Нынче девяносто лет со дня рождения Василия Макаровича Шукшина. Многозначительно это для души нашего сердобольного народа, шибко многозначительно. На моём столе лежит книга Нины Фёдоровны Жмуровой  «Возвращаюсь к родным берегам». Много довелось мне прочитать о деревне, пишут многие, вовсе и не являясь членами союзов писателей. Издают книги за свои деньги, чтобы помянуть свои деревеньки, и таких вот книг по всей нашей стране действительно много. Лично я видел и читал уже сотни.

Нет, это, разумеется,  не шедевры нашей русской литературы, но в каждой, именно в каждой такой неприметной книге о деревне есть обнажённая, любящая, страдающая, но всегда именно добрая душа. Равнодушный человек, а таких встречается в жизни каждого немало, говорит: «Что это, мол, все кинулись писать о своих деревнях, есть же известные писатели, и их это дело». Но в том-то и дело, что сотни тысяч деревень погибли, и у людей неминуемо, ибо мы – люди, появилась человеческая потребность написать о своей любимой до слёз, именно до праведных слёз, деревне. Это трагедия, когда погибает один человек, а тут сотни, тысячи всегда милых сердцу для тех, кто там жил, деревень, именно погибли, и тут невольно вспомнишь о писателях-деревенщиках: они не молчали, они предупреждали нас о трагедии, своими, без всякого сомнения, великими, праведными книгами.

В нашем храме «Преображения Господня» мне подарили книгу Николая Мельникова «Русский крест». Тех, кто не читал, на коленях молю, люди, прочтите эту книгу, особенно те, кто помнит и любит деревню. В этой Великой книге есть поэма «Русский крест», без сомнения, это одно из лучших воистину праведных  произведений в современной русской литературе, душа во время прочтения и после саднит так, что индо дыху нет. Но читать такие книги надобно, ибо это всё соборный наш русский народ, сплотивший вокруг себя многие народы. Можно послушать поэму и в интернете, когда узнал об этом, стало теплее на душе. Набирайте в поисковике и внемлите великие строки нашего с вами современника.

В своём повествовании о книге Нины Жмуровой приведу стихотворение Николая Мельникова, рано умершего, нашего глубочайшего самородка, вечная ему воистину праведная память:

***

Поставьте памятник деревне

На Красной площади в Москве,

Там будут старые деревья,

Там будут яблоки в траве.

—

И покосившаяся хата

С крыльцом, рассыпавшимся в прах,

И мать убитого солдата

С позорной пенсией в руках.

—

И два горшка на частоколе,

И пядь невспаханной земли,

Как символ брошенного поля,

Давно лежащего в пыли.

—

И пусть поет в тоске от боли

Непротрезвевший гармонист

О непонятной «русской доле»

Под тихий плач и ветра свист.

—

Пусть рядом робко встанут дети,

Что в деревнях еще растут,

Наследство их на белом свете —

Все тот же черный, рабский труд.

—

Присядут бабы на скамейку,

И все в них будет как всегда —

И сапоги, и телогрейки,

И взгляд потухший… в никуда.

—

Поставьте памятник деревне,

Чтоб показать хотя бы раз

То, как покорно, как безгневно

Деревня ждет свой смертный час.

—

Ломали кости, рвали жилы,

Но ни протестов, ни борьбы,

Одно лишь «Господи, помилуй!»

И вера в праведность судьбы.

—

Поставьте памятник деревне

На Красной площади в Москве,

Там будут старые деревья,

Там будут яблоки в траве.

1995 год

Вот она, братья и сестры, правда. Прочтите, пожалуйста, люди, книгу Николая Мельникова. Может быть, и даже наверняка, моё предисловие к книге Нины Жмуровой затянулось, но, а как, дорогие земляки-сибиряки, удержаться-то, коли видел всё энто своими очами, лицезрел, обонял, тут, братцы мои, не выговорить, не вышептать, а только, если позволит Господь, хоть бы прикоснуться на толику, и это уже будет много…

Нину Фёдоровну Жмурову знаю давно. Ведомо мне было, что пишет она стихи, потом перешла к прозе. Она действительно очень добрый человек, работала медсестрой, и невольно думается, что её пациентам повезло, только от добрых слов Нины выздороветь можно, да просто на сто процентов уверен, что и выздоравливали многие. Вырастила Нина с мужем Иваном Алексеевичем троих сыновей, любит рыбачить, и тут отдельно надо коснуться, мужа Ивана давно перелавливает. Бывало, не раз, если Нина поймала, тогда и муж начинает удочки распутывать, да наживку на крючок насаживать. Природное, Богом данное, деревенское выживание, это всё очень глубоко в нас сидит, и тут уж, как говорится, тут уж…

Так случилось, что дачу Жмуровых разломали новые устроители нынешнего, то бишь, теперешнего мира. Очень расстроились от этого Нина Фёдоровна с мужем Иваном Алексеевичем, ибо привыкли работать на земле. Муж Иван тоже родом из сибирской деревни под названием Туба, Нина написала о деревне мужа книгу, деревня нынче покоится на дне Усть-Илимского моря. Когда она рассказывала мне, как ломали их дачу, в глазах Нины Фёдоровны стояли слёзы, и я очень жалел этого ЧЕЛОВЕКА. В недавнем разговоре с ней выяснилось, что ездит она теперь с Энергетика к нам на правый, да не просто на правый, а далеко по шаманской трассе, там им выделили участок друга сына, чтобы выращивать там картошку.

Я живо представил, как едут на своей старенькой Ниве два этих замечательных человека, разговаривают о сыновьях, жизни, глядят на тайгу, местами непомерно сильно выгоревшую, переживают и жалеют Богом данную нам землю. А приехав на участок, живо впрягаются в давно привычную работу, не привыкшие они сроду, чтобы картошку да покупать. Помню, говорила мне Нина: «Когда дачу разломали, стали покупать картошку, то и дело глядишь, сколько в ведре осталось, а мы ж привыкли, жарить картошку, так готовить, не заглядывая, сколько осталось». Ведомо мне, что мучает Нину Фёдоровну давление, это всеобщая беда нашего времени, и  при этом упоминании вспоминается известный православный телеведущий – писатель Василий Давидович Ирзабеков, говоривший: «Нам ещё хорошо, мы можем пойти в аптеку, купить таблеток от давления, сахарного диабета, а сколько в мире людей, которые этого лишены». Она говорила мне, что пишет новую книгу, уверенно твердила, что будет она большой. И когда я увидел её действительно большущую книгу в первый раз, полистал, удивившись объёмности содержания, невольно с радостью в душе подумал, вот и ещё один памятник деревне создан. Создала его Нина Фёдоровна Жмурова, приехавшая молоденькой девчонкой в морозный, молодой легендарный Братск, но не забывшая свою родную, сердешную, всегда до боли родную деревеньку.

