Торопись жить,

пока еще к жизни годен.

Время,

Не умеет ходить –

это мы проходим.

Василий Попов

У подъезда многоэтажного дома стоял мужчина средних лет и, запрокинув ногу на скамью, тяжело дышал. Влажная от пота рубаха, застегнутая на нижнею пуговицу, прилипала к волосатому телу. Из-под кепки торчали сырые волосы. Мужчину звали Вадим Буряков. Проживал он в этом доме на четвертом этаже. Неделю тому назад схоронил отца и теперь избавлялся, как ему казалось, от ненужного хлама. Дряхлый разобранный шкаф, старый ковер, пальто, поеденное молью, лампу, радиоприемник и маленький письменный стол, за которым давно никто не сидел, уже снес к мусорным контейнерам. Теперь пытался избавиться от книг, которых в комнате покойного отца было неимоверное количество. Папаша любил провести свободное время за книгой. И часто твердил, что без чтения жизнь его потеряет всякий интерес. После ухода старика книги в глазах сына не приобрели такой важной ценности и утратили всякий смысл. Вынося последнюю охапку, Вадим бросил стопу у скамьи и, смахнув пот, закурил. Оставалось всю эту макулатуру снести к мусорным бочкам. И баста!

— Вот же, зараза, — выцедил он. – Накопил за семьдесят лет барахла. Старый дурень… Теперь мучайся.

Пнув ботинком книги, Буряков присел на скамью и сделал глубокую затяжку. Пока Вадим собирался с мыслью, как бы всю эту кипу поскорее убрать с глаз долой и не надорваться, подошел сосед, Аркадий Носик. Небольшого роста, сморщенный, худой. Для своих пожилых лет был весьма подвижный и легкий на ногу. Заприметив у самого подъезда гору книг, Носик, поправив очки, остановился.

— Ну!.. Чего тебе здесь? Медом намазано? – пробубнил Вадим. – Ступай, куда шел. Не елозь перед глазами. И так тошно.

Сосед в недоумении почесал затылок.

— Неужели избавиться решил?

— А если и так. Тебе до этого какое дело? – сказал Буряков. — Захочу и вовсе сожгу. Имею право.

Аркадий перевел недоумевающий взгляд на книги. Перед ним лежали полное собрание сочинений Пушкина, Гоголя, Есенина, Достоевского, Тургенева, Куприна, Горького, Чехова… Виднелись на обложках книг имена Абрамова, Белова, Распутина, Шуртакова, Тимонина, Рыжакова… Неужели все это может уйти на свалку? От обиды Носик прикрыл глаза и тихо произнес:

— Такое богатство дураку досталось, а он его, грешный, с грязью смешать желает. Это же… Это… Такому и родину продать – раз плюнуть.

— Но-но-но, старый! – опешил Вадим. – Я ведь не посмотрю, что седой и кашляешь. Враз угомоню… Пшел отседова.

Носик с обидой и горечью уставился на соседа. Какая-то неприязнь, даже злоба виднелись сейчас в его глазах. Он провел ладонью по сухим губам и, еще раз посмотрев на книги, сказал:

— Значит так. Мы поступим иным образом. Если книги не нужны — я их забираю… Не соизволите помочь отнести их в мою квартиру? – Но, заприметив недоброе лицо собеседника, Аркадий поперхнулся. – Хотя… Не извольте беспокоиться. Я и сам со всем справлюсь. Спасибо.

Склонившись, Носик принялся разбирать книги. Недоумевающий Буряков следил за каждым его движением и, прищурив глаза, молчал. Неприязнь к этому маленькому человеку обрелась в душе с особой силой и не давала покоя. Ощущение, будто в ясную погоду вывели прогуляться в сапогах и с зонтом на потеху людям. И хотя книги Вадиму были не нужны, все-таки слова о том, что он такой-сякой мерзавец и родину продаст, не моргнув глазом, обидели сильно. Да и с самим Аркадием Носиком судьба не раз сталкивала лбами. Когда Вадим напивался и шумел, то в подъезде, то во дворе, добродушный сосед не брезговал вызвать для поддержания тишины наряд полиции. Это Буряков помнил прекрасно.

— Руки! – крикнул Вадим. Такого поворота Носик не ожидал и потому с испугу попятился назад. – Так вот ты, оказывается, какой! Стоит зазеваться, как ты уже чужое добро присвоить готов. Лихо! Лихо. Ничего не скажешь… С тобой, папаша, держать ухо востро нужно.

— Да, чтобы я!.. Чужое?.. Да, никогда в жизни, — опешил Носик.

— Знаем-знаем. Все мы чистенькие и пушистые, пока за хвост не поймают, — рассмеялся Буряков. Растерянный вид соседа его сейчас особо радовал. – Так и живем. Да?

Аркадий захлопал глазами. После продолжительного молчания (признаться, слова Вадима и впрямь ошарашили) спросил:

— Разве тебе они нужны?

