Дорога в Чечню заняла больше времени, чем предполагал подполковник Черепанов. Звали его Павел Николаевич. Несколько дней назад его назначили командиром мотострелкового полка, который дислоцировался в одном из районов мятежной республики. Конечно, он был рад повышению в должности и ожидаемому присвоению воинского звания «полковник», но эта радость быстро притупилась и плавно перешла в лёгкое беспокойство. Как там всё сложится, в этой Чечне? Сколько ни называй войну антитеррористической операцией, она всё равно останется войной. Его предшественник был убит, как говорили, случайной пулей. Но ведь убит…

Посадочной толкотни на перроне не наблюдалось: желающих выехать в этот поздний вечер в «горячую точку» было маловато. Да и у них, судя по лицам, командировка энтузиазма не вызывала. В вагон, кроме Черепанова, поднялся всего лишь один мужчина лет тридцати, в штатском. По воле случая они оказались в одном купе.

— Ну что ж, давайте знакомиться, — предложил подполковник вошедшему в купе незнакомцу.

— Григорий Александрович Печорин, — попутчик протянул руку.

— Прямо как у Лермонтова. Вот совпадение! — воскликнул Павел Николаевич, ответив рукопожатием.

— Никакого совпадения нет. Я и есть тот самый «герой нашего времени», — равнодушно сказал собеседник.

— Как? — опешил Черепанов, забыв назвать себя, и вцепился взглядом в его лицо.

«Этого не может быть!» — крутилось в голове.

Однако, чем дольше Павел Николаевич всматривался в своего случайного попутчика, тем больше убеждался, что это действительно он, Печорин: роста среднего, волосы белокурые, но при этом усы и брови чёрные, уставшие глаза карие, зубы редкой ослепительной белизны.

— Вот так встреча! — Подполковник волновался как мальчишка и никак не мог прийти в себя.

Когда, наконец, его изумление пошло на убыль, он назвал себя и снял китель. Они рассовали по ящикам и полкам свои вещи и сели друг против друга.

Угомониться Павел Николаевич не мог, интерес к Печорину у него разгорался, и он уже предвкушал костёр впечатлений.

— Лермонтов пишет о вашей смерти при возвращении из Персии.

— Михаил Юрьевич ошибся, — неохотно отозвался Печорин и добавил; –

Точнее, его ввели в заблуждение врачи. Они были уверены, что мне конец, но я выкарабкался.

Было видно, что разговору он явно не расположен.

— Вы, Григорий Александрович, конечно, извините мою навязчивость, но у меня к вам масса вопросов. Вы понимаете, «Герой нашего времени» — одна из любимейших моих книг…

— Давайте спать, — устало предложил Печорин. — Поздно уже. А завтра я отвечу на все ваши вопросы. Сейчас меня радует только одно: то, что вы не генерал. А то смотришь на погоны сегодняшних генералов и думаешь: нет просвета, — и он стал укладываться спать.

Ночью Павлу Николаевичу снилась дуэль. Будто стреляться с Грушницким должен не Печорин, а он, Черепанов; причём первый выстрел был за его врагом… Вот уже Грушницкий стал напротив Черепанова. Секундант подал знак — и рука с пистолетом начала медленно подниматься. Грушницкий целился подполковнику прямо в лоб. Раздался оглушительный выстрел, сердце у Павла Николаевича ёкнуло и он… проснулся.

Комната с открытым нараспашку окном в его трёхэтажном особняке наполнилась утренним светом и свежестью. Ночной июльской духоты уже не было.

«Ну и ну! И приснится же такая чушь! — подумал полковник в отставке Черепанов.

Павел Николаевич сел на кровать, посмотрел по сторонам и увидел нечто странное. На том месте, где на стене висела сова, вырезанная из дерева его сослуживцем, виднелась только шляпка от гвоздика, а сова валялась на полу. Полковник встал с постели, поднял сову и увидел отверстие в её левом глазу. Он поспешно надел очки и тут же обнаружил рядом с гвоздиком пулю, которая застряла в кирпичной стене.

Остатки сна как рукой сняло. Он подошёл к открытому окну, внимательно осмотрел прилегающую территорию, но ничего подозрительного не заметил. «Хорошо, что жена уехала к внуку в Москву, а то бы напугалась», — подумал он. Черепанов в недоумении покрутил в руках теперь уже безглазую сову, положил её на тумбочку и сел в кресло.