 Теперь я держал в руках для меня Великую книгу, мне предстояло её изучить, и чуял я нутром, благодарил Господа за такой вот подарок в жизни. Предисловие к книге «Возвращаюсь к родным берегам», написала корреспондент газеты «Знамя» г. Братска Людмила Вржежевская, привожу несколько выдержек: «Автор так и утверждает: что приобрёл в детстве, то приобрёл на всю жизнь. И в то же время эта книга – настоящее пособие по истории возникновения и быта русской деревни, начиная с шестнадцатого века – времени присоединения Сибири к России, а значит, она интересна не только как чтиво для души читателю, но представляет несомненный интерес для краеведов, для студентов и школьников». «Так хочется, чтобы всё жило, существовало…», – этой мыслью пронизана книга, читаешь её и словно находишься в своей деревне, дышишь прозрачным, настоянным на травах воздухом, бредёшь по разноцветью лугов, собираешь землянику, пьёшь парное молоко… Кстати, воспоминания Нины Жмуровой лучше не читать на голодный желудок, до того она аппетитно и заманчиво живописует свежеприготовленный хлеб, пироги, блины, шаньги и множество других блюд из русской печи! И ведь всё это было на самом деле: бурлила деревенская жизнь, пели птицы, и паслись стада, а теперь на этом месте остовы домов да ямы, будто после бомбёжки…»

По словам Людмилы Вржежевской, Нина Фёдоровна создала фундаментальный и искренний труд. Мне довелось переписываться с великим русским писателем Василием Ивановичем Беловым и его замечательной супругой Ольгой Сергеевной. Переписка была долгой, я перечитал всего Белова, переведённого на многие языки мира. Милые сердцу мои любимые писатели-деревенщики: Василий Белов, Василий Шукшин, Валентин Распутин, Виктор Астафьев, Фёдор Абрамов… Как бы вы сейчас порадовались   за книгу Нины Фёдоровны Жмуровой и одновременно погоревали с ней. Порадовались за её действительно нравственный подвиг, ведь книга – документально-художественная повесть о сибирской деревне, в ней огромное количество архивных материалов, фотографий. Господь действительно широко одарил Нину Фёдоровну и благословил на воистину праведный труд. Погоревали бы наши великие писатели, потому как издала Нина Фёдоровна книгу за свои скромные пенсионные деньги. Полностью подтверждаю слова Людмилы Вржежевской, Ниной Фёдоровной создан поистине искренний фундаментальный труд. Книга вышла в свет в  370-летний юбилей деревни Вишняковой.

Автор глубоко сожалеет, что начала писать книгу о родной деревне поздно, и эта боль понятна, многих, кого она хотела опросить, нет в живых. И вот вроде бы книга о деревне Вишняковой, казалось бы, ну и пиши о земляках, но Нине Фёдоровне этого показалось мало, она засела за архивы, чтобы глубже осознать всё, что происходило с её родной деревней. Вот что пишет автор: «Конечно, многие интересующие меня документы не нашла, события остались не описанными, жаль. Когда была уже свёрстана книга, в интернете нашла «Книгу памяти» о репрессированных. Из шести земляков нашей деревни были оправданы двое, четверых расстреляли по статье 58. Работала над книгой четыре года, за это время нашла много родственников, доселе мне не знакомых».

Действительно, поражают источники, на которые опиралась Нина Фёдоровна, перечислю их, не могу не перечислить: «Материалы Иркутского областного государственного архива, материалы Киренского районного государственного архива, газета «Ленинская правда», подшивки 1940 – 1960 года, газета «Ленская правда, подшивки 1961 – 1995 года, Шерстобоев В. Н. «Илимская пашня» первый, второй том, Распутин В. Г. «Сибирь, Сибирь», Афанасьева – Медведева Г.В. «Словарь говоров русских старожилов Байкальской Сибири», Петухов М.Д. «Их имена и подвиги не забыты», Арутюнов Г.Б. «Именем Киренги наречённый», Громыко М.М. «Мир русской деревни», Вдовин В. А. «Киренск и Киренский район», Историческая энциклопедия Сибири. Новосибирск – 2009, Материалы по исследованию землепользования и хозяйствования быта сельского населения губерний. Иркутск, 1894. «Крейсер «Варяг» – неизвестные страницы», Иркутские епархиальные ведомости, 1869 год, № 3, 4, Энциклопедический словарь «Иркутск – Иркутск», Приходская книга Чечуйского волока за 174 ( 1665 – 1666) г, Документы Петропавловского с с «Колхоз «Красный партизан» д. Вишняковой 1948 – 1967, 1930 – 1982 г.» Автор обращается к трудам Шахерова В. П., Москвитина С., Агалакова В. Т., Мельникова В. М., Дворянова В.В., Попова В. П., Горюшина Л. М. Поцелуева В. А., Пятецкого Л. М. Денисова Ю. А.»… Конечно же, возникает вопрос, почему автору понадобилось столько материалов, чтобы написать о деревне Вишняковой. Удивительно, но все эти материалы косвенно и напрямую касаемы деревни Вишняковой. И как тут было не обратиться Нине Фёдоровне  к гениальному Шерстобоеву В. Н. Перечислил я всё это лишь для того, чтобы вы, уважаемые читатели, до кого дойдёт моё повествование, поняли, как чутко, глубинно подходила Нина Фёдоровна к истории родного Киренского края.  Начинаю потихоньку приводить выдержки из книги: «Происхождение названия селения – родоначальник нашей деревни Тит Вешнячко Евменцев (Евменьев). В 1660 году деревня вошла в  острог (первоначальное название – Чечуйский Тунгусский волок). Дворов на 1723 год в Вишняковской – тринадцать, в том числе пашенных крестьян тринадцать». «К сей отписи Вешнячко Евменьев руку приложил, и так все пять человек приложили». «Им также была выдана мука, соль взаймы. Кроме денег, семян, орудия труда и прочего, крестьянам либо давали лошадь, либо деньги на покупку лошади». Всем вновь  селящимся, в том числе и пашенным крестьянам Вешняковской заимки, была прислана из «Якутского острогу наказная память за государевою печатью и за дьячею рукою».

А в ней пишется: «Пахать им государевы пашни с первого году, с весны, под озимую рожь по десятине на человека да себе против государевы десятины. Пахать государевы ржаные и яровые десятины, с поля хлеб справлять, молотить, и в житницы всыпать. А пахать государеву пашню и свою неоплошно, с великим рдением, без недопашки, чтоб у них государева пашня и своя пространилася и не запустела»… Вот как, дорогие читатели, всё серьёзно было, и такие вот действия Царя-батюшки приводили к увеличению количества хлебопашенных крестьян по всей Сибири, росла мощь нашего Отечества…

Нина Фёдорвна, как все писатели, кто когда-либо писал о деревне, выспрашивала маму обо всём, и однажды, когда они пасли телят, спросила маму: «Что это за ямы?». Оказалось, что там раньше была их деревня с красивой церковью, но из-за сильных потопов деревню перенесли выше. Почитайте, как автор живописует свою деревню:  «Деревня-сибирячка расположилась на левом берегу Лены. Одна улица тянется вдоль берега, как будто побежала за течением реки, да остановилась – огороды помешали путь продолжить». Вот оно, самородное, всегда и во все времена скромное русское слово, и автор умело пользуется словесами, потому как видел эту жизнь. Видел работу кузнеца, всё было в деревне: и мельница, и почтовый дом, и конный двор, и животноводческая ферма, телятники, свинарники, магазин – сельпо, птичник, овчарня, амбары, гумно. Все поля и луга были огорожены деревянной изгородью. И эта нехитрая жердяная крепость живёт в памяти писательницы именно живой. Читая об  этом,  без слёз не обойтись, просто не обойтись, и всё они, эти самые слёзы, сами, не спрашивая на то твоего разрешения, льются и льются.

