Заметки о творчестве писателя Стивена Кинга

1.

Это открылось мне тогда, когда я на одном дыхании прочитал исповедь американского короля романов ужасов Стивена Кинга «Как писать книги», и понял, что фактически каждый писатель должен однажды взять и написать книгу о своих собственных жизни и творчестве. По правде говоря, я не могу сказать, что считаю себя настоящим поклонником творчества Кинга, хотя и прочитал почти все его книги, кроме цикла про Тёмную Башню. На мой взгляд, Стивен Кинг — это абсолютно не христианский писатель, зарабатывающий себе деньги и славу на использовании такой патологии, как пристрастие человека к леденящим душу историям. Практически все его романы наполнены кровью, вампирами, оборотнями, занесенными к нам на Землю из Космоса монстрами и прочей злобной нечистью. В них напрочь отсутствуют даже следы какого-либо существования Бога, и, тем не менее, он — первоклассный мастер своего жанра, и в области творческих переживаний во многом оказался мне очень близок или, по крайней мере — интересен. Что греха таить? Я, не отрываясь, проглотил первую часть книги, рассказывающую о его становлении как писателя — о нищенской жизни в качестве работника небольшой прачечной и провинциального учителя, о годах безрезультатных писаний, увенчанных только отрицательными ответами, приходящими ему из редакций журналов и издательств.

Вы скажете, что всё это выдумка, схема? Наверное, не без этого. Практически то же самое писал в автобиографической книге «Джон Ячменное Зерно» (а также в романе «Мартин Иден») о своей жизни и вхождении в литературу Джек Лондон; нечто подобное преподносит сегодня своим поклонникам сочинительница сказочных историй про Гарри Поттера Джоан Ролинг; о подобном превращении себя из «гадкого утёнка» в этакого литературного «лебедя» рассказывали и другие известные авторы. Я думаю, что в метафоре этого волшебного превращения из урода в красавца (или из неудачника в любимца фортуны) и в самом деле заложена парадигма судьбы настоящего художника, который неожиданно для всех окружающих рано или поздно (к сожалению, иногда вообще только после своей смерти) вдруг перескакивает из категории неких идиотов, пачкающих холсты непонятной мазней или сочиняющих никому не нужные истории, в когорту мировых знаменитостей, получающих баснословные гонорары за каждую исписанную их рукой салфетку.

И вот этот сочинитель бессмысленных страшилок для взрослых, этот откровенный коммерсант от литературы говорит в своей исповедальной книге о том, что, на его взгляд, «писательство — это не зарабатывание денег, не добыча славы, женщин или друзей. Это, в конечном счёте, обогащение жизни тех, кто читает твою работу, и обогащение собственной жизни тоже. Оно — чтобы подняться вверх, достать, достичь. Стать счастливым, вот что. Стать счастливым… Писательство — это волшебство, как вода жизни, как любой творческий акт. Вода бесплатна, так что пей. Пей и наполняйся…»

Замечательные слова, не правда ли? И язык замечательный, свидетельствующий о том, что Кинг — совсем не такой бездуховный монстр, каким он мне (да и если бы только мне!) виделся до этого. Дело, по-видимому, просто в том, что ему довелось вырасти в абсолютно другом мире и совершенно на других ценностях, чем те, на которых вырастал я и большинство из моих не свихнувшихся на западной культуре соотечественников — то есть не на «Как закалялась сталь» и «Семнадцати мгновениях весны», а на фильмах ужасов, комиксах, низкопробных коммерческих романчиках и тому подобных образцах американской масскультуры. А так он и глубок, и человечен, и не пуст — вон с какой неподдельной любовью он говорит о своей жене Табби, с которой он прожил всю жизнь и продолжает любить её до сих пор, — мы же так с ним в этом похожи! Да и во многом другом тоже…

