Полицейская сводка информировала:

«Ст.105 ч. 2 УК РФ¹, Уголовное дело № 201526743

Время поступления сообщения: 6.35

Время выезда следственно-оперативной группы 6.42

Время прибытия на место 6.58

На место выезжали: ответственный от руководства УМВД г. Н-ва Буянов, нач. отдела полиции № 9 Барвин, зам. нач. Султанян, следователь Поташев, ЭКО² Худайбердыев, ОУР³ Кашкаров, ОУР Машкаров, кинолог Ильясов, УУП⁴ Разживин, судмедэксперт Берзиньш.   

01.05.2015, около 6.30 утра, в подъезде дома по ул. Подшипниковой, № 51, на первом этаже обнаружены трупы гражданина Беридзе А.А., 1985 г.р., грузин, неработающий, несудимый, проживающий там же, у которого имеются телесные повреждения в виде колотых ран в области боков и шеи, и гражданки Кондратюк О.П., 1989 г.р., украинка, неработающая, несудимая, проживающая там же, с колотыми ранами груди. Трупы направлены в морг г. Н-ва для установления причины смерти. Судебно-медицинская экспертиза запланирована на 03.05.2015. С места происшествия изъяты смывы пятен вещества бурого цвета, образцы потожирового вещества с ручки входной двери подъезда, поручней перил лестничного пролета. В ходе проведения оперативно-разыскных мероприятий сотрудниками ОУР осуществлен подворовый, поквартирный обход. Проводится расследование.

Подписал нач. ОП № 9 Барвин.

Передал дежурный Морозкин».

__________

Пятого  мая,  около  шести  утра, поблизости от подъезда пятиэтажного дома, где первого числа спозаранку собакодержатель, выведший на прогулку питомца, наткнулся на два криминальных трупа, тормознул уезженный «ВАЗ-2109» серебристо-красного цвета триумф. На переднем сиденье его находились двое мужчин – лет под пятьдесят и от силы двадцати пяти. Судя по тому, что старший тут же достал с заднего сиденья объемистый пакет с бутербродами и вместительный термос с кофе, приехавшие расположились здесь надолго.

Оба они  служили в так называемом убойном отделе уголовного розыска.

– Саныч,  ну а  вдруг клиент  сегодня вообще из  квартиры не выйдет?  И что тогда? – допытывался у опытного сыщика капитана полиции Кашкарова начинающий опер лейтенант Машкаров после двухчасового тщетного ожидания.

Был он едва не двухметрового роста, поджар, круглолиц и лопоух. А капитан, напротив, невысок, в хорошем теле и с квадратной нижней челюстью. Раковину одного из небольших, прижатых к голове ушей у него изуродовал-утолщил фиброз: последствия когдатошних занятий боксом.

Смотрелись рядом столь разные по внешности полицейские, один из которых являлся наставником другого, малоопытного, весьма забавно, а среди сослуживцев парочка, делящая общий кабинет, получила прозвище Кашка-Машка. («Кого на место происшествия направим?» – «А давай Кашку-Машку»).

– Не каркай! – приоткрыв глаза, нехотя отозвался подремывавший старый сыщик. – Версии обдумывать мешаешь. Твой номер шестнадцатый: нишкни и следи за подъездной дверью. Да фасад всякого выходящего с позитивом из паспортного стола сличай.

– Это и козе ясно. И все-таки: сидеть-то, если что, до посинения или как?

– Тебе – возможно, а меня в обед точно сменят. Успею еще отпраздновать… Заткнись, дай на  раскрывательную волну настроиться. Тут темнуха¹ мудреная…

–   Саныч, а как мы к нему подходить будем? – всё не сиделось на месте молодому оперу. – Так прямо сразу хватать, что ли?

– Виталя, да у тебя, похоже, в заднице сразу три шила, – поморщился Кашкаров. – Вот же уедливый! Подойдем, представимся, проверим документы…

– Ну, проверили, допустим, всё в норме. Дальше тогда что?

– На руки посмотрим. Ведь экспертиза что дала? Под ногтями правой ладони у Кондратюк частички чужой кожи, а на пальцах кровь, которая никак не ее и не хахаля: группа-то другая. Плюс анализ этой юшки лейкемию диагностировал. Нет, не зря наш Гинтарас Янович свой судмедэкспертный хлеб жует. Важнецкую особую примету надыбал, чуешь? Вдруг да повезет! Кто рано встает… Однако не факт, не расслабляйся.

– А если не повезет, тогда что?

– Тогда будем нарабатывать дальше.

– Тоже и козе понятно, – фыркнул Машкаров. – Кстати, не в курсе, что это у Берзиньша за имя такое, ни на что не похожее?

– В курсе, – отозвался Кашкаров и зевнул. – Гинтарас в переводе с литовского  –  янтарь.  Это имя  предполагает,  что носитель его  –  интроверт  и в девяти из десяти случаев классный специалист в какой-то области. Целиком и полностью  Яновичу соответствует! Теперь отвяжись, дай доспать. А сам – бди!

И стреляный (в прямом смысле – тоже) разыскной пес опять задремал.

Молодой опер поерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее. Тоже, объяснил непонятку. «Интроверт». И с чем его едят? Заумь какая-то… Вот же, блин, тоска! Сиди, бди, из машины не выходи… Мировая скорбь. Совсем не то, что первого числа поутру было.

Тогда   на  место   двойного  убийства сожителей   съехалась   масса  стражей порядка и вовсю шла привычная работа по сбору первичной  информации,   которая  потом  могла бы  помочь  установить  картину преступления. А в  том, что таковое содеяно, сомнений не возникало: многочисленные колотые раны на телах погибших и лужи крови на бетонном полу  говорили сами за себя. Следователь, с участием эксперта-криминалиста и судмедэксперта, при  понятых из жителей того же подъезда, осматривал место происшествия. Трупы фотографировали в разных ракурсах. С пристрастием допрашивали свидетеля, обнаружившего тела, позвонившего по 02 и уже раз пять  пожалевшего об этом. Руководство отдела полиции всем активно раздавало ценные указания. Кинолог с овчаром по кличке Жандарм бесплодно покрутился в подъезде и перед ним, пожал плечами и убрался восвояси. Ну а Кашка-Машка и участковый уполномоченный тогда долго занимались поквартирным обходом дома, вот только толку чуть: как чаще всего и бывало, никто из жильцов ничего не  видел, не слышал и особо уж полезного сотрудникам полиции не сообщил. Узнали же, что…

Двухкомнатная квартира на втором этаже, где ранее проживали упокоившиеся, когда-то принадлежала бабке и деду Ольги Петровны Кондратюк, которая переехала сюда после их смерти, как раз закончив школу. Женщина гуляла направо и налево с первого же дня проживания на наследственной площади – а по слухам, вообще чуть ли не с подросткового возраста – и отродясь не работала. С уроженцем Аджарии из курортного города Кобулети Автандилом Автандиловичем Беридзе разгульница сблизилась лет пять назад. Но они так и не были расписаны да и вообще периодически разбегались и сходились снова. А совместный их трехлетний сын воспитывался родителями Кондратюк.

Беридзе в криминальных кругах города  имел прозвище Автоквадрат: то ли из-за одинакового имени-отчества, то ли из-за действительно квадратного мощного торса. Хорошо известен он был и операм из отделения по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, подозревавшим гостя из Грузии в оптовом сбыте дури. Однако привлечь его к уголовной ответственности до сих пор не удавалось: преступную деятельность он явно продумывал до мелочей и умело конспирировался.

Сожители находились в конфронтации почти с половиной жильцов подъезда. Как Автандил, так и Ольга были крайне не воздержанны на язык, по любому поводу запросто посылая всех соседей по матери. Несколько раз подобные перебранки перерастали в рукоприкладства, причем дама тоже активно пускала в ход кулаки. Обычно агрессивные марьяжники из подобных баталий выходили победителями, но однажды они нарвались-таки на гостей-племянников пожилых супругов с верхнего этажа. Дюжие парни, еще и неплохие каратисты, тогда крепко взгрели бесчинников, сознательно не пожалев скандалистки, из-за ядовитого языка которой и разгорелся сыр-бор.