Очень глубоко всё это в нас сидит, покуда мы живы. Вспомнишь и Астафьевское высказывание: «Хлебороб с Богом на ты разговаривает», и от таких слов ещё сильнее заколет под лопаткой.

Смотреть на труд пашенных крестьян, видеть их постоянную заботу о деревне – это всё очень трогательно, до слёз. Деревня принимала всех, селились там и ссыльные, беглые, не только русские, например, поляков было немало, и было, было в их, казалось бы, непутёвой жизни, благодаря деревенским жителям, постепенное исцеление души. Хотя ушкуйник, он и есть ушкуйник, были, куда от них денешься, и зверские убийства, но вот так загадочно устроен человек, что обзаводились семьями эти самые тати, да, в том числе и такими случаями жизни осваивалась Сибирь. Об этом писали многие писатели-сибиряки, коснулась этой темы и Нина Фёдоровна, интересно коснулась, праведно, и как русский человек –  сердобольно…

Река Лена! Сколько написано об этой великой реке, и это всегда интересно читать. Когда русские стали осваивать и заселять эти места, стали возить по Лене зерно, чтобы снабдить хлебом Якутское воеводство. Нина Фёдоровна, чтобы ярче отобразить жизнь родного края, приводит исторические данные: «В 1774 году вниз по Лене прошли 74 судна, из них 36 принадлежало крестьянам, 32 – купцам, 6 – мещанам. Суда с хлебом шли до Якутска. В 1776 году мимо Усть-Кутского острога прошли 136 судов, которые везли 153590 пудов груза, главным образом хлеб». «Особенно много хлеба везли по Лене в Якутск из Илимской волости.

Крестьяне были заинтересованы в отправке выращенного на берегах Лены и Киренги хлеба в якутскую провинцию». Когда читал эти строки, думалось о величайшем труде пашенных крестьян, о тех, кто строил лодки, это ж какой труд, представить сложно, а они, наши предки, делали всё это и неплохо, надо сказать, выживали в условиях мерзлоты. Чтобы живо это представить, привожу пример из книги: «Павозок – это род барки в виде утюга, он поднимает до 1200 пудов груза. Как только прибудет весенняя вода, все эти посуды четырёхугольные, пятиугольные, утюгообразные, пускаются с грузом вниз по Лене, плывут очень медленно, заезжают во всякую деревню…». Как- то бы надо оторваться от этой темы, ибо она безмерна, как наша Русь, но снова не удержусь, и напоследок приведу выдержку: «Белая завеса тумана густой молочной пеленой окутывала реку и брала в плен с её многочисленными пароходами. Туман был так плотен, что не видно и за десяток шагов. А когда утро распахивало шторы тумана и выпускало на волю красное солнышко, судна снова начинали свой путь по реке. И только лодки-плоскодонки, уткнувшись носом в берег, как в подушку, покачивая кормой на волнах, дремали до поры до времени».

Автор описывает всех жителей деревни Вишнякова пофамильно и, как было заведено нашими предками, по прозвищам, не забывая ни одного земляка: как они жили, где стояли их дома, размещает в книге фотографии былой кондовой деревни, отыскивает в архивах документы, статьи о земляках, о боевых их подвигах во время Гражданской, Великой Отечественной войн, не забывая, конечно, и про трагические судьбы людей, коих на ту пору было с явным избытком. Пишет о каждой семье отдельно, как жили, кто перебрался жить в город, и обо всех подробно, и только по-доброму. Приведу первый попавшийся пример: «Фёдоровские: Старший сын Пласкеев Фёдор Афанасьевич женился на Пласкеевой, девичья фамилия Суханова, Елизавете Ивановне, их дети: Ольга, Осип, Агафья – сведения о них неизвестны. Павел Фёдорович, участник Великой Отечественной войны, погиб. Герасим Фёдорович уехал жить в Казачинско-Ленский район, его дети: Татьяна, по мужу Демидова, живёт в Никулино, Николай живёт в Заларях, Светлана – в Караме, Людмила ушла из дома, потерялась». Или вот ещё выдержки: «В следующей большой избе-пятистенке за нами было два раздельных входа, сначала жили Шальневы: бабушка Апроксинья Михайловна Смачнева, в девушках её звали Апрося, с дочерью Феклушей и зятем Трибунским Петром». «Второй дом большой, просторный, глазастые окна его смотрят на восток в сторону реки Лены, а крылечко – на запад. Этот дом построил сын Гаврилы Ивановича – Дмитрий Гаврилович, уже неизлечимо болел, но дом достроил, чтобы было где жить его многодетной семье», «Что могу сказать о бабушке Вассе? Она была маленькой, щупленькой, курила много, часто с нами водилась», «У мамы,  когда она в гости приглашала, была интересная рюмочка. С этой рюмочкой весь стол обойдёт, с каждым рюмочкой о рюмочку стукнется, чуть пригубит, и всё рюмочка до краёв полная. Не помню, чтобы она пила, а весёлая была, заводная, плясунья», «Придёшь в гости к Евгении с Тимофеем Березовских, за столом одни девчонки сидят, на столе шкурки от картошки и лука. А Евгения смеётся и говорит: «Ешьте, девки, лук да редьку – циски большие вырастут и щёки красные будут», «Какой-то закон давнишний был от наших дедов, чтобы делиться, делёжкой люди жили. Вот у нас коровы были, мы стареньким людям и тем, у кого детей много было, молоко давали, творог, сметану».

И так далее – очень подробно, сколько у кого было детей, кто, где воевал, когда умер. И ловишь себя на мысли, что не зря одна из бабушек деревни Вишнякова Апраксинья Михайловна, ласково прижимая головку Нины к себе, говорила её матери: «Христовый у тебя ребёнок, золотце ты моё». Выписываю: «Агафонова Харитина Николаевна, для детей – тётя Тина, весёлая, незлобивая, не завистливая, скромная – такой она мне запомнилась. У неё было небольшое хозяйство: корова, хрюша, огород. Во дворе, огороде, дома был порядок, когда они остались одни, то по состоянию здоровья могли обрабатывать только огород. Молоко, мясо, рыбу давала мама и соседки, хлеб из магазина приносили мы. Последние годы тётя Тина жила в Алымовке у внука Николая. Козлов Сергей Николаевич вспоминает: «В деревне Вишняковой жила славная старушка, приветливая, гостеприимная Харитина Николаевна, когда бы к ней ни зашёл, чаем напоит, поговорит с тобой, всё расскажет. Я заезжал к ней, картошку покупал». «Мы на каком-то празднике гуляли, Тинин муж Яков, вроде, не пьяный был, сказал, что устал, мол,   «пойду полежу немножко». Уснул, а Харитина так плясала, так плясала да частушки пела от души. Когда домой засобиралась, пошла будить Яшу, а он умер». Разглядываю дома: Гертруды Викторовны Садохиной, Харитины Николаевны Агафоновой, какие имена, всё близко, знакомо до боли, сколько всегда праведных и только праведных молитв было произнесено в деревенских домах, ни одна вычислительная техника не сочтёт.

