Светлой памяти

Александра Сергеевича Пушкина

Посвящается

—

Михаил Петрович

ПОГОДИН

(1800-1875)

—

ПРЕДСКАЗАНИЯ*

(в сокращении)

В 1827 году, во время издания мною «Московского Вестника, в котором Пушкин принимал деятельное участие, он отдал мне напечатать эпиграмму, написанную им на одного молодого человека, вступившего тогда на литературное поприще, по поводу повреждённой им статуи Аполлона Бельведерского на вечере у княгини З.В. Волконской. Эпиграмма «Лук звенит, стрела трепещет» была напечатана, и Пушкин, встретившись вскоре со мной, сказал мне, смеясь: «А как бы нам не пришлось расплачиваться за эпиграмму: ведь я имею предсказание, что должен умереть от руки белого человека или белой лошади, а ведь М. белокурый». Известно, что Пушкин был убит через десять лет на дуэли Дантесом, тогда кавалергардским офицером. Дантес был белокурый и носил белый мундир.

Об этом предсказании недавно сообщил подробные сведения человек, бывший очень близким к Пушкину, С.А. Соболевский:

«Ещё около 1818 года, в бытность поэта в Петербурге, одна известная тогда в столице ворожея сделала Пушкину зловещее предсказание, когда тот посетил её с одним из своих приятелей. Глядя на их руки, колдунья предсказала обоим насильственную смерть. На другой день приятель Пушкина, служивший в одном из гвардейских полков ротным командиром, был заколот унтер-офицером. Пушкин же до такой степени верил в зловещее пророчество ворожеи, что, когда впоследствии, готовясь к дуэли с известным американцем графом Толстым, стрелял вместе со мною в цель, не раз повторял: «Этот меня не убьёт, а убьёт белокурый – так колдунья пророчила».

А вот свидетельство Льва Сергеевича Пушкина:

«Известность Пушкина, и литературная, и личная, возрастала с каждым днём. Молодёжь твердила наизусть его стихи, повторяла его остроты и рассказывала о нём анекдоты. Всё это, как водится, было частью справедливо, частью вымышлено. Но одно обстоятельство произвело на Пушкина сильное впечатление. В это время в Петербурге находилась старая немка по фамилии Киргоф. В число различных её занятий входило и гадание. Однажды утром Пушкин зашёл к ней с товарищами. Г-жа Киргоф обратилась прямо к нему, говоря, что он человек замечательный, рассказала вкратце его прошедшую и настоящую жизнь, потом начала предсказания сначала ежедневных обстоятельств, а затем и важных вех его будущего. В числе прочего она сказала ему: «Вы сегодня будете иметь разговор о службе и получите конверт с деньгами». О службе Пушкин никогда не говорил и не думал, конверт с деньгами получать ему было неоткуда; деньги он мог иметь от отца, но, живя у него в доме, он, конечно, получил бы их без конверта. Пушкин не обратил особого внимания на предсказание гадалки. Вечером того же дня, выходя из театра ещё до окончания представления, он встретился с генералом Орловым. Они разговорились. Орлов коснулся вопроса о службе и посоветовал Пушкину оставить своё министерство и надеть эполеты. Разговор продолжался долго, по крайней мере, был самым продолжительным из всех, которые Пушкин имел на эту тему. Вернувшись домой, он нашёл у себя конверт с деньгами. Он был от одного лицейского товарища, который на другой день уезжал за границу и хотел проститься с Пушкиным, возвращая ему какой-то карточный долг со школьных времён. Г-жа Киргоф предсказала Пушкину целый ряд событий, сбывшихся впоследствии, в том числе – женитьбу и преждевременную смерть, предупредив, что он должен ожидать её от руки высокого белокурого человека» (…).

Едва ли найдётся кто-либо не только из друзей Пушкина, но даже из людей, часто бывавших с ним вместе, кто бы не слышал от него более или менее подробного рассказа об этом случае, принадлежащем к весьма немногочисленным загадочным, но в то же время достоверным происшествиям. В любом разговоре, особенно если речь шла о его склонности к суевериям и приметам, Пушкин вспоминал о нём (…).