— Не твое дело. Порву каждую книженцию на твоих глазах на сто маленьких кусочков, и ничего ты мне не скажешь. Мое право. Можешь полицию на меня вызвать, скорую или пожарных… Это ты умеешь. Знаю. Проходили. – Буряков с неприятной ухмылкой посмотрел на соседа. – Лучше ими печь на даче топить буду, чем такая пигалица, как ты, заполучит мое добро… Ступай, куда шел. Ничего тебе здесь не светит.

Аркадий уловил враждебность в голосе соседа. Он догадался, по какой причине, тот пытается отомстить ему таким вот низким способом. Не раз случалось делать замечание, когда Вадим во дворе бранился матом при детях, мусорил и пакостил в подъезде. А на пьяные его дебоши, и того хуже, приходилось звонить в полицию. Телом он крепкий, душа горячая, кулак тяжелый. Разве с таким справишься или что объяснишь? Когда в пьяном безумстве человек творит неведомое, лучше всего отвести от греха и людей, и его самого… Нет. Книги он ему не отдаст. Лучше и впрямь сожжет из принципа, чем отдаст такому, как он. Так все и будет. Не дрогнет рука посягнуться на святое, на чистое, светлое, на… Аркадий прикрыл глаза. Нет. У этого не дрогнет.

— Тогда продай, — попросил Носик.

Буряков расплылся в улыбке. Этого он никак не ожидал.

— Вот это другое дело, — потер он руки. – А то халявы захотел!.. Халява она ведь, милый мой, и укусить, и лягнуть может. А так, заплатил и спи спокойно. Правильно?.. И тебе хорошо, и мне не обидно.

— Сколько попросишь?

 Вадим хлопнул себя по бедрам и радостный от того, что держит надоедливого соседа в кулаке, поднялся на ноги.

— Грабить не стану. Так и быть. Миллиона у тебя все равно нет. Хех. Отдам почти даром. Полсотни за книгу. Но, чур, забираешь все. Годится?

— Договорились, — согласился Аркадий.

— Вот и славно, — и Буряков, запрокинув голову ввысь, крикнул. – Зинка!.. Ау! Чтоб тебя. Зинка!

В окне дома показалась женщина годов тридцати.

— Ну, чего разорался? Весь дом на уши поднял. Пожарю тебе котлеты. Угомонись только.

— Это все потом, детка! Потом. И водочки мне нальешь, и котлет нажаришь. А сейчас неси калькулятор.

— Чего нести?

— Калькулятор! – крикнул Вадим. Женщина, пожав плечами, закрыла окно. – Сейчас все подсчитаем, прикинем, взвесим… и будет тип-топ. Спешка в этом деле, сам понимаешь, только кур смешить.

Женщина, одетая в халат и домашние тапочки, подошла к Вадиму и подала калькулятор. На вопрос зачем он ему понадобился, Буряков только махнул рукой. Не мешай, мол, потом объясню. Зинаида отправилась обратно в дом.

— Погляди какая, а! – расплылся в улыбке Вадим, поглядывая на удаляющуюся женскую фигуру. – Кровь с молоком. Все при себе. Стоит лишь бровь поднять, и она уже знает, что тебе нужно. Во какая! Не баба, а золото… На рынке познакомились. Теперь живем вместе. Женюсь, наверное.

Пока Вадим подсчитывал книги, Носик припомнил, что девиц за последнее время сосед сменил немало. Были и дерзкие, и молчаливые, худые и полные. Всякие были. Правда, рядом с ними соседушка вел себя как-то более-менее скромно. Не буйствовал. Видать, прекрасный пол умел угодить озорной душе Вадима, что даже пьяным он не пытался скандалить. Хулиганил лишь, когда оставался один. По какой причине не ладилась его личная жизнь, Аркадию известно не было.

— И-та-ак! Что мы имеем? – воскликнул Буряков. – Триста двадцать четыре книги. Умножаем на пятьдесят, так? Так. Получается? – Вадим даже присвистнул. —  Шестнадцать двести.

— Сколько? – поднял брови Аркадий. – Н-да… Не малая сумма.

— Ну, а ты как хотел? Нынче все дорого. Так и быть. Двести рублей скину по-соседски. Но ни копейкой больше. Смотри сам, коль потянешь ношу, то по рукам. Ежели обхитрить вздумаешь!.. Не советую со мной шутить.

— Деньги будут, — заверил Носик.

— Вот и славно.

Аркадий поспешил к себе в квартиру. Нет, таких денег у него не было. Да и откуда они могли взяться с его маленькой пенсией. На те гроши, что получал от государства за огромный трудовой вклад в развитие страны в рабочие годы, можно было лишь скромно существовать. Не более. И все же Носик умудрялся откладывать, экономя каждую копейку на черный день, самую малость. Но и этих денег было немного. Аркадий достал из серванта завернутый в платок старый кожаный кошелек, развязал зубами узел, вынул деньги и с волнением пересчитал. Семь тысяч. Носик присел на край дивана. Где брать недостающую сумму, он не знал. Даже, если пройтись по знакомым и спросить самую малость в долг, не хватит. Это не десять и не пятнадцать лет назад, когда все его старые приятели были при работе и могли выручить рублем. Он и сам выручал не раз. Теперь многих уже нет. А те, кто еще ходит по земле-матушке, то, как и он, держатся от пенсии к пенсии, ругая правительство и ненавидя старость. Нет, не позволит совесть попросить у них в долг.

