Тяжело нашему брату, романисту. Вещи объёмные требуют предельного напряжения и совсем не оставляют времени для самого дорогого – общения с пусть немногочисленными, но с таким трудом завоёванными, читателями. Почти полвека их у меня не было, а вот теперь появились, так не хотелось бы их потерять.

В очередную свою книгу: «Любовь в Вероне», я решил включить, для разнообразия, одно стихотворение в прозе. Однако, представляя его на своих страничках, встречаю до сих пор повсеместное непонимание. Людям кажется, что я занимаюсь каким-то изобретательством, хотя на самом деле иду я давно проторенными тропами. Вот и захотелось мне написать небольшое эссе о книге Ивана Сергеевича Тургенева «Senilia», не претендуя в нём на литературоведческие лавры, а лишь выразив своё, сугубо личное, субъективное, и именно писательское, отношение к этой жемчужинке русской словесности, по непонятным причинам столь мало известной широкому кругу читателей.

Начну свой рассказ издалека. К концу жизни Иван Сергеевич был необычайно популярен, особенно в Европе, и вполне естественно, что каждое его новое произведение встречалось с большим интересом. Когда прошёл слух, что он готовит к выходу новый роман, редактор «Вестника Европы» М. М. Стасюлевич решил во что бы то ни стало опередить  конкурентов и опубликовать новинку именно в своём журнале. Однако при личной встрече, Тургенев полностью развеял ходившие слухи, и в доказательство показал Стасюлевичу всё, что у него на тот момент было неопубликованного, то есть, разрозненные наброски, эпизоды, зарисовки, которых набирается со временем немало у каждого более или менее плодовитого литератора. Случилось непредвиденное: наброски эти настолько поразили Михаила Матвеевича, что он посоветовал Ивану Сергеевичу срочно привести их в порядок и вынести на суд широкой читательской аудитории.

Так появился цикл Posthuma («Посмертные»), переименованный затем в «Senilia» («Старческое»), включавший в себя сначала сорок, а затем полсотни произведений, которые сам Тургенев называл «стихотворениями без ритма и размера», а впоследствии «стихотворениями в прозе».

Собственно, оба эти определения принадлежат и, естественно, принадлежали на тот момент, знаменитому французскому поэту Шарлю Бодлеру. «Une petites poeme en prose» выходили у него в течение десяти лет (1855-1865 г.г.), навеянные творчеством родоначальника этого необычного жанра  — Алоизиюса Бертрана (1807-1841) и его основным  произведением  «Гаспар из тьмы. Фантазии в манере Рембрандта и Калло». В итоге родился, в частности, замечательный сборник «Парижский сплин», появление которого автор «Цветов зла» объяснял тем, что только в подобной форме он счёл возможным выразить «тончайшие оттенки чувств», движения души, которые он очень хотел донести до читателя, но не мог сделать это как-то иначе.

«Senilia («Старческое») – собственно говоря, это не что иное, как последние вздохи (вежливо выражаясь) старика» — так определял в одном из писем своё произведение сам Тургенев. Разумеется, кокетничая. На самом деле, подготовка к изданию нового сборника очень увлекла Ивана Сергеевича. Даже будучи в последние полтора года смертельно больным (рак позвоночника, миксосаркома: «Я страдаю так, что по сто раз в день призываю смерть»), он постоянно переделывал, редактировал отобранное, очень переживая, как встретят его детище критики, читатели, коллеги по ремеслу. Из личной переписки: «Очень уж эти «Стихотворения» не подходят к тому, что она (публика) привыкла читать», «Публика и критика отнесутся к ним или равнодушно, или презрительно, но я от этого не заплачу». Особенно характерно это состояние Ивана Сергеевича проявляется, на мой взгляд, в предисловии, которым он снабдил свои «последние вздохи».

К ЧИТАТЕЛЮ

Добрый мой читатель, не пробегай этих стихотворений сподряд: тебе, вероятно, скучно станет – и книга вывалится у тебя из рук. Но читай их враздробь: сегодня одно, завтра другое, — и которое-нибудь из них, может быть, заронит тебе что-нибудь в душу.

Иван Тургенев.

Журнал «Вестник Европы», 1882, № 12

Цикл вышел в журнале «Вестник Европы», 1882, № 12. Мнения о нём были самые разные. Восторженные, вежливо положительные, резко отрицательные.

Из воспоминаний А. Ф. Кони: «Рукопись дана была мне поздно вечером до утра, и я провёл всю ночь, читая и несколько раз перечитывая эти чудные вещи, в которых не знаешь, чему больше удивляться – могучей ли прелести русского языка или яркости картин и трогательной нежности образов».

Л. Е. Оболенский в своей критике на публикацию отзывается о Тургеневе, как о человеке, который «не верит в будущее родной страны и родного народа. Здесь, у нас на Руси, всё возбуждает в нём только желчь и отрицание: и народ, и критики, обидевшие его, и всякие дураки, которые, по его словам, прославились тем, что кричали о новизне, и молодёжь, которая не оценила его. Невольно удивляешься этому нравственному противоречию: человек не верит в жизнь и всё же с ужасом цепляется за неё холодеющими руками».