Из достоверных показаний друзей поэта выясняется, что старая немка Киргоф сказала Пушкину: «Ты будешь два раза в изгнании, ты будешь кумиром своего народа; может быть, ты проживёшь долго, но на 37 году жизни берегись белого человека, белой лошади или белой головы»… Поэт твёрдо верил в предсказание во всех подробностях, хотя иногда шутил, вспоминая о нём. Так, говоря о предсказанной ему народной славе, он, смеясь, прибавлял – разумеется, в тесном дружеском кругу, – «а ведь предсказание сбывается, что бы ни говорили журналисты» (…).

Из всех рассказов, всех подробнее и вернее изложение Бартенева: «В многолетнюю мою приязнь с Пушкиным я часто слышал от него самого об этом происшествии… Для проверки и пополнения напечатанных уже рассказов считаю нужным присоединить всё то, о чём помню положительно в дополнение прежнего, восстанавливая то, что в них перебито или переиначено.

Предсказание было в том, во-первых, что он скоро получит деньги; во-вторых, что ему будет сделано неожиданное предложение; в-третьих, что он прославится и будет кумиром соотечественников; в-четвёртых, что он дважды подвергнется ссылке; наконец, что он проживёт долго, если на 37-м году возраста не случится с ним никакой беды от белой лошади или белой головы, или белого человека, которых он и должен опасаться.

Первое предсказание о письме с деньгами сбылось в тот же вечер; Пушкин, возвратясь домой, нашёл совершенно неожиданное письмо от лицейского товарища, который извещал его о высылке карточного долга, забытого Пушкиным. Товарищ этот был – Корсаков, вскоре умерший в Италии.

Такое быстрое исполнение первого предсказания сильно поразило Александра Сергеевича, не менее странно было и то, что несколько дней спустя, в театре его подозвал к себе Алексей Фёдорович Орлов (впоследствии князь) и стал его отговаривать от вступления в гусары, о чём у него прежде уже была речь с П.Д. Киселёвым, а напротив, предлагал служить в конной гвардии.

Вскоре после этого Пушкин был отправлен на юг, а оттуда через четыре года – в псковскую деревню, что и было вторичною ссылкой. Как же ему, человеку крайне впечатлительному, было не ожидать бояться конца предсказания, которое дотоле исполнялось с такою буквальною точностью?!.. Прибавлю следующее: я как-то изъявил своё удивление Пушкину о том, что он отстранился от масонства, в которое был принят, и что он не принадлежал ни к какому другому тайному обществу. «Это всё-таки вследствие предсказания о белой голове, – отвечал Пушкин. – Разве ты не знаешь, что все филантропические и гуманитарные тайные общества, даже и самое масонство, получили от Адама Вейсгаупта (основатель ордена иллюминатов – ред.) направление подозрительное и враждебное существующим государственным порядкам? Как же мне было приставать к ним?  Weiskopf? Weisshaupt – одно и то же».

Известие о кончине императора Александра Павловича и о происшествиях вследствие оной колебаниях по вопросу о престоле-наследии дошло до Михайловского около 10 декабря. Пушкину давно хотелось увидаться с его петербургскими приятелями. Рассчитывая, что при таких важных обстоятельствах не обратят строгого внимания на его непослушание, он решился отправиться туда, но как быть? В гостинице останавливаться нельзя – потребуют паспорта; у великосветских друзей – тоже опасно, огласится тайный приезд ссыльного. Он положил заехать сперва на квартиру к Рылееву, который вёл жизнь не светскую, и от него запастись сведениями. Итак, Пушкин приказывает готовить повозку, а слуге – собираться с ним в Питер; сам же едет проститься с Тригорскими соседками. Но вот на пути в Тригорское заяц перебегает через дорогу; на возвратном пути из Тригорского в Михайловское – ещё один заяц! Пушкин в досаде приезжает домой: ему докладывают, что слуга, назначенный с ним ехать, заболел белой горячкой. Распоряжение поручается другому. Наконец, повозка заложена, трогаются от подъезда. Глядь, в воротах встречается священник, который шёл проститься с отъезжающим барином. Всех этих встреч – не под силу суеверному Пушкину, он возвращается от ворот домой и остаётся у себя в деревне.