Версий же убийства сопостельников вырисовывалось несколько.

Автоквадрата вполне могли заколбасить за не проданную в долг дозу  наркоты. Или за то, что наперед взял за нее оплату, а потом «кинул» покупателя. Или за поставленную некачественную дурь. Маловероятно, но допустим был и раздел территории: полез грузин нахрапом на чужой участок реализации дурмана, накосячил, вот и получил перо в бок. Убийство же сожительницы во всех этих случаях напрашивалось «прицепным вагончиком».

Учитывая шалавную репутацию Кондратюк, менявшую своих кроватных партнеров, как перчатки, совсем не исключался вариант убийства из-за ревности.

Выяснилось, что у Ольги имелась младшая на три года сестра – дама с немалыми амбициями, предъявлявшая претензии на наследственную жилплощадь. А поскольку по этому поводу единокровную всегда адресовали дальше некуда, могла ведь она для кардинального решения больного вопроса и киллера нанять.

Самой хлипкой казалась версия, что кто-то из проживающих в том же доме решил поквитаться с моветонной парой из-за ее аморального поведения. Однако…

Однако дополнительную информацию для раздумий операм подкинул участковый уполномоченный Разживин – фамилия точно соответствовала его внутренней сути. Он поведал, что с год назад у жильца с первого этажа, отставного армейского майора Кондакова, умерла жена. Месяцев через пять после серьезной операции на сердце, когда она уже потихоньку стала выходить гулять во двор, ей прямо в подъезде стало плохо. Вызвали «скорую», женщину отвезли в больницу, и там Кондакова скончалась в реанимации, не приходя в сознание. Вот только муж опочившей после похорон приходил к Разживину с заявлением, будто бы это именно задирчивые сожители помогли ей отправиться на тот свет. Мол, когда она тем вечером отправилась выносить мусор, Беридзе и Кондратюк, с которыми поправляющаяся находилась в неприязненных отношениях, повстречались с ней возле лифта. Сначала стали ее оскорблять, затем толкать… Наконец Ольга саданула инвалидку кулаком в область сердца. А когда та упала, ударившись головой о стенку подъезда, нападатели выбежали на улицу.

Вскоре забеспокоившийся муж вышел в поисках потерявшейся жены. И обнаружил ее лежащей на полу у лифта, причем та еще была в сознании и якобы успела сообщить супругу, как было дело, и кто именно ее ударил.

– Ты эту информацию досконально проверял? – уточнил тогда у «околоточного» Кашкаров.

– Обижаешь, – с ноткой недовольства откликнулся тот. – Как говорится, не первый раз замужем. Я и в больницу съездил, и Беридзе с Кондратюк опросил. Они мне целых четырех свидетелей предъявляли, у которых, стало быть, на другом конце города пьянствовали, а потом заночевали, когда с Кондаковой удар судьбы приключился.

– И ты вот так просто этому наркодельцу поверил?

–  Да не просто. В больничке-то мне врачебное заключение предъявили: «смерть наступила от острой сердечной недостаточности».

– Выходит, пенсионер-армеец из вредности бестормозную пару оклеветал?

– Не исключаю. Люди военные, они ведь тоже разные, не только герои-орденоносцы. А бестормозные – они его соседями сверху были – обожали погулять с шиком, музыку до отказа врубив. И постоянно конфликтовали с жильцами, доставая всех и его тоже. Позднее он еще дважды приходил, утверждал, что мордуют они его, в отместку за заяву, втихую и на пару. Причем стабильно – при встречах в подъезде и без зрителей. Только ведь хрен его знает, откуда у него синяк под глазом и губа разбитая, если свидетелей ёк… Поди разберись.

– Ну вот и разбирался бы, – посоветовал в тот момент Кашкаров.

– Конечно! – скислился Разживин. – Это вот если бы они у меня на участке только втроем и проживали, а то ведь на вверенной территории еще тысяч несколько гавриков обитают. Да среди них с противоправным поведением не один десяток. Да столько же бабушек полоумных, которым вечно американские шпионы или инопланетяне кругом мерещатся. Да мини-рынок с бесконечными кражами, скандалами и наркошами. Да питейные заведения с продажей паленого зелья, и любому. Да плюс еще куча всяческих обязанностей. Это у вас одна-разъединственная: бандюков ловить, вот сегодня тебе и карты в руки…

Первого числа Кондаков полиции дверь не открыл и вообще не отозвался. Не открыл и третьего, и четвертого… Но кто-то из соседей информировал, что видели отставника посреди дня во дворе, да и свет, мол, вечером в его окнах наблюдался.

И вот, уже после получения результатов экспертизы, двое оперов засели в засаду: отлавливать подозреваемого…

Тут дверь подъезда в очередной раз отворилась, и на бетонную площадку, венчающую восемь забежных ступеней – Машкаров их от нечего делать давно пересчитал, – вышел пожилой мужчина в черном костюме и с камуфляжного цвета   сумкой через плечо. Худющий, он горбился и с лестницы спускался боком, сначала ставя на каждую ступеньку правую ногу на полную ступню, а уж затем приставляя к ней левую. Свободной же от сумки рукой придерживался за перила. Примерно также ходят не полностью восстановившиеся после инсульта…

Молодой опер схватился за увеличенную фотографию Кондакова, сделанную с учетной карточки паспортного стола. Он или не он? Нет, похожесть-то имеется. Но не ахти какая: на снимке лицо куда круглее, а здесь чисто кожа да кости. Еще и летняя кепочка на голове причесон скрывает, да и вообще…

– Саныч, проснись, Саныч… – затормошил он наставника.

– Что? – пока не открывая глаз, поинтересовался Кашкаров.

– Похоже, наш клиент нарисовался… А может, и нет – точно не  угадываю. Прямо полутруп какой-то…

Старый сыщик вмиг пробудился, заинтересованно всмотрелся в фигуранта. Потом быстро взглянул на фотографию и снова вперился в него, теперь шагающего по дорожке, параллельной газону под окнами: неспешно, осторожно, как бы опасаясь провалиться сквозь недавно уложенный, но уже бугрящийся некачественный асфальт.

– Да он это, точно он! Подымай сиделку, вперед! Работа привалила!

К мужчине с камуфляжной сумкой разыскники подошли спереди и с тыла. Кашкаров предъявил красную «корочку» – служебное удостоверение, мысленно отметив заостренные черты и нездоровый бледно-серый цвет осунувшегося лица «камуфляжника», и представился:

– Здравствуйте, мы сотрудники полиции. Я – капитан Кашкаров, он – лейтенант Машкаров, – молодой опер тоже раскрыл «ксиву». – Из уголовного розыска. Проводим опрос жителей подъезда. Вы ведь тоже здесь проживаете?

– Да, – неохотно подтвердил Кондаков, впрочем, не проявляя беспокойства.

– В какой, простите, квартире?

– В четвертой.

– Ага, всё верно, вы-то нам и нужны, – якобы сверился офицер с рабочим блокнотом. – Тут недавно двойное убийство случилось. В курсе?

– Немного.

– Тогда что можете по этому поводу сообщить? Покойных как бы охарактеризовали?

– Ну… Они прямо надо мной проживали. Неблагополучные были оба, хулиганистые. Особенно, как ни странно, Ольга. И наглые на пару: совесть под каблуком, а стыд под подошвой. Да вам это весь подъезд подтвердит.

– Так мы со всеми уже перебеседовали, вы только и остались, – простецки развел руками Кашкаров. – Пятый день ведь по этому двойному убийству работаем… А можете с нами прямо сейчас к следователю проехать? Он вас быстренько допросит в качестве свидетеля – и гуляй не хочу. Тем более, у нас сроки расследования поджимают, а вы все эти дни отсутствовали. Уезжали куда?