А сколько в наших Рассейских деревнях было матерей-героинь, коим давали награды не только за рождённых детей, но и за их тяжеленный героический, всегда праведный труд. Автор, уходя с головою в прошлое, словно на миг забывая о настоящем, восклицает: «Сколько же людей жило в нашей деревне! А детей-то, весело и шумно было, детский смех – это же радость, это жизнь!» Но вернувшись к действительности, эта удивительная русская женщина, словно вдова по убиенному на войне мужу, голосит: «А если б не было войны, если б не разрушили нашу деревню, сколько бы ещё счастливых было семей, сколько бы деток народилось!» Думаю, в каждой деревне нашего Отечества так рассуждали женщины. О Господи! Спаси нашу забедованную Русь! Как же надо было любить свою родную сторонку автору книги, она в прямом смысле попыталась объять необъятное, многое, как сама признаётся, не удалось, мне же думается, что, слава Богу, удалось многое, проделан гигантский, титанический труд. Как всё же помог ещё в юности вовремя подаренный Нине фотоаппарат. Таких фотографий, которые я с немалым интересом лицезрел в книге, мне доводилось видеть нечасто, хотя, как уже писал, прочитал сотни книг о деревне, они, действительно, уникальны. Одна только лошадь с коровой, запряжённые вместе для обработки земли, чего стоит. И от невольно нахлынувших всегда волнительных впечатлений от одного только этого снимка, привожу стихотворение Нины Фёдоровны:

Родина моя –

Это тропочка до школы.

Родина моя-

Это птичий гам весёлый.

Дом бревенчато-тесовый,

Корабельный лес сосновый.

Плач рождённого ребёнка,

Песня звонкая девчонки.

Родина моя –

Это мамина улыбка.

Родина моя –

Это спящий кроха в зыбке.

Хлебосольные селяне,

Земляничные поляны.

Родниковая водица,

Золотистая пшеница.

Родина моя –

Это бабушкины сказки.

Родина моя –

Это дед, скупой на ласки.

Мой отец в работе вечной,

Над деревней звон кузнечный.

На Божничке лик печальный,

Журавлиный крик прощальный.

Родина моя –

Это радуги сиянье.

Родина моя –

Это первое свиданье.

Кареглазая речонка,

У причала плоскодонка.

Рощи, копны и земля –

Это Родина моя!

Всегда с огромным, ни с чем не сравнимым волнением возвращаешься к родным берегам, когда не был в родных местах долго. Так всякий раз возвращался я к старенькой тёте Дуне в деревню Леметь, где на всю деревню осталось в живых только три человека. Так возвращалась и Нина Фёдоровна, и, несомненно, каждый описывает это по-своему, но, поверьте мне, это всегда трогательно, таковы наши сердобольные русские люди.  Не каждому дано написать книгу, и вот автор именно взваливает на себя огромную  человеческую ответственность, свою и чужую боль. Понимаю, что люди, читающие книгу о деревне, будут вспоминать каждый свою деревню, где-то всплакнёт человек после прочтения, а где-то и  улыбнётся. Потому- то и любимы в нашей стране писатели-деревенщики, ведь деревня – это душа, кондовая совесть нашей Отчизны, вечная всамделишная тревога за наших стариков, детей – за всё тревога. В ней, в этой вечной тревоге, покуда теплим духом своим небушко наше русское, и проходит наша суетливая жизнь.

И я, конечно же, приведу начальные строки из книги Нины Фёдоровны: «Возвращаюсь домой, к родным берегам, на речном транспорте, когда проезжала деревню Кондрашина, начинало учащённо биться сердце в груди, охватывало ни с чем не сравнимое волнение. Ещё поворот – и взору открывается панорама моих мест. Деревня с загорелыми, шоколадными, потемневшими от времени, тёплыми избами, выбежала на угор и, замерев, загляделась в кареглазую красавицу – реку Лену». «Вишнякова!» У каждого из нас щемит и радостно стучит сердце в груди при этом слове. Разве это не чудо, что далёкие наши предки облюбовали место на берегу красавицы реки Лены, где и поныне живут мои потомки». «Словно кто-то заботливой рукой посеял зёрнышки вдоль реки, и проросли они тесовыми, а со временем шиферными крышами. А между домами усердно протоптали улицы и переулки». Это отдельные выдержки, но сколько тут тепла, подходи, человек, поближе к книге, читай, внемли, и всегда будешь обогрет тем, чего нам всегда катастрофически не хватает. Ведь сколько бы ни говорили о любви, её всегда нехватка, уж больно объёмно это понятие, но ежели испытал эту самую любовь, будь это любовь к родителям, деревне, любимой, береги, брат али сестра, такие подарки судьбы шибко дороги, цена их безмерна, слава Богу, человек многого не знает, так создан наш мир, но опять же, слава Богу, дано ему любить…

Когда начал писать повествование о замечательной книге замечательнейшего человека – Нины Фёдоровны Жмуровой, обнаружил в почтовом ящике всегда долгожданное бумажное письмецо от Ольги Сергеевны Беловой, вдовы великого русского писателя-деревенщика Василия Ивановича Белова, это всамделишно порадовало душу. Подумалось, вот оно – доброе знамение. О Боже! Как же приятно похрустеть долгожданным письмецом, шибко трепетно на душе от каждой строчки, через всю страну из Первопрестольной – в Сибирь-Матушку шло оно. В письме были тёплые слова об Анатолии Григорьевиче Байбородине, поддерживала мудрыми строчками Ольга Сергеевна и меня многогрешного. Думаю, уместно будет привести одну из выдержек этого праведного письма: «Печально, что литература русская отодвинута куда-то в сторону. Поём, пляшем, шумим, а истинное слово где-то в стороне. Хочется верить, что всё встанет на свои места, всё вернётся…» – «В начале было слово»…

Кладу рядышком дорогое для сердца письмецо из далёкой Вологды и вчитываюсь вновь в слова Нины Фёдоровны, и малую часть текста, конечно же, привожу: «Мы на земле этой гости, тоже уйдём в века, продолжать наши дела будут потомки, но у всех потомков есть белые пятна непознанного. Пройдёт ещё несколько десятилетий, исчезнут последние свидетели жизни в деревне Вишняковой, той далёкой истории. Вот и захотелось, по возможности, дать не только себе, но и другим ответ, как селились люди, обрабатывали земли, как жили и чем занимались. Показать жизнь крестьян – мастеров – хлебопашцев, истинных тружеников, любящих землю, их речь, культуру, обряды, традиции». «Когда начинала писать о событиях столетней давности, возникли определённые трудности: то архивы не сохранились, сгорели, уничтожены, то очевидцев тех времён нет. Приходилось по крупицам собирать материал, пересмотреть немало архивных документов, перечитать литературу, встречаться с людьми. Краеведческая исследовательская работа вызвала большой интерес: соприкоснулась с историей не только нашей деревни, её жителями, но и с деревнями, которые в семнадцатом веке входили в Чечуйский и Киренский остроги. Все эти воспоминания, документальные и архивные данные, поместила в книгу».