«А вот каковы бы были последствия моей поездки, – прибавил Пушкин. – Я рассчитывал приехать в Петербург поздно вечером, чтобы не огласился слишком мой приезд, и, следовательно, попал бы к Рылееву прямо на совещание 13 декабря. Меня бы приняли с восторгом; вероятно, я забыл о Вейсгаупте,  попал бы с прочими на Сенатскую площадь, и не сидел бы теперь с вами, мои милые!»

Об этом обстоятельстве передаёт Мицкевич в своих дневниках о Славянской литературе и, вероятно, со слов Пушкина, с которым виделся».

* Глава из книги М.П. Погодина. «Простая речь о мудрёных вещах», М.,1874.

—

Николай ЛЕРНЕР

ПУШКИН У БРЮЛЛОВА*

Пушкин для Репина – культ, старая, прочнейшая любовь, которую он трогательно лелеет. Не по-дилетантски знает он жизнь и творения Пушкина, собирает его иконографию, и, когда говорит о поэте, в его голосе слышится умилённая нотка.

За 2 дня до дуэли Пушкин вымаливает у Брюллова юмористический рисунок.
Рисунок И. Е. Репина. 1912 г.

Однажды И. Е. сказал мне, доставая из папки портрет Пушкина, рисованный и гравированный англичанином Райтом:

– Обратите внимание, что в наружности Пушкина отметил англичанин! Голова общественного человека, лоб мыслителя. Виден государственный ум…

Действительно, нельзя лучше характеризовать идею райтовской работы одного из лучших портретистов Пушкина.

Мне приятно поделиться с теми, кто любит и ценит Пушкина, ещё одним, принадлежащим ему изображением Пушкина, до сих пор нигде не воспроизводимым. Это рисунок пером, иллюстрирующий весёлый и трогательный эпизод из последних дней Пушкина.

«Сегодня, – читаем мы в записках ученика знаменитого живописца К.П. Брюллова – А.И. Мокрицкого, – под  25 января 1837 г., за два дня до дуэли поэта с Дантесом, в нашей мастерской были Пушкин и Жуковский. Сошлись они вместе, и Карл Павлович угощал их портфелью и альбомами. Весело было смотреть, как они любовались,  восхищались его дивными акварельными рисунками, но когда он показал им недавно оконченный рисунок «Съезд на бал к австрийскому посланнику в Смирне», то восторг выразился криком и смехом.

Пушкин не мог расстаться с этим рисунком, хохотал до слёз и просил Брюллова подарить ему это сокровище, но рисунок уже принадлежал княгине Салтыковой, и Карл Павлович, уверяя его, что не может отдать, обещал нарисовать другой. Пушкин был безутешен. Он с рисунком в руках стал перед Брюлловым на колени и начал умолять его:

– Отдай, голубчик! Ведь другого ты не нарисуешь для меня. Отдай этот.

Не отдал Брюллов рисунка, а обещал нарисовать другой. Я, глядя на эту сценку, не думал, что Брюллов откажет Пушкину. Такие люди, казалось мне, не становятся на колени перед равными себе. Это было ровно за четыре дня до смерти Пушкина…

Гибель поэта глубоко опечалила Брюллова. В этом настроении он через два дня после смерти Пушкина велел вслух читать ему стихи и «восхищался каждой мыслью и жалел душевно о ранней кончине великого поэта. Он упрекал себя в том, что не отдал ему рисунка, о котором тот так просил его».

Со своим обычным мастерством передал Репин выражение удовольствия, весёлости и беззаботности на умоляющем и вместе с тем смеющимся лице Пушкина.

1912 г.

* Печатается по  ж. «Нива» №29, 1914 г.

Материал к публикации подготовила Римма Кошурникова