Я начинаю писать о книге из серии «жизнь замечательных людей» Александра Якимовича «Кандинский» (2019). Две вещи этого автора – один из краеугольных камней моего эстетического мировоззрения. И вот я предчувствую, что разочарует он меня своей книгой. Буду записывать по ходу чтения, с чем у него я не согласен.

Но первое, что мне хочется записать, не негативное, а позитивное. – Что Кандинский смолоду попал под каблук жены.

Почему это позитивное? – Потому что я имею мнение, что Кандинский –ультраразочарованным человеком, ницшеанцем с подсознательным идеалом принципиально недостижимого метафизического иномирия породил беспредметную живопись как образы этого иномирия, образы, тем и хорошие, что как-то, а всё же дают возможность к цели своего побега из Этого ужасного мира приблизиться.

Жена-деспот – очень хорошее начало для ультраразочарования. (С Сезанном мне было хорошо, что у него отец-деспот, с Ницше, что у того женщин совсем не было, с Чеховым, что у того чахотка была – всё это для моего самоутверждения в правоте есть очень хорошо.)

А вот и первое несогласие – о:

«…живописи, которая бросается нам в глаза с повышенной энергией, живописи, которая бросается нам в глаза, живописи, которая похожа на потоки воды или каменные глыбы, на облака или лучи света в атмосфере удивительных планет. Сравнения и метафоры каждый подберет по своему разумению».

Я, прочитав книгу Кандинского «О духовном в искусстве», считаю себя понимающим (см. тут) первую абстрактную картину Кандинского, написанную от ненависти к буржуазному миру, принявшемуся бездуховно использовать живопись в качестве валюты. То есть как картину, назло, не имеющую никакой ценности: ни краски там не красивые, ни линии, ни вообще там ничего не нарисовано – каляки-маляки. – Всё очень логично на уровне сознания. И, правда, сомнительно логично, что на уровне подсознания это – образ идеала бегства из Этого скучного-прескучного мира, образ метафизического иномирия.

Чехов ведёт к такому же образу через доведение читателя скукой до чудовищной силы предвзрыва. Взрыв, мыслится, сметёт читателя в иномирие. У Чехова в тексте, если и энергия, то потенциальная. А если где и дан образ этого иномирия, то там не энергия (крик выпи, или зелёный луч заката над тонущим в океане трупом Гусева), а нечто исключительное для слухового или зрительного воображения читателя, современника Чехова, причём не очень бывалого, ни в тропических морях не плававшего, ни выпи не слыхивавшего.

Но Якимович-то имеет в виду не потенциальную энергию, а… какую-то явленную. Я такого не переживал. – Посмотреть, что ли, ещё раз?

Слова Бенуа приходят на ум при попытках представить, что тут повышенная энергетика: «так много появилось знаменитостей, непосредственному чувству довольно широкой публики ничего не говорящих, что она часто готова к самому неискреннему восхищению, чтобы не попасть в разряд отсталых провинциалов».

Неужели и Александр Якимович таким стал?!.

Следующее  несогласие.

«Устойчивое состояние утрачено. Доверие к предполагаемым устоям бытия провалено. В классической теории модернизации Энтони Гидденса это явление называется disembedding — то есть утрата устоев, потеря опоры. Пришло такое время, когда потерялись опоры. Основы прежнего мироустройства заколебались. И вот летаешь ты в пространстве, неведомо как и непонятно куда. Опереться не на что, где правая сторона и где левая — неизвестно. И в этой иной реальности есть свой смысл. И потому надо учиться «летать в бесконечном Ничто», и эти полеты дают нам новые возможности развития в разных областях жизни и мысли».

От слова «новые» веет оптимизмом (как и от слов «с повышенной энергией»). Я не понимаю такого перескока из пессимизма в оптимизм. Мне требуется какое-то объяснение. Или просто описание конкретики поведения.

«Реальность жизни не годилась никуда. Это ощущение висело в воздухе. Другая литература объявила о перспективах иной реальности. От символистов до сюрреалистов эта тема была в повестке дня писательского цеха».

Тут опасное смешение + и — ∞. Плюс – это благое для всех сверхбудущее (Достоевский, символисты, экспрессионисты). А минус ∞ – это ницшеанское иномирие.

Я против такого смешивания.

Шоки от действительности персонально Кандинского не указаны. Какой указан (расстрел Николая II  в 1918 году), был за 7 лет до первой абстрактной картины и не должен был привлекаться.

Дух времени, — описываемый Якимовичем как «Идеологическое безумие» и «более чем трагедией», — оцениваемый отрицательно (имеется в виду такими, как Кандинский, Чехов, Ницше), да, может вызвать повышенную энергию. Но энергию отрицания, а не утверждения, как «лучи света в атмосфере удивительных планет».

«Художники не могли стоять ни на одной, ни на другой стороне. Это было вообще свойственно поколению Мане, Сезанна и Дега, поколению Моне и Ренуара. Они все могли бы сказать словами Шекспира: «Чума на оба ваши дома».