Потрясает до глубины души то, что автор   столкнувшись воочию, что архивы горят, пропадают, размещает эти материалы в своей книге, а книга-то её меньше ста экземпляров. Сколько наскребла с пенсии, а меж тем это и есть духовно- нравственный подвиг Нины Жмуровой, дорогие мои братья и сестры, и я действительно искренно преклоняюсь перед этой русской женщиной. Вот почитайте, разве это вам не тронет душу: «Не считала нужным «подправлять и приглаживать» речевые обороты, ошибки в чужих текстах, которые взяты в кавычки, а также в колхозных собраниях: они так говорили, писали, думали – это история, пусть сохранится на память».

Все мы, жившие в деревнях, посиживали на крыльце своего дома, сидела и Нина Фёдоровна, вот как она об этом пишет:

«Мне нравилось, когда сгущались вечерние сумерки. Я садилась на тёплое деревянное крылечко, не спеша пила чай с молоком, слушала и наблюдала, как засыпает деревня. Ещё слышны были приглушенные голоса людей, в конце деревни гавкала собака. На соседней улице женщина звала детей домой. По реке шёл пароход, запоздало чивикнула пролетающая птичка. Постепенно тишина и темнота брали в плен деревню. Высоко в небе загорались звёзды, от реки веяло прохладой. Отдохнув, проводив деревню ко сну, я уходила в избу, ложилась спать, чтобы завтра с побудкой петухов встретить новый яркий, насыщенный заботами день!»

А как мы ждали своих мам с работы, деревенская, колхозная людская надсада, без этой самой надсады было не обойтись, кругом ручной труд, но всё же как мы ждали своих мам: «Помню, так ждала маму, так ждала, выйду, сяду на лавку возле дома, уже темно на улице, а её всё нет. Вечно то на поле, то на покосе, всё работает и работает. Я была маленькой и сильно скучала, поплачу, пойду спать. Утром стану, мамы нет, вечером жду её, мамы нет, понимала, что мама была, когда я спала, еду нам приготовила и снова ушла на работу», – вспоминает Александрова Анна Николаевна.

Думаю после такого описания, каждый, кто прочтёт это повествование, тот, кто жил в деревне, глубоко вздохнёт, и в этом самом вздохе за доли секунды покажется многое, каждый вспомнит былую деревенскую жизнь, её заботы, её всегдашнюю неизбывность. Рядышком на моём столе лежит книга Николая Мельникова «Русский крест», лежит письмо Ольги Сергеевны Беловой, недавно разместилась книга Анатолия Байбородина: «Не родит сокола сова». Они мои нынешние помощники, без их помощи и заступничества не обойтись. В книге Нины Жмуровой размещены не только старые документы, карты, описание жизни, и быт каждой семьи, книга грамотно составлена по разделам, идёт описание жизни Киренского района, рассказы старожилов, события, которые происходили сто, двести, триста лет назад. Нина Фёдоровна обошла каждый дом деревни, расспросила каждого, мне это понятно, и очень близко, ведь делал так же и я. А как же ещё, документы, архивы само собой, но живое общение, это же предобрейшая аномалия нашей жизни. Не удержавшись, привожу воспоминание  Ульяны Ивановны Сафоновой: «На сохатого ямы делали. Охотники проверяли эти ямы, сохатого домой привозили. Привозят в деревню, пошёл делёж! Всем людям дают. Расчередят на куски и делят, Это кому? Это Ивану, это Матрёне! Это Фёдору, вот так и делили. Кишки собаки съедали, а шерсть на потники шла. Из сохатиной шерсти потники-то (матрацы) делали. «По насту добывали, весной же по насту. Добудут и всем раздадут. У нас тятя всем раздавал, он всегда почему-то раздавал, он шшитал, что это Божий дар, вот и раздавал. И рыбу тоже давали, раньше народ дружней был, чем сейчас, сейчас намного хуже. А когда губу варили, в гости звали на губу. В чугунах сварят, у нас большая была полуторноведёрна чугунка, вся голова сохатинная входила. В русской печке упреет, губа-то вкусная, ну, язык вкусный, но губа ешшо вкуснее. Нарежут на тарелку, да и всё, вилкой берёшь и ешь. Все родные приходили как на праздник».

Таков вот наш народ сердобольный, всё помнит, и, слава Богу, нашёлся автор – Нина Фёдоровна Жмурова, которая создала в своей книге через свою родную деревню историю всего Киренского края. Невольно вспомнил слова замечательного сибирского писателя-деревенщика  Анатолия Григорьевича Байбородина: «Писатели Василий Белов, Валентин Распутин только прикоснулись к описанию крестьянской жизни, и уже стали великими». До сих пор нахожусь под огромным впечатлением после прочтения романа Анатолия Байбородина «Старший сын», как говорит сам автор, это его «Тихий Дон». Нам, жившим в деревне, доподлинно известно, что это огромнейшая, мощнейшая цивилизация под названием «Крестьянский мир», и нашлось много врагов, чтобы его уничтожить. Мама моя Анастасия Андреевна именно так и называет уничтожителей деревень – врагами. Думаю со словами моей мамы согласятся очень многие люди. Нина Фёдоровна прекрасно описывает в своей книге, в какое время рубили лес, чтобы строить дома, как его обрабатывали, как ставили в домах русские печи, как выращивали зерно, ухаживали за скотиной. По-доброму, сказочно-волшебно живописует кузнечное дело, потому как девчонкой часто бегала на кузню, была любопытненькой, и слава Богу, что такой уродилась, без таких качеств книгу не напишешь. В книге широко развёрнут кондовый русский язык, ещё не испорченный новомодными словечками. Их никак не назовёшь как раньше словесами, не достойны новые слова этого, без души они, об этом всём писалось немало другими, но каждый автор, пишущий о деревне пишет по своему, и это действительно всегда интересно, ведь в каждой деревне говорили по-своему. Деревня полностью себя обеспечивала, не нуждаясь ни в каких дотациях, и как же надо было постараться, чтобы всё это уничтожить.

Широко раскрыта в книге тема раскулачивания крестьян: отбирали всё, сажали в тюрьмы, эта потрясающая наши души трагедия русского народа описана во многих трудах наших писателей, но конкретно по Киренскому району, думаю, книга Нины Фёдоровны, без всякого сомнения, документальна и уникальна. Выписываю, как провожали мужчин на войну в деревне Вишняковой: «Утром пришёл пароход с баржой, стали провожать мужчин. Кто играл на гармошке, кто пел, молодёжь плясала. Когда посадили в лодку новобранцев и повезли, вот тут-то и заголосили, заревели все. Вот страшно-то было! Матери, жёны за лодкой идут, бредут по воде, плачут, а дети малые, глядя на матерей, испугались их рёва, тоже плачут, за юбки держатся. Казалось, что деревня- то с нами плачет, дома провожают своих хозяев. Стон, слёзы, крик, тяжело, некоторые женщины обмирали, в воду падали, кто мог, помогали их вытаскивать на берег. Помню, как я писала папе письма на фронт печатными буквами».

