Раньше Ташкент называли «звездой Востока», «хлебным городом», а еще – «зеленым», но не потому, что здесь была популярна партия «зеленых». Или потому, что зеленый – священный цвет для мусульман, так как пророк Мухаммед носил изумрудный халат. Просто в Ташкенте немыслимое количество деревьев.  Это не только его украшение, но и могучие «легкие», помогающие переносить удручающе жаркое лето.

И вдруг в 2009 году в центре Ташкента, а затем в других его районах принялись вырубать деревья.

Начали со сквера, носящего имя Эмира Тимура. В советское время он назывался сквером Революции. В царское – Кауфмановским, а чинары здесь были посажены ещё в XIX веке. Ну а заложен он былв 1882 году по инициативе Туркестанского генерал-губернатора (1862-1884) Михаила Черняева на пересечении двух центральных улиц нового города – Московского и Кауфманского проспектов и назван Константиновским сквером, став вскоре культурным центром Ташкента.

В 60–90-е годы прошлого века сквер постепенно превратился в  «духовный центр» не только города, но и всей Средней Азии. Здесь собирались и спорили студенты, журналисты, поэты, писатели и даже криминальные авторитеты, которые, правда, если и спорили, то не повышая голоса, неторопливо потягивали сухое вино, сидя за одним или двумя сдвинутыми столиками «Пятака» — павильона прохладительных напитков не имевшего официального названия, и почему-то прозванного «Пятаком».

Родным его считали футбольные болельщики, шахматисты, влюбленные парочки, девушки с пониженной сексуальной ответственностью и вообще едва не все ташкентцы.

Кстати, именно здесь впервые в СССР появился двойник Адольфа Гитлера, который по паспорту и рождению был Александром Шишкиным.

Человеком он был немного странным, добрым, щедрым, светлым. Сын «врага народа», Александр сполна хлебнул лиха. Его по этой причине даже в школу отказывались принимать. Сменив массу профессий, в основном малопрестижных, поработав журналистом и киноактером, покуролесив в составе российской рок-группы «Коррозия металла», Шишкин в начале 90-х переехал в Москву, но через несколько лет, все бросив, возвратился в Ташкент. Почему? Вот как об этом он сам рассказывал: «Я думал: круто, конечно, Москва, Россия. Но среди кого там жить? Там русские, и здесь тоже русские, но у нас русские совершенно по-другому воспитаны. В Москве каждый бухой, каждый пиво пьет. Я не мог ни с одной москвичкой договориться, потому что каждая курит и водку хлещет, а у нас это не принято. То есть мы русские, и они русские, но мы говорим на разных языках. Тут, т. е. в Узбекистане, принято по обычаям соседей угощать. И никто говна на лопате тебе не поднесет. Вот живу я в одном доме с узбеками. Они еще бедней меня, но у них обычаи такие, они мне постоянно, через день какую-то еду приносят, плов, лагман, ещё что-то. Каждое 9 мая люди в Москве подпитые начинают мне претензии предъявлять: „Ты войну начал! Зачем?! Отвечай!“ Я войну начал?! И они не шутят! Ко мне там относятся как к настоящему Гитлеру!

И били, бывало, в метро, потом на Арбате, несколько раз. А узбеки другие: „Гитлер-ака, я вам пригласительный принес, приходите, пожалуйста, ко мне на свадьбу“. Они вообще его не знают, этого Гиьлера, и знать не хотят. Я хожу по Ташкенту, ну кто-то скажет: „Ой, что-то форма у вас странная“. Фактически я хожу не в немецкой форме, а в форме литовских лесных братьев. Я уверен, и десяти шагов не прошел бы в Москве в таком кителе, обязательно бы начались подколки, наскоки, оскорбления… Нервов бы не хватило. А здесь никто мне ничего не говорит. Хотя эта неосведомленность иногда удручает. Мне один киоскер как-то говорит: „Вы знаете, вот ваш портрет вышел в узбекской газете“. Я поясняю: „Это Гитлера вышел портрет“. А он: „Гитлер? Вот вратарь германский – знаем. Оливер Кан зовут. А Гитлер не знаем“».

12 марта 2012 года Александр Шишкин скончался. Отпевали его в православном храм святого благоверного князя Александра Невского, расположенного на Боткинском кладбище, а похоронили на кладбище в поселке ТашГРЭС.