И я почувствовал, как во мне опять загорается то мелькнувшее однажды при чтении Катаева желание написать такую же книгу о себе — чтобы и мой возможный читатель тоже мог когда-нибудь увидеть то, каким я являюсь (или являлся) в своей реальной жизни, а не в критических статьях и романах. Хотя, конечно, я и без того стараюсь быть самим собой во всём, что делаю на бумаге, ведь для того-то, собственно говоря, я и взялся однажды за перо, чтобы иметь возможность выразить себя максимально полно. Но в то же самое время литература — это ведь ещё и дарованная тебе Богом возможность побыть хотя бы в сочиняемом тобой произведении тем, кем ты, может быть, никогда не сможешь стать в своей повседневной реальности. У того же Стивена Кинга есть в его автобиографической книге один как бы малозначительный, но показавшийся мне очень важным эпизод, где рассказывается, как они вдвоём со старшим братом Дэйвом отправились гулять по расположенному неподалёку от дома пустырю, и ему во время этого путешествия вдруг нестерпимо захотелось в туалет:

« — Дэйв, отведи меня домой! — потребовал я. — Мне надо по-большому!

Дэйву это не понравилось.

— Пойди в лес и там сделай, — сказал он. Вести меня домой — на это ушло бы не менее получаса, и Дэйв менее всего был расположен тратить такое драгоценное время только потому, что братцу приспичило.

— Не могу! — возразил я, поражённый такой идеей. — Я же не смогу подтереться!

— Ещё как сможешь, — ответил Дэйв. — Листьями подотрись. Как ковбои и индейцы.

Наверное, всё равно было уже поздно бежать домой. Думаю, что выбора у меня не было. А к тому же меня уже зачаровала сама идея — посрать по-ковбойски. Я был будто бы Хопалонг Кэссиди, засевший в подлеске с вынутым из кобуры пистолетом, чтобы его не застали за таким интимным делом…»

Вот эта-то, да простит меня мой благовоспитанный читатель, зачаровывающая идея «посрать по-ковбойски» (я даже хотел сперва вынести эти слова в название своих воспоминаний, но остатки кое-какой целомудренности, в конце концов, всё-таки взяли верх над эпатирующей образностью) как раз и обнаруживает себя в основе того первоначального импульса, который приводит некоторых из нас к занятию писательством. Ведь художественная литература — это и есть тот виртуальный подлесок, где ты можешь ощутить себя не только Хопалонгом Кэссиди, но чуть ли и не Самим Господом Богом! И неважно, что за окнами твоего дома съёжился от ноябрьского дождя унылый и серый мирок небольшого (всего-то в девятнадцать тысяч жителей) шахтёрского городка, окружённого пустыми полями, мокрыми чёрными лесополосами с запутавшимися в их ветвях колтунами вороньих гнёзд да темнеющими на горизонте пирамидами породных отвалов-терриконов. Неважно, что тут можно за целый день не встретить на улице никого, кроме бредущих по грязи усталых (или уже успевших напиться в одной из четырёх пивнушек) мужиков, возвращающихся домой после смены в забое. Какое всё это имеет значение, если можно придвинуть к себе раскрытую чистую тетрадь, взять в руки авторучку и создать свой собственный, вроде бы очень похожий на тот же, что лежит и за окном, но в то же время не имеющий ничего общего с реальным, мир? Ну — хотя бы вот такой, как этот: «Наливаются соком яблоки, / светят солнышками окрест. / Прям не сад, а сплошная ярмарка / краснощёких, ядрёных невест! // Захмелев от медвяного духа, / тронув терпкой травы бубенец, / я иду, словно песенный ухарь — / молодой разудалый купец. // Бьётся сердце под белой рубахой; / на плече — звонких песен сума. / И выходит приветливой свахой / мне навстречу — Осень сама».

Мне и сейчас это стихотворение нравится так же, как в день своего написания. Сейчас я такой музыкой уже не владею, да и вообще утратил способность к владению стихотворчеством. Но перелистывать написанное мною ранее — сладко, как сказка…