– Так точно. У сослуживца гостил, Первомай отмечал… с продолжением. Для нас ведь он когда-то настоящим праздником был, не то что нынче – «весны и труда». Теперь-то ни весной, ни вообще трудиться не в жилу: ставки копеечные, а зарплату зажимают… К следователю, говорите… Может, не сейчас? Я за хлебом и за молочным собрался, живу-то один: второй год пошел, как вдовец, увы. Сам себя не обслужу – голодным останусь, – попытался было отвертеться жилец от поездки.

Опытному стражу закона оперативное чутье уже подсказало, что Кондаков  про сослуживца врет. Впрочем, пока можно в предложенную историю и поиграть…

– Извините, совсем спросить забыл: зовут-то вас как?

– Юрий Кузьмич.

– Редкое, однако, по нашим временам старорусское отчество. Ладно, Юрий Кузьмич, мы сейчас за продуктами в магазин заскочим – во-он, конь красного революционного цвета припаркован. И быстренько в отдел. Да это ненадолго. Назад тоже отвезем, – старался ковать железо, пока горячо, сыщик.

– Ну, если только ненадолго… А то я даже не позавтракал – так, остатками кефира размялся…

И трое мужчин, загрузившись в «девятку»,  направились к ближайшему гастроному. Там Кондаков, под бдительным оком Кашкарова, купил хлеб, кефир и молоко, сыр, колбасу и две упаковки пельменей. Капитан ему даже любезно помог продукты до автомашины донести. Еще одна поездка – теперь к центру города – и вскоре отставной армейский майор уже сидел в кабинете оперативников.

– Ну, Юрий Кузьмич, – продолжил начатый у подъезда разговор старый сыщик, расположившись за своим рабочим столом, – говорите, на майские праздники отдыхали. Дело хорошее… А где и у кого конкретно?

– Говорил ведь: у давнего сослуживца, – так и не назвал фамилии знакомого Кондаков. – Да он-то вам еще к чему? Соседей моих убиенных в упор не знал.

Где именно «отдыхал» допрашиваемый, тоже осталось за скобками.

– Это понятно, – пока согласился со сказанным Кашкаров, легко вытягивая линию разговора в нужном направлении. – Ну а расслаблялись-то как? Спиртное, банька, может, и девочки были? Сами же сказали, что вдовствуете, а природа, она  ведь своего требует… Если, конечно, к примеру, человек не болен летально…

–  Да какие, к чертям собачьим, девочки! – занервничал Кондаков. – Мне седьмой десяток, свое давно отгулял. И товарищ одногодок. И здоровье у обоих никудышное, по целому букету болячек. Что, разве по моей внешности не видно?  Так, употребили мы по граммульке, рыбалили, потом уху варили. В шахматишки  играли, в ящик пялились, ну и пообщались на свежем воздухе всласть. А баньки у него нет… Слушайте, вы меня зачем сюда зазвали? Где следователь?

– Сейчас подойдет, – пожал плечами Кашкаров. – Виталий, а ну-ка, метнись, поторопи его. Но вежливенько, не нарушая субординации, – сымпровизировал он.

Машкаров, который молча облюбовал себе стул подле кабинетной двери – подстраховаться на случай пусть и маловероятной попытки побега подозреваемого, – понимающе кивнул и вышел, протопав к туалету: как раз лыко в строку! А капитан полиции меж тем развивал беседу:

– Юрий Кузьмич, да вы не обижайтесь. Это ж я так, к слову полюбопытствовал. Завидки берут: с удовольствием бы сам с банькой и девочками оттянулся, ан тут каких-то гадов прикончили, мне же из-за них все праздники пахать, как папе Карло, пришлось. И были бы люди достойные, а тут, повторюсь, весь подъезд о них – ни доброго слова. «Уроды», «паскуды», «беспредельщики»… Но закон есть закон, любое убийство положено расследовать,  тут же оно еще и двойное.

– Ладно, это понятно; от меня-то вы всё-таки чего хотите?

– Нам другие соседи рассказывали, что именно вы с ними больше всех ссорились, – закинул пробный шар оперативник.

– Вранье! Может, когда-то что-то и было… Но давно быльем поросло.

– А у нас другая информация. Что они постоянно именно вам гнилые предъявы кидали и, более того, рукоприкладствовали, вплоть до совершения самого тяжкого преступления, – намекнул опер на смерть жены подозреваемого.

– Кто это вам такую чушь сморозил? – напряженно прищурился Кондаков.

– Так люди же.

– Конкретные фамилии, пожалуйста, назовите.

– Ага, конечно… Сами-то своего приятеля, ну, у которого гостили, и место дачи его не раскрываете, я же вам так сразу всё и выложи… Знаете, когда меня о чем-то важном по секрету осведомляют, обычно на конфиденциальность рассчитывают. Может, и вы что-то интересное в тему поведаете, пока напарник отсутствует? Ручаюсь: останется строго между нами…

– Нечего мне вам поведывать, – ссутулился Кондаков. – Хоть один на один, хоть с трибуны общего собрания в честь Дня полиции.

«Хорохориться пытается, – мысленно отметил Кашкаров. – Только, похоже, вот-вот поплывет, надо дожимать. Ведь не рецидивист же он упертый…»

Тут в кабинет возвратился Машкаров.

– Следователь дико извиняется, у него там какой-то форс-мажор, просит еще немного подождать, – доложил он.

– Ясно-понятно, – качнул головой капитан. И продолжил гнуть свою линию: – А знаете, наверное, правильно с мордоплюев по максимуму спросили. Видать, не понимали они, что рано или поздно, а за всё в жизни приходится платить, и порой повышенную цену – самой жизнью. Теперь, полагаю, хотя бы в лучшем мире это осознали. Вот только кто им туда раньше природного срока отправиться помог? А? Так всё же: ничего не хотите сообщить, Юрий Кузьмич?

Юрий Кузьмич ёрзнул на стуле и резко отбоярился от предложения опера:

– Нет!

– На нет и суда нет, – согласился Кашкаров. – Тогда последний вопрос. А вернее – просьбица. Будьте так добры снять пиджак и рукава рубашки закатать, только повыше.

– Это-то еще зачем? – надрывно воскликнул Кондаков.

– Да затем, что есть у меня, мил человек, подозрение, что это именно ты Автоквадрата с сожительницей на тот свет спровадил, – не повышая голоса, перешел на «ты» оперативник. И стал жестко допытываться: – Так как, царапка на руке имеется? Сопротивлялась баба, да? А лейкемию давно диагностировали?

При последних словах подозреваемый в двойном убийстве обмяк на стуле и вдруг часто-часто задышал, открыв рот, а на лбу его моментально выступил пот.

– Что такое? – обеспокоился старый сыщик. – Может, «скорую» вызвать? Но смотри: если только в театр решил поиграть…

– Какой театр… – тяжело ответил отставной майор. – Сумка… там в боковом кармане… маленькая сумочка с лекарствами… и воды запить дайте…

Приняв три разные таблетки и пшикнув под язык пахучим аэрозолем, допрашиваемый вскоре почувствовал себя лучше.

Трое мужчин помолчали в тишине, нарушаемой лишь токованием горлицы, обжившейся на огромной голубой ели, что украшала двор отделения полиции.