Кстати, первый двойник Ленина появился тоже в Ташкенте и тоже в сквере. Зовут его – Анатолий Кокленков. В 1994 году в Москву его перетянул Гитлер-Шишкин. Они дружили. Но потом их пути иразошлись.

Но главной достопримечательностью сквера были, конечно, не Гитлер с Лениным, и не кафе с фонтанами, и не самодеятельные шахматисты, проводящие бесконечные турниры, не футбольные болельщики, традиционно здесь собиравшиеся, а столетние чинары.

Чинары, несколько метров в обхвате, росли здесь действительно необыкновенные. Они помнили первых туркестанских губернаторов: Константина фон Кауфмана, Михаила Черняева, Николая фон Розенбаха, революцию 1917 года, Осиповский мятеж, великую актрису Веру Комиссаржевскую, скончавшуюся в Ташкенте в 1910 году от черной оспы, героя Русско-японской и Первой мировой войн генерала от инфантерии Лавра Корнилова, служившего в чине поручика в 5-й артиллерийской батарее Туркестанского военного округа, Сергея Есенина, польских офицеров армии генерала Андерса, автора «Репортажа с петлей на шее»  Юлиуса Фучика, с женой которого Густой Фучиковой я был знаком и в 1983 году, приехав в Чехословакию по приглашению газеты «Руде право», побывал у нее в гостях в «Карловых Варах», где она тогда жила.  И конечно чинары глдавного ташкентского сквера  помнили русскую поэтессу, драматурга Елизавету Ивановну Дмитриеву более известную под литературным псевдонимом-мистификацией Черуби́на де Габриа́к. Рассказывать об этой необыкновенной женщине, прожившей короткую, но фантастически яркую, полную приключений жизнь не буду, а лучше отошлю вас к книге, живущего в Ташкенте талантливого литератора и моего друга Алексея Устименко «Китайские маски Черубины де Габриак», вышедшей в 2012 году в издательстве «Узбекистан». И все об одном эпизоде, связанном с этой загадочной красавицей, расскажу.

Ревность — Черная речка — дуэль

В нашей памяти Черна речка прочно ассоциируется с роковой дуэлью Александра Пушкина с Жоржем Дантесом. Примерно в том же месте (на Парголовской дороге) дрались Михаил Лермонтов и барон Эрнест де Барант, атташе французского посольства в Санкт-Петербурге и сын французского посла Проспера де Баранта. Француз вызвал Лермонтова на дуэль, поставив тем самым крест на своей едва начавшейся дипломатической карьере и серьезно скомпрометировав отца. Тогда дело обошлось без трагических последствий, хотя Лермонтов и получил легкую рану шпагой в грудь.

А вот о дуэли на Черной речке двух русских поэтов, Николая Степановича Гумилёва и Максимилиана Александровича Волошина, известно разве что в узком кругу литературоведов-филологов.

Дрались поэты из-за Елизаветы Дмитриева, известной читателям того времени под псевдонимом Черубины де Габриак. А причиной послужил ее роман с Гумилевым, завязавшийся в 1909 году, т. к. уже около года у нее был роман с Максимилианом Волошиным, к поэзии которого она, по ее собственным словам «питала слабость», переписывалась с ним, посылала ему свои стихи и обожествляла его. И это еще не все! Сложившийся любовный треугольник, как вскоре выяснилось был четырёхугольником – у Дмитриевой кроме Волошины был еще жених — инженер-мелиоратора Всеволод Николаевич Васильев, отбывавший воинскую повинность.  Да и сердце Гумилева тоже было не совсем свободно. Начиная с 1903 года, он был влюблен в гимназистку Аню Горенко. Но к 1909 году получил от нее уже не менее семи отказов на предложения выйти за него замуж. Более того, он знал, что у нее был возлюбленный (будущая Анна Ахматова с зимы 1905 года испытывала нежные чувства к своему репетитору по математике Владимиру Викторовичу Голенищеву-Кутузову, но ее любовь к нему была несчастливой). И вот тогда, измученный влечением к Ане Горенко и ее постоянными отказами, Гумилёв сделал предложение Елизавете Дмитриевой, но… тоже получил отказ, так как Дмитриева все же решила стать женой Васильева, (они сочетались браком в 1911 году), ну а пока тот в армии возобновила роман с Максимилианом Волошиным. В ответ разъяренный Гумилёв нелестно высказался о поэтессе, а Волошин, в свою очередь, нанес ему публичное оскорбление.