…И вот, отложив в сторону всё, что я читал ранее, наслаждаюсь купленной вчера книгой Стивена Кинга «Как писать книги». Кинг — это общепризнанный король романов ужасов; рассказываемые им истории наполнены кровью, вампирами, оборотнями, занесенными из Космоса монстрами и всевозможной прочей злобной нечистью; это стопроцентно нехристианская проза, в которой почти напрочь отсутствуют даже следы Бога, но, тем не менее, он — первоклассный мастер своего жанра, и в области творческих переживаний во многом мне очень близок и по крайней мере — интересен. Я, практически не отрываясь, проглотил первую часть книги, повествующую о его становлении как писателя — о нищенской жизни в качестве работника прачечной и провинциального учителя, годах бесплодных писаний, приносящих только отрицательные ответы из редакций журналов и издательств. Это так похоже на всё то, что прошёл в своей жизни и я… Да и только ли я? В опубликованной во вчерашнем номере «Независимой газеты» биографии Виктора Пелевина приводится эпизод, рассказывающий, как, будучи уже печатаемым автором, он приходил к одному из своих друзей с просьбой помочь ему устроиться на работу в информационное агентство. «А что так, зачем?» — удивился тот. «Надо же на что-то жить», — объяснил Пелевин. Так что безденежье для начинающего писателя — состояние, к сожалению, традиционное. Жаль только, что время выхода из стадии «начинания» тянется иной раз слишком долго, и не всегда — по причине творческой несостоятельности автора…

Вторая же часть книги Стивена Кинга посвящена непосредственно профессиональным советам тем, кто решил посвятить свою жизнь писательству, и здесь, несмотря на уже достаточно немаленький собственный опыт, я с удовольствием прочитал целый ряд рекомендаций, которые наверняка мне когда-нибудь пригодятся. Встретил я здесь и немало подтверждений каким-то из своих личных наблюдений, а самое главное — Кинг помогает творчески раскрепоститься и доверять в первую очередь тому, что звучит в тебе самом. Я с настороженностью отношусь к его «ужастикам», но пишет он просто захватывающе, этого у него не отнять…

Сегодня я опять думал о прочитанной накануне книге Стивена Кинга, и снова подумал о том, что каждый писатель должен непременно написать книгу о себе и своём пути в литературу. Это так важно и интересно. Вот и на творчество Кинга я после его исповеди начал смотреть другими глазами. Ибо я теперь понимаю мотивы его обращения к теме ужасов, знаю основу его мировоззрения. Да, он, как я и говорил раньше, не христианский писатель, и выведенному в его произведениях злу не противостоит ничего, кроме воли самого человека, но это-то, на мой взгляд, как раз и разоблачает пустоту окружающего его западного мира, не способного подсказать человеку, что все его беды происходят только из-за его отпадения от Бога.

И словно в подтверждение этих моих мыслей, в православном календаре «Год души» на страничке сегодняшнего воскресенья напечатаны размышления святого праведного Иоанна Кронштадтского «Молитва покаяния и веры», где он в частности говорит:

«Здесь, в мире суеты, в мире прелюбодейном и грешном, непрестанно и часто незаметно души и тела наши червь и тля тлит, и тати мысленные подкопывают и крадут сокровища души (Мф. 6, 19). Какое же верное средство от этого постоянного растления греховного, от этих мысленных татей? Молитва покаяния и веры. Она оживляет, воскрешает истлевающую в обольстительных похотях душу нашу, прогоняет мысленных татей; она бич их, а для нас — источник силы, жизни и спасения. Слава о сем Господу! Молитва предохраняет и избавляет нас от греха. С молитвой веры хорошо живётся, ибо при молитве живём с Господом…»

…И снова я размышлял о прозе Стивена Кинга, книгу рассказов которого «Сезон дождя» я купил на казанском вокзале перед самой поездкой в Сызрань. Это очень талантливый писатель, и хотя он пишет про всякие ужасы, его проза лучше любой публицистики раскрывает бездуховную сущность Америки, я бы сказал, её трагедию. Потому что из рассказываемых им историй видно, что современный мир США включает в себя только такие факторы, как человек и дьявольщина, но в нём фактически напрочь отсутствует даже какое-либо упоминание о Боге. «Ты бы ещё сказала: “Покайся!” — восклицает, заблудившись среди непронумерованных автострад, один из персонажей книги в ответ на предложение его подруги вернуться и выехать на правильную дорогу. И дальнейшее развитие сюжета показывает, что мир, в котором раздражителем является даже сама только мысль о покаянии, просто не может быть обречён ни на что другое, кроме как на погибель…

Практически запоем прочитал нынче взятый в библиотеке роман Стивена Кинга «Кэрри» — острейшую психологическую драму из жизни затравленной сверстниками и собственной матерью девушки, у которой вследствие нервного потрясения открываются сверхъестественные способности и, будучи не в силах вынести доставленных ей мук унижения, она убивает почти половину жителей своего родного городка.