– Ну, раз вам и так всё известно, может, оно и к лучшему, – наконец покаянно произнес Кондаков. – Значит, слушайте… Квартиру мы с Лизочкой – это жена моя – получили лет пятнадцать назад. Она уже тогда была на инвалидности, по сердцу, а я службу заканчивал – по разным гарнизонам поскитаться-то пришлось. Детей нам Господь не дал, да и при Лизочкином недужном моторчике… Неизвестно еще, чем бы роды закончились. Словом, тут оказалось не судьба. Зато  подвезло, чтоб не в однокомнатке последние годы доживать. С учетом инвалидности Лизочки дали нам двухкомнатную. Хотя и в старом фонде, на первом этаже, без балкона, зато по этажам бегать не надо и всё ж таки не в панельном или блочном здании, а в кирпичном… Ладно, конец  прелюдии. Лет десять назад над нашей головой Ольга объявилась. Увы: соседей, как и родственников, не выбираешь… Сформировалась она рано: только школу закончила, а фигура уже как у взрослой женщины. Ну и поведение… соответствующее. Блудница, если одним словом; чуть не каждый день пьянки-гулянки. Наведет человек десять молодняка, они и скачут под какой-нибудь тяжелый рок до двух ночи, а у нас люстра трясется и посуда в мебельной стенке дребезжит. Причем не только у нас… Соберемся трое-четверо соседей, идем, стучимся к ней. «Кто там?» – через дверь. Ну, тем же манером сообщаем, что спать не дает, к порядку призываем. А она в ответ и через слово матом: пошли вон, такие-сякие, отдыхать мешаете! Придурки, бараны, ослы!

– Полицию вызывали? – спросил Кашкаров.

– Тогда она еще милицией называлась, – уточнил Кондаков. – Конечно, и не раз. Приедет наряд, постучится к этой оторве. «Кто там?» – «Милиция, открывайте». Тут музыка сразу и смолкает. А Ольга из-за дверей: «Я одна, девушка слабая, беззащитная, вы же среди ночи ломитесь и неизвестно, кто на самом деле. Может, для блезиру форму нацепили и документы липовые, а сами – грабители. Не открою! Сильно надо – взламывайте дверь». И тишина… Наряд потопчется, потопчется – ордера-то на обыск нет, – и уезжает восвояси. Ну, отловил ее как-то участковый во дворе, коллективные жалобы на нарушение тишины предъявил. «Наветы, – отгавкнулась, – клевета. Я девушка скромная, а люди по своей натуре сволочи. Напраслину на меня гонят». Участковый спрашивает, когда она трудоустроится, а Ольга в ответ толкует, что сейчас статьи за тунеядство нет, живем в свободной стране, и это ее личные проблемы, каким образом средства на пропитание добывать. На ограблении банка ведь не поймали! Вот и как объяснять картины мертвому зайцу?..

Тут отставной майор попросил разрешения выпить молока. Ополовинил стакан и, обтерев губы носовым платком, продолжил исповедь:

– Но это всё были цветочки. Ягодки пошли, когда она с Автандилом сошлась. И додумались же именем героя из «Витязя в тигровой шкуре» его наречь! Хуже человека в жизни не встречал… Отморозок, вел себя так, будто все кругом ему по гроб обязаны и вообще: низшего сорта. «А те, кто не верит в мою доброту и великодушие, кровью умоются», – это его любимая присказка была. Весь двор знал, что он наркотиками промышляет, и не единожды участковому сигнализировали. Сначала одному, потом его нынешний сменил, Разживин. Ну, это что с горы, что под гору. Его ведь Егором Андреевичем зовут, так люди примыслили, будто Агния Барто стихи про жадного мальчика и с тем же именем, натурально, с него писала: «У него один вопрос: “Скоро будет Дед Мороз выдавать подарки?”» И еще – это уже из местного народного творчества: «Жоре, суке, все равно, жаден даже на говно».

Рассказчик попал в самое яблочко, но Кашкаров только улыбнулся кончиками губ, сдержав эмоции. А вот Машкаров откровенно заржал в углу кабинета. Напарник бросил на него испепеляющий взгляд, и гоготун вмиг прикусил язык.

– Словом, подозревали мы, жильцы, что наш околоточный Беридзе крышует. А уж как оно было на самом деле – вам виднее… Только с чего у нас с этой  парой конкретный разлад пошел. Разорились однажды мы с Лизочкой на новые шторы. Классический вариант: прозрачный тюль ближе к окну, а со стороны комнаты портьеры из хлопковой тафты – ткань красивая, долговечная, с глянцевым блеском. Для кухни – гладкую бежевую выбрали, в комнаты – набивную, многоцветную. И двойные деревянные карнизы из сосны. Но их же к стенам крепить – целая проблема. А своего перфоратора, да еще и с твердосплавным сверлом по камню, у меня не было, вот я его у сына соседа с третьего этажа – электромонтажника, на время и попросил. И надо же: он в тот день только в десятом часу домой заявился. Приносит на ночь глядя инструмент и предупреждает: мол, завтра, не позднее полвосьмого утра, чтоб вернул – ему с ранья на работу. Эхх! Знал бы – вообще этих штор не покупал!

Кондаков допил молоко.

– Ну, стал я дырки в намеченных местах под потолком сверлить. А их ведь не одну и не две под дюбели надо было пробуравить… Хотя дело шло быстро. И вот, досверливаю уже последнюю – звонок в дверь. Что за гость, думаю, на ночь глядя? А это Беридзе перед еще одной дверью у лифта – мы всем этажом тамбур  отгородили – стоит. «Открывай, – кричит, – щас по понятиям разбираться будем!» А за ним и Ольга прибежала. Они в кои-то веки дитя своего на побывку от деда с бабкой забрали, так мы, значит, тишину нарушаем, ребенку заснуть не даем! И как я тогда додумался эту тамбурную дверь отпереть? Орали они на пару долго. Потом вроде как выдохлись: казалось бы, инцидент исчерпан, Ольга уже и к лестнице пошла. Только тут Лизочка моя и напомнила Беридзе, который всё разоряться продолжал: а вот, мол, когда вы сами много раз по ночам толпой у себя в квартире под музыку скакали, у нас же оттого вся посуда звенела, что-то тогда вопрос о нарушении тишины не решался. Он как-то даже и смолк на секунду. Зато Ольга как рванет назад! И что есть силы, всем телом, дверь захлопнула! А в зоне её поворота Лизочка стояла. Еле успела отшагнуть, иначе бы ей металлическим полотном прямо по мозгам шарахнуло. Но руку одну убрать не получилось, она и угодила меж краем двери и рамой из уголка. Как же Лизочка не своим голосом закричала! Кондратюк ведь ей руку сломала. Я возмущаюсь: «Ты что сделала?» – и к ней. Так Беридзе меня перехватил и давай по площадке подъезда мотать, спиной об стены колотить. За малым не убил. А Ольга тем временем домой сбежала: испугалась всё-таки. Лизочка кричит, я тоже и по-всякому, Беридзе одно: матерится… Наконец саданул меня так, что я по стенке на пол сполз – и тоже наутек. Выскакивали люди на площадки – Лизочка видела – и со второго этажа, и с третьего, да только сразу же назад, от греха подальше. Наша ближайшая соседка, квартирная дверь которой прямо напротив места драки, вообще всю картину скандала через глазок наблюдала. Ну а как только мы «скорую» вызвали и потом на ней же в травмпункт  направились, нападатели быстренько на машине куда-то отрулили, вместе с дитем. Это мне одна «наблюдательница» шепнула, у нее вечная бессонница, перед окном по полночи просиживает, а недосып наверстывает днем. Они потом с неделю на квартире не показывались.

– Юрий Кузьмич, а вы тогда заявление в полицию подавали? – уточнил Кашкаров.

– Так точно. Сразу, как только из травмпункта в гипсе вернулись. Ну, прибыл к нам тогда какой-то дежурный офицер, побеседовал с обоими. Зато к этим безбашенным даже не пошел: времени, значит, уже первый час ночи, света у них в квартире нет… Завтра, мол, тот участковый опросит, чья это зона.

– Опросил?