Во время Великой Отечественной войны нужно было выработать триста трудодней для мужчин, и минимум двести для женщин, тех кто не вырабатывал, бывало, сажали в тюрьму, крестьянам было не продохнуть, но даже в адских условиях они не теряли веры в добрые дела. Во время войны, деды по-прежнему добывали лосей, хорошее мясо сдавали государству, сами ели головы и ноги, рыбаки делились поровну добытой рыбой с земляками. На фронт отправляли полушубки, шапки, сами ели печёную свеклу, квашеную капусту, грибы. Разве не назовёшь такой народ святым, святой он и есть, и все эти подвиги людские описаны в книге, ещё раз повторюсь, каждый земляк описан. Когда писал материал о книге, отвлекался, уезжал на дачу, ибо надобно кормиться, делать стратегический запас продуктов на зиму, а там на огороде по сути те же продукты, что выращивала деревня для страны, оттого ближе становилась мне книга Нины Фёдоровны.  Так довелось в жизни моей, что знаю я многих батюшек, и когда прочитал, что у Фёдоровны прадед был священником, совершенно искренне обрадовался, думаю, потому и книга удалась.

Снова выписываю выдержки автора книги: «Я уже писала, что в нашей деревне тоже была церковь, со слов мамы, красивая, большая. Ей нравилось, как проходили службы: «Как браво пели, были красивые купола, а перезвон колоколов слушал бы и слушал. Твой прадед, а мой дед Афанасий Григорьевич, был попом, батюшкой, прабабушка Евдокия – попадьёй. Я любила ходить в церковь, родители-то мои набожные были». «Я ещё маленькая была, уже запрет был на церкви, запретили крестить людей. За это наказывали служителей церкви, могли в ссылку сослать, в тюрьму посадить». Дед Нины Фёдоровны, Павел Афанасьевич, заслужил три георгиевских креста, на праздники надевал их, однажды ему предложили продать награды, дед прогнал из дома незваных барыг, так и похоронили деда с крестами, которые были даны ему за пять с лишним лет войны. Автор писал книгу четыре года, невольно думаешь, хорошо, что четыре, сколько тут всего, повторюсь, действительно, целая крестьянская цивилизация.

Н.В. Гоголь писал: «Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок: всё зернисто, крупно, как жемчуг, и, право, иное название ещё драгоценней самой вещи». Я хочу привести всего одну разговорную речь, потрясшую меня. Мы привыкли осуждать ту девушку, которая нагуляла дитя незамужней, а посмотрите, как называли раньше дитё такой девушки: «Девичий байдачок – ребёнок, рождённый в девках». Не знаю, как вам, дорогие читатели, но мне стало как-то тепло на душе от прочтения и значения этого слова. Как всё же ласково звучит, не осуждающе. Мне даже привиделась та девушка, словно деревенские жители говорили ей: «Не бойся девка, поднимем, выкормим дитя», а ведь, действительно, сколько поднимали, опять же не вышептать, не выговорить…

Вот как Нина Фёдоровна описывает  выпечку всегда и во все времена святого хлеба: «В печи должен быть «изволочный жар», определённая температура, которая способствовала выпеканию хлеба. Её определяли по реакции пригоршни муки на поду. Бросит мама муку на под и смотрит: мука должна довольно быстро покоричневеть, а не обуглиться. «Хороший, вольный жар», – говорила она и смело отправляла булки – сырец на лопате-саднике, присыпав её мукой, чтобы тесто не прильнуло, в печь». «В деревне хозяйки вспоминали: «Раньше были сорта пшеницы – «белоколоска», «скала», «комалинка», мука из этих сортов белая, пышная. Снопы большие, навильником не поднимешь, тяжёлый сноп. Хлеб при печении получался душистый, задохнуться запахом можно. Идёшь по деревне, запахом объешься, духмяный дух стоит».

Вот малюсенькие выдержки из книги, а слова какие: «Хороший, вольный жар», сразу вспомнил свою бабушку Татьяну Ивановну Куванову, колдовавшую у русской печи, мне всегда казалось, что она и не отходит от неё, всё топает и топает своими напрочь изработанными ногами в неизменных калошах от печи к столу и обратно. Калоши скользят по полу, бабушка делает за день тысячи разных движений и лишь в обед приляжет самое большое на полчаса. Мы уплетаем самое вкусное на свете деревенское ёдово, а она всё ставит на стол чугунки: то с кашей, то с супом, то с молочной лапшой, это, братья и сестры, было счастливое деревенское детство, Господи, как хорошо, что оно было. Ведь довелось видеть столько добрых людей, слышать кондовый русский язык. Ныне многие на погосте, слава Богу, написал о них, жителях деревни Леметь книги, слава Богу. Радуюсь, что Нина Фёдоровна написала о своей деревне большую книгу, и одновременно грущу: мой младший сын Виктор лишь краешком застал деревенскую жизнь, младший, Сергей, и вовсе не видел, возили маленького, конечно, но он уж не помнит. В страшные девяностые выпало поднимать детей, потому вырваться в деревню было трудно, а подчас и невозможно, это трагедия нашей жизни, ибо деревня для нас понятие святое. Господи! Иду по погосту, а с крестов, памятников  на тебя глядят лица, ты их знал, любил, и вот они все лежат здесь, соборно. Научились нынче делать фото – ни мороз, ни дождь не берёт, и ты стоишь на деревенском погосте, рядом стены разваливающегося храма, думаешь, а в голове такое, что не передать. После я заходил в давно не работающий храм, падал на колени, молился, и таких, как я, много, потому мне так близка книга Нины Фёдоровны Жмуровой.

Валентин Распутин пишет:

«Русь деревянная» – сколь многие до сих пор слышат в этих словах вместе с материалом «пошива» древней нашей Родины ещё её приземлённость. Но, во-первых, не мы выбирали, в каких стенах жить и мужать Руси, а выбирал для нас эту землю, поросшую лесами, Господь, а во-вторых, нам ли страдать от того, что давно и незыблемо сделалось нашей судьбой? В этой «рубашке» тёплой, прочной и уютной, податливой солнцу и небу, мы родились, надышались её духом, приняли её плоть, благодаря родным деревянным стенам мы получили своё, чуть иное, чем у других, зрение на мир и иную душевную чувствительность».

Я потом нашёл это высказывание Распутина в книге Нины Фёдоровны, чем больше мы будем цитировать Валентина Григорьевича Распутина, тем лучше для нашей многогрешной души.  Книга Нины Жмуровой составлена из листов А–4, эту бумагу ещё называют ласково «Снегурочка». Только листы не перегнуты, а стоят в длину, и листов этих триста семьдесят четыре. Словно боевые солдаты отстаивают они память о деревне с красивым названием Вишнякова. Повествование идёт с начала освоения деревни, тех далёких шестнадцатых, семнадцатых веков, в книге всё многозначительно, деревни кормили Россию, и этим многое сказано. Как саднило моё нутро, когда я разглядывал снимки брошенных и погибших, словно в бою, деревенских домов.