Хотя основная часть объема книги и представляет собой описание совершенных Кэрри Уайт чудес, её фантастическая составляющая — это только фон и не более, а стержневую основу романа составляют всё-таки вопросы религиозного воспитания подростка в семье и отношения коллектива к члену-изгою. По сути дела, «Кэрри» — это аналог нашего фильма «Чучело», только на американской фактуре: тамошние школьники ездят в школу на машинах, сидят в барах, трахаются…

Прочитав роман, я пожалел, что не открыл этого писателя для себя раньше.

Во-первых, это просто очень здорово сделано как в смысле выстроенности сюжета (читается на одном дыхании!), так и в отношении самого художественного стиля («Из полураскрытых губ раны медленно сочилась на ладонь густая кровь…»).

Во-вторых, роман поднимает важнейшую, на мой взгляд, проблему обиды человека на Бога: «Кэрри молилась, но никто не отозвался. Там, наверху, никого не было, а если и был, то Он попросту спрятался. Господь отвернулся от нее, и что же тут удивительного? Весь этот ужас был и Его рук делом тоже…» Наверное, это большой грех, но даже мне, человеку, который последние десять лет ощущает всю полноту жизни и счастья, иной раз хочется крикнуть Богу: «Господи! Да будь же Ты хоть немного щедрее на Свою любовь к нам! Что ж Ты так скуп на радости!..» Вот и прочитанный роман Кинга буквально кричит об этом голосом несчастной Кэрри.

Ну и, в-третьих, это произведение, как и всякая настоящая литература, является своеобразным предупреждением о том, что ждёт человечество (и в частности, США) впереди, если в программу поведения людей и стран не будут внесены определённые гуманистические коррективы (а точнее говоря — если бытие мира не будет возвращено в координаты сострадания и совести). Заканчивая давать свидетельские показания Комиссии штата Мэн по расследованию убийственных способностей Кэрри Уайт, миссис Кора Симард в свою очередь спрашивает: «Что будет, если она такая не одна? Что будет с нашим миром?..» — и ни у кого из членов Комиссии не находится смелости признать тот очевиднейший ответ, что для мира наступила пора меняться, ибо нельзя жить и дальше, признавая только правоту сильного перед слабым, обида слабого тоже может однажды привести к взрыву праведного гнева, что мы и видим сегодня в случае с самолётными таранами американских небоскребов. Так что я ещё раз убеждаюсь, что Стивен Кинг далеко не такой поверхностный писатель, как это казалось мне раньше. Да, наверное, и в каждом из пишущих кроется немножко пророка…

По дороге на дачу и обратно прочитал в электричке роман Стивена Кинга «Библиотечная полиция». Надо, не кривя душой, признать, что читал я его с большим интересом — интрига и вправду так прочно привязывает к себе внимание читающего, что оторваться от сюжетной линии просто невозможно. Но в итоге испытываешь чувство откровенного разочарования. Не потому, что это сделано плохо, и не потому даже, что — жестоко, а потому, что проблема мистического характера решается исключительно на материальном уровне. То есть — с инфернальной нечистью и дьявольщиной герои борются практически теми же методами, что и с рядовыми бандитами — путём их физического устранения. А то, что против них существует такое мощное оружие как молитва, пост и церковное покаяние, им, похоже, даже и невдомёк. А поэтому и одержанная героями в конце романа  победа кажется откровенно неубедительной: вампиры, бесы, ведьмы и прочие дьявольские отродья — это не та категория, которая исчезает с умерщвлением их плоти…

И ещё один роман Кинга — «Безнадёга», самый, наверное, лучший из его романов, так как в нём победа людей над силами тьмы осуществляется при открытой поддержке Бога. Больше мне у Кинга вещей с такой позицией не попадалось, борьба персонажей с бесовскими сущностями ведётся у него почти везде теми же самыми орудиями, что и с земными бандитами, то есть — материальными средствами.