– Дней через десять. Да, твари подтвердили, что скандал по поводу нарушения тишины действительно имел место. Но никто, значит, никому никаких увечий не наносил. Это, дескать, на почве неприязненных отношений, якобы мы с Лизочкой, по договоренности, уже потом сломали ей руку, чтобы их оклеветать. А в свидетели к нам никто не пошел, все с неадекватной парой связываться боялись. Беридзе потом ведь еще и обставился. Каких-то наркош настрополил, так они жильцов с нижних этажей прямо на улице отлавливали и предупреждали: не дай бог, если кто только за нас слово скажет! Пришибут!

– И чем всё окончилось?

– Понятное дело, отказным материалом. Да и тот ну так не хотели на руки выдавать! «А зачем он вам? Сказано же: оснований для возбуждения уголовного дела нет». Тогдашний участковый всё руками разводил: да, факт травмы конечности документально подтверждается. Удар тупым предметом или о тупой предмет с последующим переломом. Только это как раз  ничего и не доказывает. Сама где-то упала. Свидетелей-то нет…

– А как Беридзе и Кондратюк потом себя при встречах с вами и супругой вашей вели?

– Сначала молча мимо проскакивали – видно, опасались, что отвечать-таки придется. А потом, когда уверовали в безнаказанность, открыто издеваться стали. Встретимся во дворе, но так, чтобы вблизи лишних ушей не было, – дорогу загородят и со злобой: «Что, гад и сволочь, не выгорело у тебя ничего? Надо было твоей жене не одну, а обе руки сломать! А тебе самому башку открутить! Ну ничего, у нас это не заржавеет! Готовься, вот уже скоро…» И матом так заворачивают! Особенно Ольга, она сожителю в этом плане могла сто очков вперед дать. Лизочка так совсем без меня на улицу какое-то время не выходила. Участковому всё до причинного места, пошел тогда к его начальнику. Ну, выслушал он меня, заявление принял и враз его тому же пасечнику отфутболил. Кушайте с маслом! А к начальнику райотдела я раз пять в приемные дни пытался попасть, но то он на выезде на преступление, то на подведении итогов, то на больничном… Или просто: «Сегодня приема не будет!» Значит, не судьба. Я ходить и перестал.

Кондаков панихидно вздохнул и попросил:

– Господа офицеры, а можно я тут у вас малость перекушу? Говорил же, что позавтракать не успел… Да и время ежесуточные таблетки принимать, а их положено как раз после еды…

Кашкаров позволил: если подозреваемый откровенничает, предпочтительнее идти ему на возможные уступки. Тем более, когда у человека лейкемия. Уже один раз приступ в кабинете наблюдался, так уж лучше подстраховаться…

Получив «добро», отставник принялся за сыр и колбасу с хлебом, активно запивая их молоком. Продукты ему нарезал Машкаров, самому давать в руки нож поостерегся: а мало ли… Потом молодой сыщик вернулся на свое «сторожевое» место.  Кашкаров же по ходу действия отметился у начальника отдела уголовного розыска, сообщив, что у подозреваемого «момент истины» в полном разгаре.

Проглотив очередную порцию таблеток, Кондаков продолжил рассказ:

– У человека два смертельных врага: время и случай… Вот, время шло, а случай случился. Жена моя перенесла тяжелейшую операцию на сердце: ей поставили искусственные митральный и аортальный клапана. Отлежала  Лизочка в больнице месяц, привез ее домой, потихоньку восстанавливается, уже по квартире сама ходить стала… А тут у Ольги день рождения, так она ничего умнее не придумала, как под нашими окнами на улице его справлять. Ближе к вечеру согнали в ряд три иномарки, на капотах у них выпивку и закуску выставили…  Десять их было, отмечающих, из них  пятеро мужиков-кавказцев – четверо молодых и здоровущих как на подбор, а один явно постарше, с короткой бородой с проседью и до того мелкий… Зато все к нему, в том числе и Беридзе, с особым уважением. И спутница у этого мелкого самая эффектная: длинноволосая-платиновая, почти на голову выше кавалера и ножки от ушей. Да и остальные мадамы не промах, а особенно именинница нафуфырилась. Магнитофон машинный включили, спиртное рекой, тосты, танцы, обжиманцы. А у нас в двухкомнатке все окна на одну сторону выходят, особо и не спрячешься. До десяти вечера мы эту какофонию терпели, как и другие жильцы; Лизочка уши специальными противошумными вкладышами заткнула, только с малым толком. В пять минут одиннадцатого я на улицу вышел. Начал к совести гуляк взывать: человек же, говорю, после операции на сердце, совсем недавно из кардиоцентра вышел, не пора ли закругляться…

Тут на рабочем столе Кашкарова затрезвонил старинный аппарат – былой и не востребованный потом вещдок. Пока капитан вел телефонный разговор, лейтенант сопроводил отставника в туалет. Кашкаров тем временем уже включил электрочайник и достал из шкафа сахарницу, коробочку с одноразовыми пакетиками заварки и песочное печенье. Поставил на стол разномастные кружки…

– Виталя, а ну-ка сгоняй за нашими бутербродами и термос с кофе тоже тащи, – скомандовал старый сыщик. И дальше обратился уже к Кондакову: – Нам тоже не помешает червячка заморить. Приглашаю присоединиться: хотите – кофейку, а хотите – неплохим чайком угостим. На выбор!

– Спасибо, не откажусь, – поблагодарил подозреваемый. – Мне чайку, только не сильно крепкого…

…Вскоре он возобновил свое куррикулюм витэ:

– В ответ на вежливую просьбу я много чего интересного услышал. И кто мы такие с Лизонькой, и все наши родственники, и куда нам гамузом следует идти, и если я сейчас же не исчезну, то в момент сам на операционный стол попаду, потому как они мне не одну руку, а все кости переломают. К подъезду нашему тогда как раз два соседа с четвертого этажа подошли, бывшие летуны, полковник и подполковник, они по вечерам на пару прогуливаются. И сначала рядом остановились – хотя бы своим присутствием меня поддержать, – однако Беридзе на них так рявкнул! Мол, если они сей секунд по норам не свалят, то до конца жизни, которую обоим заметно укоротит, о том сожалеть будут. Свалили мужики – своя кожа рубахи дороже. А ведь один когда-то Афган прошел, и оба – Чечню…

Кондаков отпил чаю, подержал ароматную жидкость во рту, проглотил…

– Действительно неплохой. На чем я остановился?.. Ага, на обещании мне операционного стола. Уточняю тогда у гудящей компании: значит, если мы за все годы проживания единожды тишину вечером нарушили, так Ольга сразу за то моей жене дверью руку перебила. А если вы это постоянно делаете, опять-таки мне надо все кости в назидание переломать. Неувязочка… Беридзе сразу посерьезнел и заявляет: «Ты сам жене руку изуродовал, а от срока откупился! Да еще и нас оклеветал, – радуйся, что на вас с твоей сукой в суд не подали!» Меня переклинило, я и выдал: «Я свою Лизоньку замуж девушкой брал! Зато твоя сопостельница – платная давалка, допрежь тебя туеву хучу мужиков через свою койку пропустила, а ты объедками пользуешься и счастлив до слёз!» Гости ухмыляться да хихикать стали, а Ольга сразу взвилась и вопит: «Он нам день рожденья испортил! Он меня облажал, офоршмачил! Вы куда смотрите? Мандражисты! Мочите его до упора!»

