала тишина. Данила, распластавшись на траве, прищурившись и задрав подбородок к небу, наслаждался теплыми лучами солнца. Степан по-прежнему сидел с удочкой один и серчал на то, что за все это время так ни разу не клюнуло, а доносившаяся до его слуха чепуха окончательно испортило настроение. Даже самогон не радовал.

— У вас леса реденькие. Можно сказать совсем нет, — нарушил молчание Сашка. – В моих краях откуда я родом леса густые. Как у Чапаева усы. Незнамши заблудишься и сгинешь в одночасье. Как пить дать. Бывало, идешь с братом осенью по грибы, запрокинешь голову, а на деревьях белки висят.

— То есть как висят? – привстал на правый локоть Данила. – Не пойму тебя никак что-то.

— Повеселись.

— Да брось ты, — удивился Данила. – Такое разве бывает?

— Бывает. Всякое бывает, — поклялся Сашка. – Белки еще тот суицидный народ. Чуть что не по-ихнему сразу лапы на себя накладывают. Ранимые зверьки.

— Никогда бы не подумал.

— Трудно поверить. Но факт остается фактом. Зрению пока что я привык доверять, — сказал Сашка. – Всем известно, что белки заготавливают запасы на зиму. Прячут в укромное место орехи… и прочее. Но случается и такое, что беличью кладовую находят. Заяц, либо мышь, или еще какой зверек. Опустошат до последнего зернышка. И усом не поведут. А уже осень. Зима на носу. Не успеет белка, если и захочет даже, заготовить новые запасы. А впереди лютые морозы, голод, мучительная неминуемая смерть. Впадет белочка в отчаянье, подберет подходящее деревце с ветвями как рогатины и удушится на этой самой рогатке.

— Интересно кошки мяукают, — не без удивления произнес Данила.

— Жизнь вообще непредсказуемая штука, — согласился Сашка. – Подводный и лесной мир по сей день до конца не изучен человеком. А животные… Иной раз такое отчебучат, что не поддается ни одному закону физики… Забавный случай был у нас лет пятнадцать тому назад. Один тип по имени Иван приручил вороненка. Да не только приручил, а выучил еще разговаривать. Человеческим голосом. Как тебе, а?.. И что ты думаешь? Однажды этот самый ворон при неизвестных обстоятельствах вырвался на волю. Неподалеку был овощной рынок. И пернатая хитрюга намылилась туда. Торговала на том рынке женщина вишней. Так вот, этот ворон (а надо признать, что он был немалого размера; откормил его Иван на славу) взлетел на стол и как закричит во все воронье горло: «Тетя, дай ягоду!». Бедняжка, чуть со стула не упала. А ворон опять за свое: «Дай ягоду! Не будь жадиной». Народ, что ютился поблизости тут же окружил говорящую птицу. Всем интересно, весело. Только женщине не до шуток. Собой загораживает вишню и кричит: «Граждане, чей ворон?». Появился Иван. Заприметил ворон хозяина и взмахнул на козырек прилавка. Пытается мужчина печеньем заманить питомца, да только ничего у него не выходит. Не поддается птица на уговоры.  «Что же ты, братец, кормильца своего не признал? Ай-яй-яй. Это же я, Ваня». А ворон ему в ответ: «Ваня, Ваня… Голова баранья». Народ в смех. Иван по сторонам глазами водит, а сделать ничего не может. «Ну-ну, -говорит. — Попадись только в руки, живьем в бульоне сварю, гада».

— Научил на свою голову, — смеется Данила.

— И ведь кого научил! Ворона. Человечьим языком. Н-да. Вот тебе и блины с пирогами. Всякое в жизни происходит, — вымолвил Сашка. – А то еще случай расскажу. Отмечали мы как-то мой день рождения в лесу. Естественно, подвыпили. И хорошенько подвыпили. Да так, что один из приятелей оставил гитару. И отправились мы на другой день с ним искать пропажу. Пробираемся кое-как сквозь поваленные деревья и колючий кустарник, выходим на поляну, и что ты думаешь?.. Сидит на пне медведь, запрокинув лапу на лапу и пытается играть на гитаре. А! Как тебе? Это же уму не постижимо. Ладно там по струнам лапой водит, бог с ним. Так ведь нет — сидит на пне с гитарой, да вдобавок еще ногу на ногу забросил… Феноменально.

— И этот туда же, — с негодованием ухмылялся Степан. Никто уже давно не обращал на его мрачный вид внимания. – Свистуны… Одним словом. Свистуны!

Сердившись на приятелей, Степан понять не мог одного. Неужели они взаправду верят всему тому, о чем говорят? Слушают друг дружку затаив дыхание. Не перебивают. А по заключению рассказа дивятся, как малые дети, раскрыв рот. Чуть ли за щеку не хватаются и не качают головой. Мол, это же надо… Боже мой.

— Про животных и у нас интересная история имеется, — ожил Данила. – Матвею Лисицыну, бывшему завгару, баню новую козел помог поставить.

— Как баню? Настоящий козел? С рогами?

— Настоящий. И с настоящими рогами, — обрадовался Данила, что с первых же слов заинтриговал друга. – Баньку Матвей давно собирался поменять. Старую разобрать на дрова, да поставить новую. Во всей красе. Только вот руки не доходили. С каждым разом откладывал на потом. А надо сказать, что научил он козла курить. Сам курит и козлу дает затянутся. Весело ему, что тот дым через ноздри выпускает, да ушами шевелит. То поросенка к пиву приучит, то вот козла курить научил. Экспериментатор, да и только, — улыбается Данила. – После мужикам рассказывал, как дело было. Только, значит, прикурил сигарету, как жена в избу позвала. Бросил на землю, а потушить забыл… Гляжу, говорит, в окно, а с окурком моим козел по двору расхаживает. Бросился во двор, нет козла нигде. Затем вижу сарай горит. И козел из него выбегает. Ну, думаю, дрянь рогатая, доберусь и до тебя. Кинулся сарай тушить, да не тут-то было. Вспыхнул, как спичка, а следом за ним и баня, что стояла рядом. Пока пожарных ждали обе постройки долой… Но худа без добра не бывает. Тем же летом баню новую поставил. Никуда не денешься, мыться где-то надо.