Читаю: «Здесь стояли дома: Олонцевых, Сошиных, Ушаковых, Требунских, Пласкеева Павла Афанасьевича, Пласкеева Фёдора Ефимовича, Таракановых, Старцевых, Кикелиных. Смотрю на снимки погибших в неравном бою домов, вспоминаю родненькую деревню своей бабушки Татьяны Ивановны Кувановой, и уже невольно всплывают в памяти и неминуемо саднят душу опять же погибшие дома: Молодцовых, Кувановых, Носовых, Абрамовых, Тузовых… Это очень горько. Вот как пишет автор книги: «Мы думали, что так будет вечно, что можно в любое время вернуться в этот райский уголок. Но дорогой твоему сердцу мир умирает. Идёшь по деревне, и жуть обнимает за плечи, слёзы наворачиваются на глаза: заросло всё бурьяном, кустарником. Смотрят на тебя с укоризной покосившиеся избы пустыми  глазницами окон. От некоторых, когда- то крепких добротных домов, в которых кипела жизнь, ничего не осталось. Либо испилили на дрова, либо сгнили, упали. Осталось две – три стены без дверей, окон и крыш, ямы – подполье – напоминание о прошлой жизни. Выросли, упорхнули дети, старички давно на погосте, не слышно детских голосов. Дома пустеют, стареют, как люди, и умирают. Но не потому деревни умирают, что дети уезжают. А потому, что это было так задумано, выгодно кому-то: укрупнить колхозы, объединить фермы, оставить крестьянина без работы, согнать людей, утопить пойменные жирные, пригодные для пашни земли. И вот результат: где были луга и пашни, где колосилась хлебная нива, где паслись сытные стада на заливных лугах, всё заросло ивняком, сосняком, бурьяном или вода плещется над бывшими деревнями и сёлами. А ведь когда-то всё это топором и мотыгой разрабатывалось». Мы живём сейчас в такое время, что даже на даче нет никакого душевного отдыха. Вроде лес, воздух, рядышком Ангара, а покоя нет, да и как быть покою?! Всё хиреет, вся сантехника сгнила, требует давно замены, дачный кооператив часто от этого без воды. Недавно мы ремонтировали провода на электрическом  столбе, столбы  по сути тоже надобно давно менять, прибежали дедушки, бабушки, оставшиеся без света, огорчились шибко.

Слава Богу, нашёлся друг моего сына Виктора, Михаил Зелепукин, он быстро всё починил. Господи, побольше бы таких парней, ведь до этого обращались к дачному электрику, который получает зарплату от кооператива, но тот отказался устранять аварию, как выяснилось позже, от своего равнодушия, ведь на его улице свет был. Был бы Советский Союз, его мощнейшая экономика, разве были бы грустные мысли в башке, может, и были бы, но, думаю, было бы их меньше. Страшное нынешнее наводнение  девятнадцатого года в соседнем Тулуне. Господи! Помоги жителям многострадального Тулуна. Поехали с сыном нынче купаться на Братское море, запретили, сказали, что размыты от наводнения скотомогильники, может быть заражение. Грустно и больно. Вновь возвращаюсь к книге Нины Фёдоровны, боль автора очевидна: «Если раньше государство беспокоилось за державу, людей отправляли в Сибирь обрабатывать земли, строиться, кормить народ своим хлебом, мясом, молоком, птицей, сейчас всё идёт на уничтожение. Если в семнадцатом веке шли пашенные крестьяне пахать, растить, облагораживать, то сейчас пришли жадные, испорченные природным изобилием люди-воришки». У автора книги, как и у всякого неравнодушного человека, болит душа о России, о её нынешнем разграблении, какого не было за всю историю нашей многострадальной Отчизны.

Действительно, текут реки нефти, газа, идёт небывалая рубка леса, техника иностранная скашивает миллионы гектаров реликтового леса, именно от этого засыхают реки, ручьи, мелеет милая сердцу река Лена. Автор не пишет, кричит: «Тайга вырублена и сожжена, стоят голые плешины, сопки, вдоль дороги – безжизненные пространства. Всё исковеркано, изжулькано, вырублено, брошено, преет, гниёт. Это вместо того, чтобы наслаждаться красотами природы, собирать грибы, ягоды, орехи. На сотни километров вокруг в Киренском, Братском и других районах Иркутской области уже не найти, как раньше, больших лесных массивов. Уничтожен дом зверей, его владения, «продуктовые» запасы. А потом ещё сетуют, что звери в населённые пункты идут, на людей и скот нападают. Сами, не задумываясь, разорили их жилище»!

Недавно, глядя на небывалые нынешние лесные пожары, охватившие всю Сибирь, написал одно неумелое, с точки зрения поэзии, стихотворение, но очерк мой, душа болит, потому и приведу его:

О Боже! Лес горит родной!

Людей он привечал веками.

Что стало нынче со страной?

В дыму деревни с городами.

—

Ребёнок плачет, задыхаясь.

Старик не выдержал, ушёл…

И злостью праведной взрываясь,

Внук, хоронивший деда, зол.

—

На власть, воров, что жгут тайгу.

На всё, что с нами происходит.

Кричит тот парень: «Помогу!»

Тушить пожары в лес уходит.

—

Пожарным робит много лет,

Но не сберёг от дыма деда.

В церквушке дедушка отпет.

Ведь  путь к погосту людям ведом.

—

Спасает внук нас от огня

И молит о дожде пропавшем.

А мысли током бьют, храня.

Святую память о вчерашнем…

—

И кое-где прошли дожди.

Молитва к  Богу долетела.

– Ты только воротись, родной, приди, –

Шептала мать. Ночь быстро пролетела.

—

Ну а пока горит кормилец-лес,

Лишь проходимцы процветают.

А дым в лесу, как  прежде, до небес.

Лишь головешки дотлевают.

—

О внуке дедовом я помолюсь:

– За скромную зарплату нас спасаешь.

Душой, родимый, я с тобой сольюсь.

После утраты вновь нам помогаешь.

Недавно позвонил друг Вадим, он работает техником в Якутии, обслуживает вертолёты. Сообщил, что якутские старожилы говорят, что таких пожаров вообще никогда не было. Местные жители запаниковали, мой друг,  проработавший  на БрАЗе электролизником пять лет и пройдя, тем самым, жёсткую школу жизни, как мог успокаивал тамошних людей…

Но вернёмся к книге. Нина Фёдоровна приводит далее слова Валентина Григорьевича Распутина: «То, что раньше грабили и безобразничали по сибирским углам – это мизер, который не сравнится с современным грабежом в больших масштабах».  По словам автора книги, «Идёт какая-то специальная разрушительная война против людей, лесов, рек, ценностей, святынь, людей, уничтожение деревни – деревянного зодчества. В этой войне гибнет всё самое лучшее, что есть на земле».

Но настолько прежде всего духовно глубок русский человек, что думается, так и останется в веках не смотря ни на что, его ни с чем не сравнимая добрая загадочность характера. Как-то я попытался незаметно уйти с одного литературного мероприятия. Нина Фёдоровна догнала меня, поинтересовалась о здоровье, поговорили о жизни, трепетное тепло её души за людей всамделишно трогает душу. Тогда она волнительно говорила мне: «Вот, Толя, пишу книгу, там столько всего». Стояли, помню, в холодном коридоре, и я всё тревожился за неё, говорил, чтобы шла в тёплое помещение, а она увлеченно мне всё рассказывала о книге.

И вот теперь я пишу о её книге, и снова выписываю слова автора:

«В городах мы потеряны, тоскуем, ощущаем потерю и связь с родиной. Часто это ощущение заглушаем работой, делами, заботой о близких, родных людях. Небо над головой, земля под ногами, деревья шелестят листвой, но это другое небо и земля, другие деревья».