…Каждую свободную минуту читал сегодня столь увлёкшего меня американского писателя Стивена Кинга — в частности, его повесть «Туман», в которой описывается, как в результате бури произошла авария на одном из секретных военных заводов, и в мир выползло таинственное белое облако тумана, населённого страшными монстрами, пожирающими всех, кто им попадается на пути.

Повесть эта страшно пессимистична, но она опять-таки очень точно раскрывает сущность американской жизни и нравственные ценности американцев. Видя то, как основательно они вычеркнули из своего мира Бога, начинаешь отчётливо понимать, почему у них так высоко сегодня поднят культ семьи — это ведь, по сути, последняя ценностная категория, которая ещё осталась у них из того, что отличает жизнь человека от чисто животного существования!.. Во всяком случае, я рад, когда среди описаний апокалиптических кошмаров Кинга вдруг встречаются по-человечески тёплые и понятные строчки, вроде мимолётных мыслей его героя о своем сыне: «…Я стоял и глядел ему вслед, глядел, как мелькают подошвы его кед. Я люблю его. Что-то есть в его лице и иногда в том, как он смотрит на меня, отчего мне начинает казаться, что в жизни всё в порядке. Конечно, это ложь: в нашем мире никогда не бывает всё в порядке, и никогда не было. Но мой сын даёт мне возможность поверить в эту ложь…»

Как ни крути, а Стивен Кинг — очень сильный писатель, хотя, как я уже отмечал выше, его талант и не от Бога.

2.

…Многие отзываются о Стивене исключительно как о коммерческом авторе, умеющем сочинять не более как пустые романы-страшилки, а между тем во многих из его произведений встречаются великолепные и несущие в себе эхо настоящей поэзии фразы. Ну, вот хотя бы такие, как строчка из романа «Худеющий»:

«Он почувствовал, как внутри его рождается улыбка, словно утопленник, всплывающий на поверхность спокойного озера…»

Думаю, нельзя не видеть, что Стивен Кинг — это настоящий писатель, причём очень сильный, хотя талант его и не светоносный…

Нет ничего глупее, как становиться в гордую позу и говорить, что сочинения этого писателя не имеют никакого отношения к настоящей литературе. Имеют. И нравится нам это или нравится, а Кинг, без сомнения, является одним из одарённейших на сегодняшний день американских беллетристов, специализирующихся на сочинении так называемых «романов ужасов». При этом его вымыслы окружены настолько плотной атмосферой узнаваемой всеми реальности, что они как бы растворяются в ней, проглатываясь читателем, как проглатывается с глотком воды растворившийся в ней аспирин УПСА. Так психологическое состояние смертельно обиженной всеми  героини романа «Кэрри» изображено писателем настолько сильно и точно, что все совершённые ею потом в гневе и отчаянии сверхъестественные поступки воспринимаются хотя и с чувством содрогания, но зато без малейшего логического недоверия.

Как это ни странно, но сила таланта Кинга такова, что все описываемые им чудеса и инфернальные ужасы ни капельки не кажутся неестественными или надуманными. Вот, к примеру, сценка из его романа «Сияющий», сюжет которого опирается на, казалось бы, исключительно фантастическое допущение того, что пятилетний малыш Дэнни обладает способностью слышать мысли окружающих его людей. Посмотрим, с какой блистательной реалистичностью писатель обыгрывает это отнюдь не реалистическое свойство своего юного героя! Вот мимо малыша проходит пожилая дама в шубе, которая похотливо смотрит на руководящего погрузкой чемоданов служащего гостиницы, и Дэнни слышит, как у неё при этом рождается отчётливая, хотя и непонятная для его пятилетнего сознания, мысль: «Хотела бы я забраться в эти штаны!» Малыш буквально напрягается, пытаясь понять: «Зачем ей штаны этого дяди? Ей что, холодно даже в длинной шубе? А если ей так холодно, почему она не наденет свои штаны? Его мама носила штаны почти всю зиму…» — И, будучи, таким образом, смешанным с узнаваемым и приземлённым, сверхъестественное и виртуальное обретает черты самого что ни на есть реалистичного и проглатывается читателем даже без осознания того, что прочитываемый ими сюжет — это фантастика. Ну, а человеку с хорошо развитым воображением фантастика дает возможность развернуть перед читателями самые невообразимые миры, населив их самыми фантасмагорическими существами. Ведь, судя по признаниям, сделанным Кингом в его исповедальной вещи, называющейся «Как писать книги», он вырос почти исключительно на фильмах ужасов, которые в своём детстве смотрел чуть ли не каждый вечер.