Эту сову Павлу Николаевичу подарил командир роты капитан Мазалов во время проводов полковника в курортный городишко Н., куда он уезжал на должность военкома. Как и положено, Черепанов перед отъездом накрыл стол, за который пригласил офицеров своего полка. По этому случаю офицеры сбросились и купили на собранные деньги единый подарок, а вот капитан Мазалов сверх того вручил ещё и сову, которую изготовил собственноручно. Полковнику сова понравилась: он вообще любил сувениры из дерева, и к тому же светлый лак удачно сочетался с тёмным, что придавало деревянной птице живость, а в её глазах затаился особый задор.

С годами в памяти всё больше следов забытого. Но Павел Николаевич хорошо помнил этого офицера, командира роты. Мазалов – по мнению Черепанова – был ущербным офицером. Писал бездарные стихи, неумело рисовал иллюстрации к прочитанным книгам, читал каких-то философов и даже… пиликал на скрипке. А вместо того, чтобы изучать художественную литературу на военную тематику, увлекался книгами А.Грина, Булгакова и другими в этом же духе. Единственно, что он действительно делал великолепно, так это вырезал по дереву. Многим офицерам полка он подарил авторские сувениры из древесины. Черепанов вспомнил, что он терпеть не мог этого эстетствующего офицера. Зато какая у него была жена. Боже мой! Самая красивая из всех офицерских жён полка — глаз не оторвёшь. Эталон красоты! Ну прямо актриса, сошедшая с экрана в гарнизонную пыль. Разошлись по её инициативе. Такую бабу не смог удержать. Да из-за такой красоты и уволиться из армии не грех. И как она вышла за него замуж? Удивительно.

Черепанов был уверен, что Мазалов в армии — человек случайный. Ну что это за офицер, если его постоянно приходилось гонять, чтобы он по-уставному коротко стригся. А из отпуска он вечно приезжал с бородой. Ну, служили бы на севере — понятно, а то ведь юг — жара.

Личным оружием капитан владел хуже других офицеров. И это больше всего бесило полковника. На первых же стрельбах из личного оружия Черепанов публично назвал его не Мазалов, а Мазилов, и обматерил в придачу. Сразу после этого командир батальона, в котором служил Мазалов, чтобы потрафить своему шефу, воскликнул: «Вы, товарищ полковник, прямо не в бровь, а в глаз!» С лёгкой руки командира полка эта кличка прицепилась к Мазалову, что дошло и до его солдат.

Такого оскорбления Мазалов простить не смог. Как-то 23 февраля, как сейчас говорят, в День защитника Отечества, Павел Николаевич был в отпуске и прислал своим подчинённым поздравительную телеграмму, которая была зачитана на торжественном собрании. Пространная телеграмма заканчивалась фразой «Честь имею». Услышав эту фразу, Мазалов вполголоса сказал сам себе: «Сомневаюсь». Но кое-кто его услышал.

Сказать правду легко, трудно пережить последствия этого. Вскоре об этой реплике стало известно вернувшемуся из отпуска Черепанову.

Чаще всего накаляются холодные отношения. После этого эпизода взаимная неприязнь между полковником и капитаном нарастала как снежный ком.

Сидевший сегодня в кресле Черепанов стал отгонять от себя те воспоминания, когда он, дойдя до ненависти к Мазалову, откровенно издевался над ним и проявил при этом незаурядную изощрённость. У совести хорошая память, но Павел Николаевич не хотел этого вспоминать: ему было неприятно. Однако новые неприятные сцены из прошлого лезли ему в голову. Чтобы избавиться от них, он встал с кресла и направился в ванную комнату, где наконец-то умылся. Проходя коридор, он услышал необычно ранний телефонный звонок и поднял трубку.

— Слушаю вас, — недовольным тоном сказал он.

— Здравия желаю, товарищ полковник. Это Мазалов. Я попал в глаз своей сове?

Изумлённый полковник застыл с телефонной трубкой, вжав её в ухо, раскрыв рот и не моргая. А потом в растерянности переложил «трубу» к другому уху и наконец выдавил:

— Попал, но…

— Теперь мы квиты. Честь имею!

Короткие гудки в телефонной трубке свидетельствовали о том, что вымышленная победа иногда полезнее реальной.

Валерий Румянцев