Дуэль Волошина и Гумилёва состоялась 22 ноября 1909 года, через 72 с лишним года после дуэли Пушкина и Дантеса. Разумеется, у каждого из противников были секунданты: у Гумилёва – поэт М.А. Кузмин и шахматист Е.А. Зноско-Боровский, у Волошина – князь А.К. Шервашидзе-Чачба и граф А.Н. Толстой, будущий автор «Петра I», «Хождения по мукам», «Аэлиты» и т.д.

А.Н. Толстой так описывает этот поединок: «Меня выбрали распорядителем дуэли. Когда я стал отсчитывать шаги, Гумилёв, внимательно следивший за мной, просил мне передать, что я шагаю слишком широко <…> Гумилеву я понес пистолет первому. Он стоял на кочке, длинным, черным силуэтом различимый во мгле рассвета. На нем был цилиндр и сюртук, шубу он сбросил на снег. Подбегая к нему, я провалился по пояс в яму с талой водой. Он спокойно выжидал, когда я выберусь, взял пистолет, и тогда только я заметил, что он, не отрываясь, с ледяной ненавистью глядит на В., стоявшего, расставив ноги, без шапки. Передав второй пистолет В., я по правилам в последний раз предложил мириться. Но Гумилев перебил меня, сказав глухо и недовольно: ”Я приехал драться, а не мириться“. Тогда я просил приготовиться и начал громко считать: раз, два… (Кузмин, не в силах стоять, сел в снег и заслонился цинковым хирургическим ящиком, чтобы не видеть ужасов) …три! – вскрикнул я. У Гумилева блеснул красноватый свет, и раздался выстрел. Прошло несколько секунд. Второго выстрела не последовало. Тогда Гумилёв крикнул с бешенством: «Я требую, чтобы этот господин стрелял». В. проговорил в волнении: «У меня была осечка». «Пускай он стреляет во второй раз, – крикнул опять Гумилев, – я требую этого». В. поднял пистолет, и я слышал, как щелкнул курок, но выстрела не было. Я подбежал к нему. Выдернул у него из дрожащей руки пистолет и, целя в снег, выстрелил. Гашеткой мне ободрало палец. Гумилёв продолжал неподвижно стоять. «Я требую третьего выстрела», – упрямо проговорил он. Мы начали совещаться и отказали. Гумилев поднял шубу, перекинул ее через руку и пошел к автомобилям».

По одной версии, Гумилев промахнулся, по другой – выстрелил вверх. Позднее секунданты показали в суде, что Гумилёв «не то промахнулся, не то стрелял в воздух». Во всяком случае, он явно особенно не прицеливался. А Волошин признался, что не умел стрелять. Короче говоря, дуэль завершилась без кровопролития.

Потом дуэлянты надолго остались врагами. Время от времени им приходилось встречаться в различных редакциях, но они делали вид, что незнакомы. Гумилёв, по свидетельству Ахматовой (она вышла замуж за Гумилёва в 1910 году), «старался вовсе не упоминать об этом человеке». Потом началась война, и Гумилёв принял в ней участие и даже был награжден Георгиевским крестом. Потом была революция, а в 1921 году они встретились вновь, и существуют воспоминания Волошина об этой встрече: «Я сказал: “Николай Степанович, со времени нашей дуэли произошло столько разных событий такой важности, что мы можем, не вспоминая о прошлом, подать друг другу руки”. Он нечленораздельно пробормотал что-то, и мы подали друг другу руки».

Что же касается не только романтических, но и обычных отношений с виновницей этой их дуэли, то отношения с ней они, не сговариваясь, порвали. Навсегда.

Ну а Елизавета Дмитриева, после замужества уехала с Всеволодом Васильевым в Туркестан, где тот работал, много путешествовала, в том числе по Германии, Швейцарии, Финляндии, Грузии, — в основном по делам «Антропософского общества».