«Сколько сёл и деревень стёрли годы с лица земли. И никогда, никогда уже не засмеётся в той или иной деревне звонким смехом влюблённая девушка. Не услышит душистая черёмуха, как на ушко девчонке шепчет заветное слово «люблю» самый лучший, дорогой её сердцу паренёк. Не пройдёт счастливая мама по деревенской улице со спящим младенцем на руках». Привожу стихотворение автора:

Не прощаюсь, люблю и помню,

Прикипела навеки душой.

Посвящаю, свой долг исполнив,

Книгу – память тебе, край родной.

Посвящаю и нашим предкам

От сохи, что проделали путь.

К внукам, правнукам, нашим деткам

Обращаюсь, прошу: «Не забудь,

Как зажав в кулак силу воли,

Наши предки смогли одолеть

Войны, выпавшие на долю,

Лихолетье годов претерпеть.

Всё, что было и всё, что будет,

Всё, что, друг, окружает тебя,

Берегите, любите, люди,

Ведь без этого жить нам нельзя!».

То ли Бог, то ль судьба – не знаю,

Нас с тобой повенчали, мой край?!

Вдалеке от тебя мечтаю

Вновь вернуться в чудесный тот рай!

После стихотворения написано, что работала над книгой Нина Фёдоровна четыре года. Размещено фото этой прекрасной женщины на корабле, плывущем по красивейшей реке Лене к родным берегам автора. На нынешний день в деревне Вишняковой проживает около сорока жителей, один предприниматель хочет строить там церковь. Дай Бог, дай Бог…

Позвонил Нине Фёдоровне. Так позвонил, что называется, без повода. Узнал, что ездила она в родной свой Киренский район, мэр вручил ей значок, посвящённый девяностолетию Киренского района, сказал спасибо за книгу. Интересно было узнать, что в их деревне Вишняковой с 1968 года живёт армянин. Когда он узнал, что Нина написала книгу, сказал: «Умный человек, и мама у тебя была очень умной». Многонационален наш народ, дай Бог, чтобы так и было. В разговоре вспомнили, как выживали в страшные девяностые годы, не забудешь такое. В тёплой телефонной трубке с радостью слушал я, как Нина Фёдоровна ездила недавно за грибами на остров Тэнга. Вдруг на неё выбежали собаки, она с ними поговорила, и собаки в благодарность чуть ли не облизали её.

Пишет этот удивительно добрый человек теперь книгу о своей маме, высказывает предположение, что, наверно, люди после прочтения будут плакать. Такова она русская литература. Мы имеем право писать, рассказывать в школах детям о деревне, ведь ныне столько безнравственности, бездуховности, всё свелось к зарабатыванию денег любой ценой, много плохого в родимой сторонке. Саднит душа, ох, как саднит. Мы с Ниной Фёдоровной недавно выступали в центральной городской библиотеке, как заворожённо дети слушали, забыв напрочь про сотовые телефоны. И дети вдруг оживились, кто-то вспомнил, что его возили в деревню, пошёл живой, добрый разговор о жизни. Дети после нам признались, что такого интересного урока у них ещё не было. А по сути, что мы с Ниной сделали? Рассказали немного о своём детстве, коснулись деревенской жизни, прочитали свои рассказы. Но вот встрепенулись детские сердца, один мальчик громко сказал: «Я на даче отцу помогаю дрова заготавливать».

В наше время это была привычная жизнь: наколоть дров, принести из колодца воды, накормить скотину, покататься с шоферами на машинах, которые возили зерно к элеватору. И теперь, когда рассказываешь детям простые вещи, им это интересно. Во время выступления Нины Фёдоровны, я радовался, что вот живёт в нашем городе Братске такой человек, искренность её взгляда, текущей светлым родником  русской речи, пленили по-доброму детей. Читала она свой рассказ «Градусник», а детишки наши внимательно слушали, действо это было всамделишно сказочным. И теперь Нина Фёдоровна выдала на-гора целую энциклопедию крестьянской жизни.

Поверьте,  это не громкие слова, я знаю, о чём пишу. Пока читал книгу Нины Фёдоровны, думал о знаменитой в своё время  книге Василия Ивановича Белова «Лад» и не переставал удивляться всё новым для себя открытиям, ведь сколько бы ни писали о деревне, всегда отыщется что-то новое, и твержу, кричу с листа бумаги: «Дай Бог, чтобы это продолжалось!» Продолжались бы воспоминания о деревне, не к власти обращаюсь, к ним – бесполезно, к внукам.  Помните и возрождайте святую деревню… Снова звоню Фёдоровне, говорим о жизни, и вдруг: «Мои окна смотрят на лес, я люблю, как и мама моя, стряпать, так будто руки её мне помогают, я это чувствую, смотрю на лес, на высокие сосны. Мамочка моя была высокой, стройной, впрямь, как эти сосны. Я часто разговариваю с мамой, понимая, что её нет в живых, но для меня она – живая». Поговорили, положил трубку телефона, и трепетное тепло пошло по организму от разговора с хорошим человеком, дай Бог каждому такое. Простые, наивные слова пишу, знаю, но, но, но…

Книгу, разумеется, надобно читать, сколько о ней ни пиши. Слава Богу, воистину праведный труд Нины Фёдоровны есть в библиотеках нашего города Братска, и мне многогрешному надо заканчивать своё скромное повествование. В который раз перелистывая книгу, понимаю нутром, что надобно бы и об этом добавить, о том, например, подробно описано, сколько выдавали на трудодни продуктов колхозникам, но тогда я точно никогда не закончу, книга очень объёмная. Да и рассказы мои ненаписанные меня заждались, прости, дорогая Нина Фёдоровна, заканчиваю, может, кто и прочтёт повествование о твоей удивительной книге.

Откладываю книгу, но вот ведь притяжение какое у неё, и ловлю себя на мысли, что это притяжение наших предков, хлебопашцев, кузнецов, женщин, бабушек, и напоследок, в который раз не удержавшись, приведу две выдержки: «Много лет стоит над рекою Леной деревня Вишнякова. Утекают года, как вода. Задумалась старушка: «Стоять ли ей, или, как многие, исчезнуть с лица земли?». Многие люди моего поколения не знают, что когда-то были те или иные деревни, не говоря уже о современной молодёжи. Даже наши бабушки, дедушки, родители не смогли бы назвать, кто и когда основал какую деревню. Любой населённый пункт на Лене – история. Дата основания заимок, деревень, сёл не чья-то фантазия, а плод труда первых русских землепроходцев. «Починками и заимками» обычно называли вновь создаваемые небольшие населённые пункты. После первых поселений примерно через 15 лет земли  северо-востока Сибири стали Ленским волоком или уездом. Заселяли Приленье не только для хлебопашества, но строили ещё почтовые станции. Крупные поселения становились острогами»…  «Повсюду на берегах Лены в наше время встречаются брошенные разрушенные дома. Только мелькают названия погибших деревень: Лыхина, Беренгилова, Сукнёва, Горбова, Кондрашина, Гребени, Чугуева, Смирнова, Подкаменная, Долгополова, Чайка – пустыри да трава, больно и страшно»…

Книга «Возвращаюсь к родным берегам», разделена на двадцать шесть разделов. Каждый этот самый раздел глубок, прежде всего, духовно-нравственным подвигом русской женщины Нины Фёдоровны Жмуровой…

Анатолий Казаков