— А с козлом чего? Наказали?

— На мясо пустили.

— Зря. Животное не виновато.

— Не нам с тобой судить, — повел бровью Данила.

Наступило очередное молчание. Каждый пытался вспомнить или может быть даже выдумать такую историю, чтобы еще больше удивить приятеля. Тишину нарушил Степан.

— А известно ли вам, господа-товарищи, отчего у нашей реки такое необычное название? Кривая Лука.

Мужики оглянулись. Никто не знал. Данила еще что-то пытался сказать, но так быстро на ум ему ничего не шло. Оттого он только мычал, как молодой теленок и нелепо пожимал плечами. Сашка даже не пытался спорить. Места эти он совсем не знал и потому обиды, как таковой, не было.

— Эх, братцы-кролики, все-то вы знаете, да только не то, — улыбнулся в коем веке Степан. Сумел все же, и он обратить на себя внимание. – А дело было так. Давным-давно в наших краях жил-поживал один барин. Звали его Лука. И до того этот барин был жадным, что день и ночь трудились на него мужики не покладая рук. Лишнюю копеечку не заплатит, и своего честно заработанного не даст. Тут урежет, да там откусит. Лишь бы не платить. Как только приближался день расчета, становился Лука злее черта. Посмотреть было боязно, не то, чтобы заговорить с ним в такую минуту. Только и знал, что расхаживал по своим владениям и подсчитывал каждое деревце, да каждый куст, что давали плоды. Переживал, кабы кто не обхитрил его и лишнего не урвал. Следил за каждым тщательно и спуску никому не давал. Хоть и был он скрягой редкостной, но на себя любимого денег не жалел. Баловал, как только мог. Ходил в золоте, кушал заморскую черную икру и велел простому крестьянскому народу обращаться к нему, никак иначе, как ваше величество. В саду почетное место занимала скульптура, где барин был изображен во всей красе. Даже речушку, неказистую, казалось бы, и махонькую, что текла через его владения, переименовал своим именем.

Степан замолчал. Было очевидно — рассказ не досказан.

— Ну? – спросил Данила.

— Что, ну? – Степан перебросил удочку.

— Отчего к названию реки слово кривая прибавилось? – пояснил Сашка.

— Ах, вы про это! Ну, слушайте дальше, — Степан продолжил. – И работал у барина честно и здраво, не жалея сил своих, один юноша. Но и его хитрая натура хозяина не обошла стороной. Обманул Лука бедолагу, и усом не повел. Заплатил за изнурительный труд пущие гроши. И решил тогда юноша проучить жадного барина. На все сбережения, что имелись у него и его сестер, купил он себе костюм с цилиндром и даже трость. Заприметил Лука нарядного юношу и поспешил разведать у него на какие-такие денежки он все это приобрел. Неужели, где что своровал, а он не заметил. «Нет Ваше величество, — ответил ему парень. – За мои труды Вы вознаградили меня честно и справедливо. О большем я не могу и мечтать. Вспомнились мне на днях слова покойного папеньки. Мол, на том берегу реки, у крутого оврага, проживали когда-то цыгане. И земля там заколдованная. И если что в нее ночью положить, то к утру вдвое прибавиться. Вот я, не будь дураком, зарыл деньги, а по утру в двое больше поимел» — радовался юноша. «Да, ты и впрямь, малый, дурак, — подумал, глядя на него барин. – Разве стоит об этом гому говорить. Хех». Той же ночью погрузил Лука в лодку все свое богатство. Золото и драгоценности, что у него имелись. И поплыл на тот берег. Очень ему хотелось приумножить все вдвое. Только не выдержала лодка такой тяжести и по средь реки пошла ко дну. Испугался барин. Стал на помощь звать. Прибежали мужики, спасли барина, а лодка так и ушла со всем золотом на дно. В ужасе скривил барин лицо, да и тронулся умом. Так и коротал свои дни в бедности и с кривой физиономией. Реку потом какой-то шутник переименовал в Кривую Луку. И пошло это названье в простонародье. А после революции и на новых картах изменили названье… Вот как людей жадность губит.

Степан вытащил удочку и положил на берег. Клева не было. Данила, хлопая глазами, признался, что слышал эту самую историю, но только запамятовал. Теперь же вспомнил. Действительно, все именно так и было.

Степан улыбнулся.

— Даже так? – сказал он. – Не хочу никого расстраивать, но все это я выдумал только что на ваших глазах.

— Как, выдумал? – в один голос воскликнули приятели.

— Очень просто. Как подобное до меня выдумывали вы сами и языка не ломали. Вот и я решил приврать малость.

Наступило короткое молчание.

— Да, дружище, — расплылся в улыбке Данила. – Никогда бы не подумал. Это надо же. Хех. Тебе только книги писать.

— Видать и в моем роду язык хорошо подвешен был, — кивнул Степан и указал на банку. – Теперь можно и выпить.

— Это завсегда пожалуйста, — обрадовался Сашка и принялся разливать.

Степан присел рядом и взял стакан. Солнышко грело. Трава и деревья радовали зеленью. Было хорошо. Приятно, пожалуй, в такую погоду выпить ни о чем серьезном не думая. Рассказывать сказки и смеяться над небылицами.

Антон Лукин