Осенью 1926 года, она тогда жила в Петрограде, Дмитриева выпустила «Исповедь» — книгу, описывающую историю Черубины. В том же году начались репрессии по отношению к русским антропософам (Религиозно-мистическое учение, зародившееся в Германии в начале ХХ века, и ставившее целью открыть широкому кругу людей методы саморазвития и духовного познания), и Дмитриеву, после проведенного в ее доме обыска, выслали на три года в Ташкент.

Скончалась она в декабре 1928 года в возрасте 41 года, от рака печени в ташкентской больнице им. Полторацкого и была похоронена на Боткинском кладбище. Местоположение могилы Елизаветы Дмитриевой (Черубины де Габриак), к сожалению, неизвестно.

Но зато многие ее знакомые, в том числе и близкие, принимавшие непосредственное участие в ее жизни, позже тоже оказались в Ташкенте, но не в ссылке, а в эвакуации.

Зачем срубили… нашу Память?

Мы же возвращаемся к ташкентским чинарам, которые наряду с Анной Ахматовой помнили Галину Уланову, Марка Бернеса, Александра Солженицына, Соломона Михоэлса, Константина Симонова, Алексея Толстого… Кстати, как рассказывали старожилы, последний ничуть не страдал в ташкентской эвакуации. У него даже был слуга, прославившийся сакраментальной фразой в ответ на вопрос о местонахождении хозяина, автора «Аэлиты», «Петра Первого», «Хождений по мукам», «Золотого ключика» и других великих романов, сказок, пьес и рассказов: «Их сиятельство ушли в ЦК нашей партии». Правда, говорят, что это не более чем шутка, но очень достоверная.

Еще они помнили советского поэта и переводчика Наума Рамбаха, более известного под псевдонимом Наум Гребнев, автора бессчётного числа переведённых им стихотворений поэтов Кавказа и Востока, в том числе гениальных «Журавлей» Расула Гамзатова, положенных на музыку Яном Френкелем.

На Отечественной войне он был трижды ранен и после одного из ранений оказался в госпитале в Ташкенте. У него начался перитонит, и все решили, что Рамбах-Гребнев нежилец. Сестра, которая дежурила в палате, даже поцеловала его в лоб как умирающего. Но он остался жив. И едва оклемавшись, сбежал из госпиталя без увольнительной, чтобы увидеть… Анну Ахматову, с которой знаком не был. Каким-то чудом и с помощью Эдуарда Бабаева, ставшего много позже профессором МГУ, доктором филологии, крупным специалистом по истории русской литературы и журналистики XIX века, а тогда трепетного юноши 15 лет, также Рамбаху незнакомому, он явился на ул. Жуковского, 54.

В этом доме, позже разрушенном землетрясением 1966 года, кроме Ахматовой жили Абдулла Каххар, Владимир Луговской, Ксения Некрасова, Лидия Чуковская, Александр Хазин, другие прозаики и поэты. По воспоминаниям Эдуарда Бабаева Ахматова «была очень взволнована этим визитом и долго потом вспоминала фронтового солдатика и поэта в госпитальной пижаме и в чужом плаще». В 1944 году в доме на Жуковского Ахматова, к слову, до эвакуации в Средней Азии никогда не бывавшая, написала:

Я не была здесь лет семьсот,
Но ничего не изменилось…
Всё так же льётся Божья милость
С непререкаемых высот,
—
Всё те же хоры звёзд и вод,
Всё так же своды неба чёрны,
И так же ветер носит зёрна,
И ту же песню мать поёт.

И ещё примечательный факт. В Ташкенте Анна Андреевна жила в комнате, которую до неё занимала супруга Михаила Булгакова – Елена Сергеевна. Зная это, становятся понятны ахматовские строки, написанные в августе 1943-го в Ташкенте:

В этой горнице колдунья
До меня жила одна…

Друг другу их представила Фаина Раневская, и это знакомство вскоре переросло в дружбу. К слову, Ахматова с Раневской тоже сблизились именно в Ташкенте, куда последняя прибыла в эвакуацию летом 1941 года.

Жили они несмотря на то, что получали продуктовые пайки, трудно. И вот однажды в «припадке предприимчивости» Фаина Георгиевна понесла в комиссионку кусок кожи для обуви. Ей бы отправиться на базар, где обычно и сбывали подобные вещи, но Раневская хотела соблюсти закон. В результате у входа в комиссионный магазин она «случайно» столкнулась с «покупательницей», из него выходящей. На вопрос, что несёт, ответила – кожу, продемонстрировав «товар» и тут же была задержана с поличным. На глазах многочисленных зевак Раневскую повели в отделение милиции.