Ну, пошли на меня четверо бычков – мелкий на месте остался. А у меня в левой руке головка от молотка, а правой я из рукава рубашки здоровенный кухонный нож вытащил. Да как начал тоже орать: мол, подходи по одному, проверю, у кого ливерка крепче! И еще что если уж начнем, то за жену биться буду до конца, до смерти! И хотя бы одного из них, а постараюсь за собой утянуть. Оно кому-то надо из-за этой лярвы на тот свет либо на много лет за решетку? В случае убийства или тяжких телесных так просто не отбрешетесь! Вон уже полдома из окон за нами наблюдает! А тут еще и Лизонька сообразила: через открытое окно кричит: «Я всё снимаю на видео!» – И фотоаппарат в руках…

Отставник несколько секунд собирался с мыслями, и опять в тишине токовала за окном горлица. Но вот он мотнул головой и стал рассказывать дальше:

– У мужиков-гостей что-то сразу пыл пропал, затоптались на месте. Ольга орет: «Трусняки! Пердильники! Очкодралы!» И на сожителя: «Если сейчас же ему морду не набьешь, чтоб завтра ноги твоей в моей квартире не было!» Ну, он вроде бы и сунулся вперед так осторожненько, руки вытянув, будто обнять меня собирается… Да только тут ему мелкий что-то такое сказал – по всему судя, на грузинском. Беридзе, по тону понятно, завозражал, руками жестикулирует и мелкого вроде как по имени назвал: начало Каха, а концовки я не разобрал.

– Ага, вот кто это был! – прервал Кашкаров Кондакова. – Кахабери Цхалтубский – внешность совпадает. Автоквадрат и точно под ним ходил.

– Вам лучше знать… В общем, мелкий тогда  на него цыкнул, Беридзе сразу  и стух. А этот Цхалтубский уже мне толкует: «Молоток, раз пятерых не очканул, но больше судьбу не дрочи. А то быстро на ногу бирку наденем. Вали к своей Лизоньке, да радуйся, что целым уходишь». Запомнил же имя, гад!

Ушел я домой, а буквально через несколько минут во двор сразу две патрульных машины въехали. Полицейских пятеро было, и они этот кодлон в момент разогнали. Ольга же при этом психанула, остатки еды и посуду бросила, убежала в квартиру, а сожителя туда не пускает. Зато из окна полицейским орет: помогите, мол, не хочу его видеть! Он здесь не  прописан!  Примите меры, а то вы сейчас уедете, а он дверь сломает и меня зарежет! Ну, они Беридзе и велели убираться со двора, если не хочет в камере ночевать. И пришлось ему какого-то приятеля на транспорте вызванивать, и всем гостям тоже, потому что полицейские не позволили набухавшимся за руль садиться. Потом двое – старший лейтенант и сержант – к нам наведались. Ну, рассказали мы с Лизонькой всё, как было, только про нож я не признался. Ударная часть молотка – да, говорю, была в руке. А про нож они все хором сочиняют… Тем тогда дело и закончилось, и месяца три Беридзе у Ольги не показывался, а другие кавалеры у нее чего-то надолго не задерживались. Она даже присмирела.  Только потом они опять сошлись – уж не знаю, из-за дитя ли, или ей удобнее было постоянного полюбовника доить, а ему она дюже сладка казалась… Ну а  вскоре и самый страшный день в моей жизни настал. И ведь они, сволочи, не меня, – они Лизоньку…

Молчание… Ожидание… Токование…

Потом Кондаков скупо поведал о том, что сыщики со слов участкового уже знали: как отмороженные соседи сверху убивали его жену.

– Увы, медицина этого не подтвердила, – судорожно сглотнув, пояснил отставник. – Какой же здесь, значит, криминал: инвалид со стажем, недавно тяжелейшую операцию перенесла, восстановление шло ни шатко ни валко, где-то переутомилась, чем-то перенагрузилась… Короче, по бумаге причиной смерти явилась острая сердечная недостаточность, которая у кардиобольных способна развиться внезапно. Сердечно-сосудистый коллапс при неэффективном кровообращении, плюс не была оказана немедленная помощь. «Скорая»-то не сразу приехала… В общем, финиш, который ждет каждого, просто мы о том думать избегаем…

Ну, Беридзе с Ольгой опять умело обставились. На-ка, выкуси! Мы тут ну совершенно ни при чем! Гостевали где-то. На этот раз я к начальнику райотдела все-таки прорвался. Только бесполезно. Опять оснований для возбуждения уголовного дела не нашлось. И вот тогда, на сороковины, приехав к Лизоньке на могилку, я и поклялся, что сам отомщу убийцам. Однако поначалу всё происходило с точностью до наоборот: это они со мной счеты сводили. Полностью уверовав, что сухими из воды вышли, старались подкараулить в подъезде и били, били, били… А вашей конторе это было до фени. Свидетелей-то нет… И уехать куда-то не получалось. Дачи – наличие отсутствия. Детьми Господь обделил. Мы с Лизонькой были единственными в семьях, так что ни брата, ни сестры родных. А всякие двоюродные… Нужен я им, как слепому очки. Книги, голубой экран, да Лизонькина могила – всё, что у меня оставалось. И несвершенная клятва.

Да, чтобы были в курсе. После увольнения в запас в возрасте сорока пяти я еще довольно долго работал. Кем? А какая, в принципе, разница! Не грузчиком, конечно, но и не директором… Однако с годами Лизоньке становилось всё хуже, так что после пятидесяти пяти вынужденно с поддержкой штанов к пенсии завязал, переключившись на уход за женой. Особенно тяжко ей в последний перед операцией год приходилось: по квартире-то еще передвигалась и даже что-то в плане уборки-готовки делала, а вот в магазин или до ближайшего мини-рынка  – редко. Мы с ней понемногу вечерами перед домом гуляли – врачи настоятельно рекомендовали. Увы, отгулялись. Царствие небесное моей Лизоньке…

Теперь о том, что нынче оставляет меня в покое только во сне. Отчего люди заболевают раком – до сих пор «большой, большой секрет». Не исключено, что и на нервной почве. Так или иначе, а судьба тоже преподнесла мне эту горькую чашу. Быстро развилась одна из разновидностей лейкемии, рака крови, – лимфома. На сегодня она последней, четвертой степени. Генерализованная форма: поражены печень, легкие, лимфатические узлы, метастазы уже добрались и до головного мозга… Если желаете проверить, выписные эпикризы у меня дома – левая антресоль мебельной стенки, большая картонная коробка с меддокументами. А телефон участкового терапевта могу продиктовать, звоните хоть сейчас. Не нужен?

Кондаков говорил о своей трагедии внешне спокойно, только глаза его болезненно блестели. А сыщики притихли, внимая человеку, которому оставалось жить… Сколько? Во всяком случае, похоже, совсем немного.

– Моими любимыми писателями с подростковых лет были братья Вайнеры, – несколько приглушенно  повествовал Кондаков. – Умнейшие люди, намного обогнали свое время. Так младший, Георгий много лет с раком боролся. Правда, ко времени выявления заболевания он уже проживал в США, а у нас точно протянул бы куда меньше. И в одном из своих последних интервью, когда ему исполнилось семьдесят, высказался, что первую половину своей жизни большинство людей проживают в твердом ощущении собственного бессмертия. Разговоры же о смерти   касаются только других, нося декларативный характер. Мол, как это я, такой молодец, буду навечно лежать в ящике? Так не бывает. Увы, бывает и еще как… И дальше заявил, что одно из величайших дарованных нам Господом благ – незнание своего точного смертного часа. Это счастье. Но в старости  иной человек задумывается о том, как наиболее разумно распорядиться оставшимся временем.

Господа офицеры, вам не хотелось бы узнать время собственной смерти? Молчите? Боитесь? Не готовы обсуждать тот абсолютный факт, что и вам –  каждому в свой час – предстоит покинуть этот мир? Стать телом, которое еще вчера мыслило, а значит, существовало, ныне же утратило все –  понимаете, все! – перспективы и является символом необратимости. А вот я свой последний день уже знаю, и с достаточно большой точностью.