Сжимая в кулаке деньги, Аркадий вышел из квартиры. На скамье, охраняя книги, сидела Зинаида.

— А где Вадим?

Женщина позвала Бурякова. Из окна показался Вадим.

— Тебя спрашивают! — не скрывая недовольствия, крикнула она.

— Принес? – спросил Вадим, уминая при этом котлету. Аркадий показал деньги. – Щас спущусь.

Потирая жирные губы, Буряков вышел из подъезда. Было видно, что уже принял на грудь. Глаза блестели, и улыбка стала острой, нехорошей.

— Ну, чего там у тебя? Показывай.

— Вот, — и Носик протянул деньги. – Больше нету.

— Ты, старый, шутить вздумал? – озлобился сосед. – Я тебе что говорил? Уговор на сколько был?

— Правда, больше нет.

— Уговор, спрашиваю, на сколько был?

— Нету больше. Честное слово. Не воровать же идти…

— А хоть бы и так!

— Будь человеком. Я же отдам. Обещаю.

— Человеком? – Вадим расплылся в улыбке. – Какой же я человек, когда ты давно меня сволочью окрестил. Али забыл?.. Дал слово, так держи его. Землю рой, но найди. Или в книгах об этом не пишут? – направляясь обратно в дом, Буряков добавил. – По пустякам не тревожь. Не в том настроении сейчас.

Аркадий поникшим взглядом глядел на закрывшуюся за Вадимом железная дверь. Где брать деньги, он не знал. Носик еще раз посмотрел на книги, и в глазах блеснули слезы. Хотелось выругать этого огромного и черствого человека всеми нехорошими словами. Ведь нельзя же быть таким. Нельзя.

— Чего думаешь? – обратилась к нему Зинаида. – Стоит, глазами водит. Долго мне прикажешь здесь сидеть?

Носик посмотрел на женщину, и ничего не ответив, направился к подъезду. Была маленькая надежда занять у соседа этажом выше. Тот работал учителем, и Аркадий иногда захаживал к нему вечером скоротать время. За чашкой чая играли партийку-другую в шахматы. Жил он один. Вот ведь тоже… Кто-то пьет водку, дебоширит и нравится женщинам. Другой детишек учит, скромный, воспитанный и один-одинешенек, как в поле береза. Полна жизнь несправедливости. И то правда.

Учитель занял три тысячи. На большее Аркадий не рассчитывал. Был благодарен и этому. Расхаживая по квартире, Носик всеми силами пытался что-нибудь придумать, но ничего не лезло в голову. Спросить у детей? Нет. Они, конечно, могут дать, но кто знает, какой ценой обойдутся эти деньги? Будут нужны самим, не скажут. Этого позволить себе Аркадий не мог. Все, что угодно, но только не впутывать детей. Поговорить вновь с Вадимом? Больше половины уже собрано. Но, припомнив последние его слова, выкинул из головы и эту идею. Чего доброго, и впрямь дурное совершит. И откуда столько ненависти в людях? Чего не хватает? Крыша над головой имеется, брюхо не голодает, руки-ноги при себе… живи, трудись, радуйся жизни. Не умеем дорожить ценностями которые имеем, культурой, словом, что оставили нам наши предки. Готовы уничтожить, сжечь до последнего клочка бумаги как последние варвары все, что годами передавалось из поколения в поколение. Гордимся своей необразованностью. Радуемся деградации…

Когда Аркадий вышел во двор, на скамье его поджидал Вадим. Носик вынул из кармана деньги и протянул соседу. Буряков облизнув большие пальцы правой ладони, быстро пересчитал купюры. Шестнадцать двести. Ровно.

— Это совсем другое дело, — улыбнулся тот. – Вопросов больше не имею. Забирай товар.

И, пошатываясь, Буряков не спеша пошагал в сторону магазина. Аркадий, присев на скамью смотрел на книги, которые нужно было перенести в квартиру… Утром на этой самой скамье сидели две женщины.

— Из сорок седьмой, небольшого роста еще. Носик фамилия. Поняла о ком? — завела беседу одна. – Приходил вчера во второй половине дня. Телевизор предлагал. Сын купил. А чего? Почти новый. Тот на него столько лет копил и отдал в пять раз дешевле… Мой-то совсем барахлил.

— Да ты что?

— Да-да. Заберите, говорит, деньги срочно нужны. И на что нужны, знаешь? Так вот, слушай дальше. Из тридцать девятой, значит, Филипыча сын хотел книги выбросить. А этот у него купил их. Все!

— Все?

— До единой. Свои деньги потратил. Да, назанимал сколько! Чудак-человек.

— Жалко, если умом тронулся.

— Жалко, конечно. Но… Кто от этого застрахован? Годы. Годы…

И обе перевели взгляд на окна квартиры, в которой проживал Аркадий Носик.

Антон Лукин