Сгорая от стыда, она пыталась сделать вид, что человек в форме – её добрый приятель и они просто прогуливаются. Но всё портило то обстоятельство, что милиционер-узбек едва понимал по-русски, «светскую» беседу не поддерживал и спешил быстрее избавиться от говорливой «спекулянтки». Поэтому Раневская была вынуждена едва не бежать за ним. В отделении, правда, во всём разобрались, улыбнулись и отпустили её.

В узбекской столице у Раневской появилось «прозвище на всю жизнь» – Фуфа. Заядлая курильщица, однажды она заснула с папиросой в руке, выронила её, одеяло и матрас задымились. К счастью, соседи, семья актрисы Павлы Вульф, почувствовав запах дыма, пожар предотвратили. Присутствовавший при этом внук Вульф – Алексей Щеглов, который только учился говорить, потрясённый возникшей суматохой и особенно дымом, какое-то время называл Раневскую – «Фуфа». Так она ею и осталась.

Живя в Ташкенте, Фаина Георгиевна снялась в нескольких фильмах, но все роли были эпизодические. И вдруг в 1942 году Сергей Эйзенштейн пригласил её в Алма-Ату попробоваться на роль боярыни Ефросиньи Старицкой в фильме «Иван Грозный». Пробы режиссёра удовлетворили, но председатель Комитета по делам кинематографии при Совете Народных Комиссаров СССР Иван Большаков категорически отклонил кандидатуру Раневской в связи с её «выраженными семитскими чертами». Год Эйзенштейн бился с Большаковым, отстаивая свой замысел и доказывая, что только Раневскую видит в роли Старицкой, но в конце концов вынужден был сдаться и отдать эту роль Серафиме Бирман. Примечательно, что «семитского» в её чертах было, пожалуй, даже больше, нежели у Раневской, но зато в паспорте, в графе «национальность», значилось «молдаванка».

В 1943 году Раневская возвратилась в Москву. Какие при этом она произнесла слова, история умалчивает. Зато в 1941 году, впервые вступив на перрон ташкентского вокзала, она сказала: «Да, это, конечно, очень Средняя Азия».

Только, уважаемые ташкентцы, не обижайтесь. Раневская Ташкент любила. И чинары на сквере, конечно, её помнили. Ещё они помнили землетрясение 1966 года и фильм «Влюблённые» с Родионом Нахапетовым и Анастасией Вертинской.

Помнили шок, который испытали миллионы людей, когда 11 августа 1979 года на высоте 8400 метров над Украиной столкнулись два самолёта, на борту одного из которых находились 17 членов команды «Пахтакор», летевших на матч очередного тура чемпионата СССР в Минск. Кто-то усматривал в происшедшем политическую подоплёку – соперничество республиканских партийных басов, кто-то – злой умысел и террористический акт.

Атмосфера всеобщего горя и скорби витала над Ташкентом. В шоковом состоянии город и вся республика находились очень долго, ведь «Пахтакор» действительно был народной командой. Когда 28 августа того же года проводился первый матч уже обновлённого «Пахтакора» против динамовцев Тбилиси и диктор зачитывала имена погибших, то она зарыдала прямо в микрофон, и на забитом до отказа 50-тысячном стадионе многие болельщики тоже заплакали.
Ну а я (да разве я один?!) никак не могу понять, зачем вырубили эти прекрасные деревья в 2009 году. Версий масса: от финансовой до идеологической и даже антитеррористической.