В пользу того, что Кинг обладает несомненным литературным талантом, свидетельствует и сам его стиль — то почти протокольный, скупой на описательность и служащий единственно для изложения происходящих событий, а то, наоборот — щедрый на изображение всевозможных второстепенных, но хорошо узнаваемых деталей и не лишённый (пускай даже и не всегда эстетичных из-за своей жестоковатости, но, тем не менее, по-своему оригинальных) метафор, типа: «Его мысли метались, как крысы, запертые в клетке и ищущие выход, которого не было»; «Визг рванулся обратно, прочь, и канул во тьме её нутра, как камень в колодце»; «Он почувствовал, как внутри него рождается улыбка, словно утопленник, всплывающий на поверхность спокойного озера», а то и просто, без всякой там кровожадности, замечательных по своей образной яркости тропов, к примеру, таких, как: «Глаза Брайена смотрели на него с больничной койки открытые и пустые, как школьные классы в августе»; «Вещи, расставленные вдоль стен, только подчёркивали внутреннюю пустоту гаража; он зиял, как открытый беззубый рот». Или же — немного помягче, как, допустим, метонимия «Над горами показался серебряный доллар луны».

К сожалению, при всей ярко выраженной литературной одарённости Стивена Кинга, мир его прозы — это мир без Бога и без Света, мир, где человек оставлен исключительно один на один с нечистью или же чьей-то безумной жестокостью. И в этом смысле, конечно, его сочинения обличают Америку сильнее любых обвинительных документов, так как показывают полную обречённость страны, отказавшейся однажды от помощи свыше. Бороться с инфернальными сущностями теми же методами, что и с обычными преступниками — бессмысленно, так как застреленный на наших глазах оборотень уже завтра появляется снова, казнённая в прошлом столетии ведьма вновь оживает в веке нынешнем, дух зла переходит из одного выпитого им тела в другое, нарисованные в детском сознании пули не знают преграды, и так далее. И нет ни малейшей надежды ни на кого, кроме знаменитого стального друга по имени Смит-энд-Вессон, сжимаемого в твоих собственных руках, или же осинового кола, вколачиваемого тобой в сердце поверженного вампира.

Едва ли не единственный случай, когда бесовские силы были посрамлены при помощи веры в Бога, встречается в романе Стивена Кинга «Безнадёга», но и то он словно бы испугался открывшейся вдруг перед ним перспективы, и уже в следующем романе этого цикла, называющемся «Регуляторы», возвратил действие в более привычный для него однополюсный мир, в котором обитают только вселенское зло да противостоящий ему один на один человек, а воплощённый в Боге полюс добра отсутствует.

Но всё это — реалии давно уже забывшей о Господе и верящей единственно только в силу доллара да своего оружия Америки, тогда как погружение в эту инфернально-безбожную атмосферу читателей нынешней России — дело весьма-таки непредсказуемое и откровенно опасное, ибо утрата русским человеком Бога практически тут же кидает его в крайнюю противоположность, превращая из смиренника и праведника в самого рьяного служителя сатаны.