Н. Г. Чернышевский: «Ни одно из тургеневских «Стихотворений в прозе» не стоило бы того, чтобы быть напечатанным».

Ну а уж о всякого рода пародиях, насмешках, глумлениях и говорить не приходится.

В конце 1920-ых годов были обнаружены в архиве писателя ещё более трёх десятков «стихотворений», ранее не публиковавшихся. Сообщение об этом вызвало большой интерес во всём литературном мире. Это позволило представить суду читателей сборник «Senilia» уже в полном виде. С тех пор интерес к нему постоянно растёт, будет расти и дальше, таково моё глубокое убеждение.

Сам я фанат прозы, стихов практически никогда не писал, однако оказавшись на одном из поэтических сайтов, чтобы не выглядеть белой вороной вынул из запасников несколько своих «стихоопусов» почти полувековой давности, и очень удивился, когда их восприняли там всерьез. Один из редакторов, прочитав мои «Небеса», посоветовал мне двигаться именно в этом направлении, то есть «стихотворений в прозе». Пришлось погрузиться в незнакомый мне мир и попытаться разобраться в нём.

Начну с того, что приведу для примера несколько вещиц из столь часто упоминаемого мной сборника:

ПУТЬ К ЛЮБВИ

Все чувства могут привести к любви, к страсти, все: ненависть, сожаление, равнодушие, благоговение, дружба, страх, — даже презрение.

Да, все чувства… исключая одного: благодарности.

Благодарность – долг; всякий честный человек плотит свои долги… но любовь – не деньги.

1881 г.      Иван Тургенев.

«Любовь – не деньги», «нельзя любовью отблагодарить» — поразмышляйте об этом.

ЛЮБОВЬ

Все говорят: любовь – самое высокое, самое неземное чувство. Чужое я внедрилось в твоё; ты расширен – и ты нарушен; ты только теперь зажил (?) и твоё я умерщвлено. Но человека с плотью и кровью возмущает даже такая смерть… Воскресают одни бессмертные боги…

Да, тут тоже есть над чем поразмышлять… «Ты расширен – и ты нарушен», «Твоё я умерщвлено». Неужели дело так и обстоит в действительности? Ведь это не кто-нибудь сказал, а человек, написавший «Асю», «Первую любовь».

ЧЬЯ ВИНА?

Она протянула мне свою нежную, бледную руку… а я с суровой грубостью оттолкнул ее.

Недоумение выразилось на молодом, милом лице; молодые добрые глаза глядят на меня с укором; не понимает меня молодая, чистая душа.

—  Какая моя вина? – шепчут ее губы.

—  Твоя вина? Самый светлый ангел в самой лучезарной глубине небес скорее может провиниться, нежели ты.

И все-таки велика твоя вина передо мною.

Хочешь ты ее узнать, эту тяжкую вину, которую ты не можешь понять, которую я растолковать тебе не в силах?

Вот она: ты – молодость; я – старость.

Нужно ли комментировать?

И всё-таки, вернёмся к главному вопросу: проза или стихи?

Казалось бы, если что-то не понимаешь, самый простой выход: наплевать и забыть, но не получалось так, застревало в памяти, оставалось в душе («может быть, заронит тебе что-нибудь в душу») и не желало уходить оттуда. Уж что только люди ни делали: и пытались эти вещи на чисто стихотворный язык переводить, и декламировать под музыку, но не получалось хорошего в результате НИЧЕГО.

Сравнить с Шарлем Бодлером? Почему бы и нет? Кому из нас не ведомо со школьной скамьи: и влюблён был Иван Сергеевич во французскую певицу Полину Виардо, и жил подолгу в Европе. Казалось бы, сам Бог повелел ему подхватить новое направление из рук великого мастера да и продолжить на родной, русской, почве.

Много времени провёл я, изучая, как в оригинале, так и в переводах произведения французов-родоначальников «необычного жанра». Но не стану приводить их здесь ни в отрывках, ни целиком. Сколько литературоведов, столько и мнений, какой мне смысл излагать их сейчас в исследовании интересующей нас проблемы?

Отвечу кратко: Бодлер – стихи, в основном, так называемый стиль «версе» (verset – сдвиг от прозы к поэзии, приблизительно так же, как и встречное движение «освобожденного стиха» — vers libere, от поэзии к прозе), Тургенев – особенная, совершенно новая форма прозы, располагающаяся в самом пограничье её с поэзией, сразу же после «короткого рассказа» и следующей за ним «миниатюры». Собственно, ничего удивительного: Бодлер – поэт, Тургенев – беллетрист, никак им не слиться воедино, а уж какие-то национальные особенности тут совершенно ни при чём.

Представляю, какое разноголосье услышу я в свой адрес после этого исследования, но, виноват, и у меня есть огромная потребность выразить какие-то «тончайшие оттенки чувств», движения души, которые я никак иначе не могу излить ни в одной из устоявшихся прозаических форм.

И в заключение:

ЖИТЕЙСКОЕ ПРАВИЛО

Хочешь быть спокойным? Знайся с людьми, но живи один, не предпринимай ничего и не жалей ни о чём.

Хочешь быть счастливым? Выучись сперва страдать.

1878 г.

Николай Бредихин