Когда мне впервые поставили фатальный диагноз и без обиняков объявили, что поезд моего бытия у конечной станции, я, как и великое множество обреченных,  впал в состояние типичного шока. Оно сменилось отрицанием заболевания: нет, этого просто не может быть! Затем – растерянностью, депрессией, а потом паникой: готов был на стенку лезть, такой ужас охватил… Ну почему именно я, почему так скоро, за что? Сумбурное чувство непонятной вины, гнев на всех окружающих: ведь они-то и дальше будут существовать; слезливая жалость к себе, пронизанному страхом смерти… Стал пытаться лечиться: за жизнь цепляются в любом возрасте и состоянии, а тут еще и обещанное Лизоньке не выполнил… Следовало форсировать продумку и само воплощение в жизнь чужой смерти: уж простите за столь двусмысленный каламбур, второго-то шанса у меня не имелось. И вот это уже были своего рода позитивные действия и примирение с действительностью. Только бы успеть!!!

Итак, для начала приобрел электрошокер – сильный, но с неприметным дизайном, поскольку он был похож на обычный, хотя и длинный, электрофонарь. Проверять его действие пришлось на себе. Когда, сидя на диване, замкнул контакты повыше левой кисти, раздался сильный треск и, сказал бы, неестественный звук. Световая вспышка, запахло озоном. Начались судороги мышц лица, шеи, туловища, рук и ног. Голова откинулась, зубы сжались. Ко всему добавились сильнейшие боли всего тела; правда, сознания я не потерял. Пораженную же руку мгновенно отбросило в сторону, и минуты на три она полностью онемела. Почувствовал, что не в состоянии подняться с дивана… Но вскоре движения в полном объеме восстановились, а судороги прекратились.

Затем мне, на заказ, изготовили два тонких шила, причем рукоятка каждого служила своеобразными ножнами для иглы второго. Их сработали из серебрянки – калиброванной углеродистой стали. Вложенные одно в другое и спрятанные в таком виде в карман брюк, они исключали возможность травмы при  падении. Ну, потренировался в нанесении уколов, старую подушку напрочь истыкав. Нашел тонкие перчатки телесного цвета, приготовил толстые медицинские бахилы, купил в аптеке два флакона димексида – это анальгетик такой…

Разрушительная болезнь, тем временем, тоже не дремала. Ее развитие по возможности замедляли инъекциями противоопухолевых препаратов, переливали компоненты крови, поскольку при лимфоме сильно снижается гемоглобин. Сначала это нужно было делать раз в месяц, потом уже раз в две недели. Я чувствовал, что устаю от своего недуга. Нарастала общая слабость, появилась одышка, артериальная гипотония. А это – головокружение, сонливость, нарушение терморегуляции. Всё это тоже нужно было лечить ноотропными аппаратами¹, настойками женьшеня и разными транквилизаторами. Мои расходы на поддержание здоровья стремительно возрастали. Знаете, как это травмирует психику? Когда траты на лекарства начинают превышать твой единственный доход – пенсию, а силы, тем не менее, тают и тают с каждым днем…

Я очень боялся, что не успею исполнить обещанное Лизоньке. Если тот свет  существует, как там смотрел бы ей в глаза? Но вот, наконец, мой час пробил…

Рассказчик в очередной раз немного помолчал. Опера его не подгоняли.

–  В ночь на первое мая Ольга и Беридзе прикатили на БМВ полюбовника к дому уже после полуночи. Я ждал такого их позднего приезда уже больше месяца, постоянно наблюдая из-за кухонной шторы за площадкой перед подъездом. Пока они выгружались из иномарки, быстро обул сандалии с надетыми на них толстыми бахилами, натянул перчатки и подхватил мусорное ведро. В нём, под чистым листом и  тонким слоем картофельных очисток, поверх кусков пенопласта,  лежали электрошокер, шила и димексид. Со стороны казалось, что ведро полнехонько.

Выскочил из квартиры, не запирая ее, поспешно открыл тамбурную дверь. Все рассчитал  верно:  мои  враги как  раз  только  входили  в  подъезд.  Они  очень обрадовались возможности в очередной раз дать мне по морде. Я же забился в угол, приткнув подбородок к груди. Одной рукой обнимал прижатую к животу мусорную тару, второй страховал ее сверху. Беридзе двинул меня ногой в бок, рукой по скуле, потом с размаху кулаком по затылку. Рядом суетилась Ольга, тоже пытаясь ударить меня. Я начал причитать: «Не бейте! Простите! Не надо!», чем их весьма удивил. «Гляди, он что-то понимать начал!» – оценил Беридзе. – «Ни хрена! –  не согласилась Ольга. – Придуряется…» И всё старалась добраться до моей челюсти. Наконец Беридзе счел, что на сегодня с меня достаточно, и только тут обратил  внимание на бахилы.  «Это что за голубая фигня?»  – наступил  он  мне на ногу кроссовкой сорок пятого размера. Я готовно проплакал: «В поликлинике был, снять забыл…» Марьяжная пара заржала. Потом Беридзе сказал: «Ладно, пошли, убивать будем в другой раз», но Ольга всё-таки огрела меня еще раза три по шее. Наконец оба повернулись к лифту, оказавшись ко мне боком. На что и рассчитывал: по лености они даже на свой второй этаж предпочитали ехать, а не идти. Не разгибаясь, я нащупал в ведре электрошокер и сдвоенные шила. Опустил ведро на пол и что оставалось сил рванулся к вперед. Обхватив Беридзе спереди под подбородок левой рукой и с шилами в кулаке, правой приткнул разрядник ему к шее и нажал пусковую кнопку. Получить удар током не опасался: когда боевые электроды прислонены к телу, основной заряд протекает именно через них. Учитывая крупную фигуру грузина, для потери им сознания требовалось четыре-пять секунд. Получилось! Развернув тело «шокируемого», я укрылся за ним от опешившей его сожительницы, не решавшейся наброситься на меня. Когда отморозок обмяк,  выпустил его и кинулся к Ольге. Первый разряд угодил ей в правую кисть, второй – тоже в шею, ее отбросило к стенке, колени подломились. Для пущей уверенности я еще раз основательно приложился к шее Беридзе шокером, а потом, откинув его к ведру, обнажил свое двойное «холодное оружие». И всё молил Всевышнего, чтобы никто в подъезд не вошел.

Думаю, что отморозок был убит в бессознанке. Он лежал спиною вверх, и я было попытался проколоть ему бока на всю глубину игл, но после третьего раза понял, что это не вариант. И тогда дважды – чтобы с гарантией – вонзал ему шило в шею и приналегал. С Ольгой всё оказалось сложнее. Сначала ее пришлось оттаскивать от стены. Потом я уселся на нее сверху и приставил иглу пониже левой груди, где, по моим соображениям, находилось сердце этой суки. «Сейчас отправишься вслед за ним, – кивнул я в сторону тела Беридзе, – а могла бы лет пятьдесят еще пожить. Ну как, теперь жалеешь, что убила мою жену, мою Лизоньку?» Наши взгляды встретились. Надеялся угадать в ее глазах мольбу, раскаяние, возможно, что-то еще. Но увидел только безграничную ненависть и безмерную злобу. И тут она всадила мне когти в руку пониже локтя. Вот, взгляните…

Отставник трудно поднялся, снял пиджак и повесил его на спинку стула. Расстегнул пуговицу на рукаве рубашки, подтянул его до локтя – на коже предплечья отчетливо  выделялись три длинные, уже подсохшие царапины. Кондаков надел пиджак и закончил свой криминальный рассказ:

– И тогда я зажмурился и изо всех сил навалился на рукоятку шила. «Контрольный» укол делал уже с открытыми глазами. Потом разлил вокруг тел димексид – чтобы отбить нюх у собак – и ушел незамеченным. Обещание, данное Лизоньке, я исполнил. Остатние силы разом ушли, три дня лежал пластом и только вчера до аптеки добрел, надо было – край…

В кабинете наступила могильная тишина, даже горлица на этот раз скорбно молчала…

– Так, – прервал наконец долгую паузу старый сыщик. – Картина преступления ясна. И правильно сделали, что повинились: легче дальше жить будет… Гм… Прошу пардону, косяк упорол…  Только, Юрий Кузьмич, придется ваш рассказ еще раз под роспись повторить.