Писали, что тогдашний премьер-министр Узбекистана Шавкат Мирзиёев положил глаз на вековые деревья, так как владел мебельным производством, которому требовалась добротная древесина. И поэтому извели не только чинары в сквере, но и те, что росли рядом с издательским комплексом «Шарк», гостиницей «Узбекистан», на мусульманском кладбище Минор. И это похоже на правду. Ведь на элитном кладбище Минор, расположенном на левом берегу Анхора и которому более 150 лет, покоятся родственники могущественного российского олигарха Алишера Усманова, магнатов, чаще именуемых «преступными авторитетами» Гафура Рахимова (кличка – Гафур), Салима Абдувалиева (кличка – Салим), здесь похоронен узбекский поэт Рауф Парфии, дрессировщица лошадей, наездница, заслуженная артистка Узбекистана Муборак Зарипова, другие известные люди. Иными словами, без хорошей «крыши», то есть без высокого покровительства на этом кладбище даже кустарник, не то что дубы с чинарами никто бы не тронул. А радио «Озодлик» (узбекская служба Радио Свобода) сообщило, что причина массовой вырубки чинар в Ташкенте, Самарканде, Фергане, других крупных городах республики, видимо, связана с тем, что у местных богачей вошёл в моду паркет из этих деревьев. Ещё писали, что инициатива вырубки чинар принадлежит непосредственно президенту Каримову, который якобы бурчал, что деревья это ядовитые, что у его любимой жены от них аллергия и поэтому хорошо бы от них избавиться.

По другой версии, вырубка ташкентского сквера явилась делом сугубо идеологическим – ради открытия вида на помпезный дворец Форумов и конную статую Тимура, а ещё чтобы злодеи-террористы среди деревьев не прятались. Это когда президент Ислам Каримов будет мимо в свою загородную резиденцию в Дурмени проезжать.

Ташкентская чинара Кельна

Но одна из чинар ташкентского сквера, которые были посажены при активном участии Иеронима Краузе – медика, ботаника, предпринимателя (основал первый в Туркестане маслобойный завод), мецената, с именем которого связано появление в крае первого кинематографа, субсидировавшего возведение лютеранской кирхи, действующей и сегодня, все же сохранилась. Правда, растет она не в узбекской столице, а в… Германии.

Перед самой революцией первый пастор лютеранской общины Юстус Юргенсен по каким-то делам отправился на родину предков в Кельн, прихватив с собой саженец ташкентской чинары, который посадил в центре города на Марктплац.

Об этом мне рассказал мой друг, епископ восстановленной 16 декабря 1990 года Евангелическо-Лютеранской Церкви Узбекистана, при активном, что немаловажно, содействии тогдашнего президента республики Ислама Каримова, Корнелиус Вибе.

Ну а следующая веха в истории лютеран Узбекистана —  22 июня 2015 года, когда в здании ташкентской кирхи состоялась панихида, на которой  прихожане прощались с трагически погибшим  епископом Вибе, человеком светлым, глубоко порядочным, посвятившим жизнь служению Богу, людям и восстановлению справедливости в отношении российских немцев и других репрессированных народов.

Ну а в заключение этой моей истории факт позитивный и в какой-то степени удивительный. В том же 2015 году я наткнулся на заметку другого моего земляка и друга Виктора Ивонина, в которой он рассказал, что «после того как в Ташкенте и Фергане вырубили все чинары, едва не каждый приезжающий в Европу узбек или узбечка считают долгом совершить паломничество к святой Кельнской чинаре, как называют платан на Востоке, чтобы оставить на ней память о своём пребывании. Немцы всемерно этому содействуют и даже сконструировали особый шест, достающий до кроны дерева, и предлагают ленточки с липучками, чтобы было удобнее крепить их. А святым оно стало после вырубки необыкновенных по красоте деревьев в ташкентском сквере».

Откуда узбеки и узбечки узнали об этом дереве, посаженном лютеранским пастором, и почему им так дороги эти чинары, росшие в европейской части города, Ивонин не сообщает, но история, согласитесь, красивая.

Александр Фитц,
Мюнхен – Ташкент – Мюнхен

Об авторе: Александр Фитц, один из самых популярных и авторитетных писателей и журналистов русского зарубежья. Автор десяти книг публицистики и прозы, вышедших в издательствах Ташкента, Москвы, Санкт-Петербурга и Берлина.  Живет в Мюнхене

В московском издательстве «РусДойч Медиа» вышла новая книга Александра Фитца «Кружка Грааля. Документальная проза». Заказать ее можно обратившись в берлинскую книготорговую организацию GELIKON. Тел.: (00)49 (0)30-323 48 15; E-Mail: knigi@gelikon.de Сайт: www.gelikon.de и вы получите элегантно, со вкусом оформленный сборник «Нехудожественной прозы», в который включены документальные рассказы, эссе и повесть «Кружка Грааля» с лихо закрученным сюжетом.