Так что Стивен Кинг на русской почве — это почти то же самое, что эпидемия чумы в лагере беженцев, когда стоит жаркий июнь и в целой округе нельзя отыскать ни капли чистой воды. Злу очень не просто проникать в наш мир без посторонней помощи, оно, точно вампиры в романах Кинга, нуждается в том, чтобы мы сами отворили для них дверцу или форточку и впустили в свой дом. И вот зло, облечённое в слово, как раз и получает через книги этого автора идеальную возможность распрограммироваться в виде материальных сущностей и воплотиться в нашем мире. Сам Кинг за свои романы уже получил несколько лет назад первую порцию расплаты, угодив среди бела дня под тяжёлый автофургон, нанёсший ему многочисленные переломы и увечья. Ну, а что получат в качестве инфернального «довеска» к его книгам читатели России — об этом пока что ведает только один Господь Бог. Но я очень сомневаюсь, что этот внелитературный «довесок» принесёт им хотя бы какую-нибудь маленькую радость…

3.

Опять принялся читать Стивена Кинга — его кинороман «Буря столетия», в котором я впервые вижу технику преобразования литературного сюжета в видеоряд:

«Хэтч крупным планом. Его лицо застыло в полном ужасе.

Борт пожарной машины. Кроваво-красные буквы: ДАЙТЕ МНЕ ТО, ЧТО Я ХОЧУ, И Я УЙДУ.

Плакат на шее Питера Годсо: ДАЙТЕ МНЕ ТО, ЧТО Я ХОЧУ, ДАЙТЕ МНЕ ТО, ЧТО Я ХОЧУ, ДАЙТЕ МНЕ ТО, ЧТО Я ХОЧУ, И Я УЙДУ.

И еще эти кривые танцующие трости.

Крупным планом — экран компьютера Хэтча. Все заполненные им слова исчезли. По всей сетке кроссворда — слова: ДАЙТЕ МНЕ ТО, ЧТО Я ХОЧУ, И Я УЙДУ. По вертикали, по горизонтали, на всех пересечениях. А в центре каждого чёрного квадрата — маленький рисунок трости.

Крупным планом взятое лицо Линожа заполняет весь кадр.

Улыбка. Видны острые кончики зубов.

Медленно теряет фокус, а затем снова появляется резкость, мы видим:

Центр города сверху ночью.

Почти всё темно, кроме мэрии. И теперь воет сигнал штормовой тревоги: два коротких, один длинный. Пауза, и снова и снова. Всем в укрытие.

Изображение Линожа держится, наложенное на заснеженный город и заставляя думать, что нет укрытия для жителей Литтл-Толл-Айленда… нет сегодня и, быть может, не будет никогда. Но лицо Линожа наконец исчезает… и экран становится тёмным.

Это закончилась ЧАСТЬ ПЕРВАЯ…»

Я давно хочу понять, как пишутся киносценарии, а те, которые я читал раньше в сборнике «Сценарии итальянского кино» и других, ясного представления об этом не давали. У Кинга же всё прописано и чётко, и в то же время литературно.

4.

После секретариата я собрался и поехал на станцию метро «Третьяковская», где мы договорились встретиться с Мариной. Выйдя на поверхность, мы прошлись с ней по Лаврушинскому переулку, перешли через Москву-реку и оказались в скверике возле Болотной площади, в котором установлены фигуры скульптура Михаила Шемякина, изображающие грозящее детишкам зло. Казалось бы, замысел художника чист и благороден — показать нам, как много опасности исходит от нас, взрослых, по отношению к маленьким человечкам — это и наши дурные примеры (алкоголизм, воровство, невежество и т. д.), и прямая опасность в их адрес (угроза насилия над детьми, жестокость, нищета и проч.), а смотришь на пятнадцать изображённых им монстров, и так и кажется, что сейчас они, точно в романах Стивена Кинга, вдруг оживут и бросятся на окружающих. Всё-таки искусство должно нести людям свет и надежду, а от фигур Михаила Шемякина (как и от книг Стивена Кинга) исходит только один ужас…

5.

…Часов до пяти дня читал очередной роман Кинга, а потом выглянул в окно, за которым накапливала силы осень, и в голове сами собой родились строчки: «Стало небо тяжелей свинца. / Снег пойдёт не завтра, так сегодня. / Как всё схоже с близостью Конца / и предчувствием Суда Господня!»

Хотя это навеяно отнюдь не Кингом…

Николай Переяслов