– Нет, – покачал головой Кондаков. – Подписывать я ничего не собираюсь. Исповедался вам, вместо батюшки, – и ладно. Кстати, вы квартиру-то обыскивать поедете? Говорю сразу: ни шил, ни шокера, ни вообще ничего вы там не найдете.

– Что-то ты слишком о себе возомнил, господин убийца! – вдруг подал голос  Машкаров. – Вон на шкафу энциклопедия милиции-полиции нашего края лежит. Тяжеленная, как кирпич! Тресну пару раз по бестолковке –  и враз всё подпишешь!

– Виталя, заткнись! – одернул наезжателя Кашкаров.

– Да почему? Пусть его попробует! – неожиданно предложил сознавшийся в тяжком преступлении. – Только учти: мне жить осталось не больше недели. Ты этого, конечно, не в состоянии понять. Так пойми хотя бы, что сейчас я и от одного, причем даже не очень сильного, удара твоим «кирпичом» запросто могу к Лизоньке сбежать. Нужна тебе будет такая головная боль? Отписываться замучаешься! И вообще, молодой человек, не мешало бы поучиться вежливости к старшим.

– Кто бы говорил… – буркнул молодой опер.

– Виталя! Замолчи, дурбала! – уже гаркнул на помощника Кашкаров. А отставнику сказал: – При всем уважении к вам, Юрий Кузьмич, и несмотря на ваше… ммм… состояние, отпустить с миром никак не могу. Обязан немедленно задержать и доставить к следователю, как лицо, подозреваемое в совершении преступления. Вам всё ясно?

Лицо Кондакова посерело уже до невозможного, и на нем отчетливо проступила смертная печать.

– Жаль, – подытожил он. – Надеялся дома, с книгой на диване, костлявую встретить. И тут не судьба… – Пожевал губами и вдруг задал риторический вопрос: – Так вы ведь мне сыр и кефир в камеру взять не разрешите?

– Не положено, – качнул головой разыскник.

– Ну а у вас в кабинете доесть их можно?

Капитан полиции хмыкнул:

– Да за ради бога…

Про себя же он подумал, что в данной ситуации задержанный инстинктивно и постоянно пытается использовать еду как средство против стресса.

Кондаков вновь достал свои припасы, откупорил бутылку с кефиром. Машкаров опять стал нарезать ему колбасу и сыр.

– Пластуй до конца! – распорядился мститель. – Угощаю! А то один не осилю. Или если очень постараться? Ведь последний раз в жизни нормальные продукты ем, в ближайшей перспективе-то рыбкин суп, да кашка. А потом и вовсе: душа, она  нематериальна! Или брезгуете со мною хлеб преломить?

Кашкаров из вежливости взял по кусочку сыра и колбасы и почти заставил сделать то же самое поупиравшегося Машкарова…

– Вот вы о душе заговорили, Юрий Кузьмич, а не сходятся что-то у вас концы с концами, – вдруг заявил капитан.

– Это в каком же плане? – даже перестал жевать обреченный.

– Я бы сказал, в детском. Если месть в отношении убивших вашу жену и преследовавших вас самого еще можно понять, но – заметьте! – не оправдать, то в чем же был повинен их маленький сын? Сами в начале нашей беседы сказали, что не только соседей, но и родственников не выбирают. А вы пацана, еще дошколёнка, отца и матери лишили. Пусть каких-никаких, пусть негодяев, но для него-то оно неважно.

– Надо же… Каюсь, вот тут действительно не подумал, – на удивление сразу согласился Кондаков. – Придется попытаться хоть что-то исправить…

– Интересно, каким же именно образом? – невольно вклинился в разговор молодой опер.

– Мои личные проблемы, – отрезал мститель.

Кефир он допивал через силу. Потом достал из сумки упаковки с пельменями и подкинул их на ладонях.

– А это, господа офицеры, вам мой маленький подарок каждому. Когда уйду в царство вечности – до суда-то ведь точно не дотяну, – помяните раба Божьего и пельмешками заешьте. Лично вам зла-то не сделал…

После оформления у следователя нужных бумаг Кондакова препроводили в камеру. Кашкаров уселся писать обстоятельный рапорт. Машкаров убыл на новую заявку.

И завертелось, закрутилось дальше богатое событиями бытие сотрудников уголовного розыска. На следующий день – жизнь вносит свои коррективы – им даже не довелось встретиться, поскольку трудиться пришлось в разных адресах подведомственной «земли». А еще через сутки, когда Кашка-Машка с утреца воссоединилась в общем кабинете, старый опер сообщил:

– Ты, наверное, не в курсе. Мститель-то наш упокоился вчера.

– Так быстро? Охренеть! –  поразился Машкаров.

– А чему тут особо удивляться? Сложи два и два: какие в камере условия и какое у него уже состояние было, – пояснил Кашкаров. – Буквально через час нашему клиенту стало совсем плохо, и его на «скорой» в больничку увезли. Само собой, отдельную палату для него вытребовали, пост внутри нее организовали. Только он уже был никакой. Но в здравом уме, на завтра нотариуса к себе настоял вызвать. И двухкомнатную хату, вместе со всей обстановкой, завещал сыну сожителей, им за жену порешенных. А её парадный цветной портрет, который у него вместо иконы на стене в спальне висел, попросил, чтобы обязательно в гроб положили. Что ни говори, а покойный мне определенно напоминает Монте-Кристо. И Лизоньку свою любил явно не меньше, чем Эдмон Дантес – Мерседес, и с врагами по максимуму посчитался, и благородство перед уходом в вечность проявил. По всем статьям настоящий мужик!

– Убивец – он в первую очередь убивец и есть, – возразил молодой опер. – Как ни крути. Кстати, экспертизу-то на генотип сделали?

– Обязательно и непременно!

– Результат?

– Признанию мстителя соответствует.

– Выходит, мы позавчера конкретно палку кинули¹?

– Само собой.

– Так, может, премийка какая обломится? Всё ж таки не абы что, а двойное убийство подняли.

– Ага!  В нашей конторе если что и обломится, то исключительно  по рогам!  Не возбраняется, правда, в двойном размере. Эх, Виталя! Прагматик ты, и по горлышко.

– Жизнь нынче такая, Саныч. Каждый смотрит исключительно в свой тазик.

– А ты оторвись хотя бы на минуту от чавканья, оглядись кругом.

– И что, по-твоему, я должен увидеть?

– Так это, извини, зависит от тебя самого. К примеру, возьмем нашего позавчерашнего фигуранта. С одной стороны – действительно убивец. А с другой – есть в римской мифологии такая богиня: Фидес. Олицетворяет гарантированную божеством верность клятве.  Возможно, и неабсолютная мысль, а сдается мне, что именно Юрий Кузьмич Кондаков был одним из самых верных ее апологетов.

Фёдор Ошевнев

__________

¹ Ст. 105 ч.2 УК РФ – статья 105 Уголовного кодекса РФ «Убийство», то есть, «умышленное причинение смерти другому человеку». В части 2 включает пункт «убийство двух или более лиц», что карается лишением свободы на срок от восьми до двадцати лет, либо пожизненным лишением свободы.

² ЭКО – экспертно-криминалистическое отделение.

³ ОУР – отдел уголовного розыска.

⁴ УУП – участковый уполномоченный полиции.

¹ Темнуха – нераскрытое преступление (полицейский жаргон).

¹ Ноотропные аппараты – фармакологическая группа лекарств, способных повышать сопротивляемость организма к широкому спектру вредных воздействий физической, химической и биологической природы.

¹ «Палка» – на полицейском жаргоне: раскрытое преступление, отраженное в активах полицейской отчетности; их «кидают», «рубят», «дают», а иногда даже передают из одной службы в другую, и непременно с взаимной выгодой.