В конце XIX века большие живописцы Франции вовсе не писали идейных картин и не проповедовали идейных учений».

Не проповедовали, да. Но подсознательно выражали хвалу абы какой жизни (чем не идейное явление?) – все перечисленные, кроме Сезанна, который выражал подсознательное бегство в метафизическое иномирие ницшеанства (чем опять-таки не идейное?).

Только и разницы, что явления подсознательные.

«Они [вышеперечисленные французы], так сказать, перешли на сторону природных сил, ибо силы истории и социума перестали волновать и зажигать искусство».

Не согласен. Иномирие Сезанна внеприродно, а не природно. А остальных хвала абы какой жизни – вполне социальна: она почти мещанская. Мещане с любой властью сживаются и их хата с краю от любой общественности. Индивидуализм не есть не социум.

«Вспомните любимые нами картины импрессионистов. Они обращаются к нам с явственными посланиями. Свет солнца, цветущие луга, водные просторы, энергии и силы жизни — это реальные зримые сущности. А что такое страдания…».

Так как раз наоборот! Самые-самые мизерности человеческие избираются темами. Вспомнить этих бесчисленных проституток (несчастных, между прочим, с некоторой точки зрения), эту жалкую перспективу улова в заливе, эту невозможность даже присесть на крутом каменистом откосе, это кадрирование картины, когда человека за человека не считают, ибо можно половину его рамой отрубить…

«Горизонты, овеянные воздухом и светом, а также кувшины, чашки, яблоки и тарелки на столе — это вечные вещи, они и в древности были такие, как сейчас, и сейчас такие же, как в древности».

Если это о Сезанне, то как раз наоборот. Там же полно нарушений нашего обычного пространства или полное размывание материального. Это побег в иномирие какое-то. А не «везде она, матушка планета. Ее плоть, ее материя и строй. Таков принцип Сезанна».

«Трепет жизненной энергии пронизывает цветы, облака, горы в картинах Ван Гога. Исследовать математические соотношения плоскостей, линий, стереометрических фигур и абстрактных цветовых форм; это также означает иметь дело с иной реальностью, реальностью истинной».

Нет! Это – принципиально недостижимое иномирие. Радость от которого только одна- суметь дать (а восприемнику – воспринять) его трепетом чего-то, что есть не эта жизнь.

А в противном случае Ван Гог оказывается оптимистом. И чего ж ему тогда ухо отрезать и умирать рано?

Из-за таких передёргов и сменяется минус иномирия, неприродного на плюс «природного бытия… особо крупное, но не последнее важное открытие искусства Нового времени».

«В перспективе вырисовывались произведения, которые изображали бы не объекты видимого мира, а бурления, столкновения, стремления напряженных и энергетически заряженных форм».

Сплошной плюс и положительная энергия, тогда как на самом деле минус.

«Природа, жизнь, вселенная — вот где истина и благо».

Русский космизм обобран. Но он предтеча футуризма, как наивного оптимизма насчёт социального и связанного с ним прогресса, пусть и с угрызениями совести, заставившими изображение натуры корёжить.

«Пускай человек возвращается в природу и в ней растворяется. Это будет лучше».

Если речь о Гогене и Матиссе, то как раз наоборот. В этом бегстве природа лишь промежуточная станция из общества вообще в метафизическое иномирие. Это – от беды бегство, а не к радости.

«С идеями, вечными ценностями и прочими штуками мы с вами влипли. Искусство в эту ловушку больше не пойдет».

Как раз наоборот. Иномирие – новый Абсолют. Можно сказать, отрицательный. Во всём противоположный тому свету христианства. Можно сказать, положительному. И рядоположный всем другим абсолютам, за которые можно счесть другие идеалы.

И называет своё заблуждение Якимович – «иная реальность». И взятый позитивный разгон распространяет на развитие этого ультрапессимизма, по-моему:

«А потом уже наступит время, чтобы сделать следующий шаг. Говорить от лица плоскости, линии, от лица черного квадрата. Как Малевич. От лица вертикальных и горизонтальных координат Вселенной, как Мондриан.

Говорить от лица смятенных стихий и вселенского Духа, как Кандинский».

Ужас! Смотреть как заблудился человек и рад.

Вот почему у него позитив «с повышенной энергией» у Кандинского.

«Эзотерик и духовидец Петр Успенский (высоко ценимый Кандинским и другими людьми искусства) написал в 1911 году в своей теософской, мистической и криш- намуртической книге: «Я это вижу, следовательно, это не существует»».

Ещё Ницше твердил о Ничто. С ним было трудно, наверно, оставаться девственным относительно подсознательного ранга своего идеала. Вот Кандинский и засматривался. Но надо ценить в творчестве художника то, что он не осознаёт, а не то, что осознаёт.

«…парижских кубистов, фовистов и прочих ранних авангардистов,..».

Я не согласен называть авангардистами крайних пессимистов-ницшеанцев, к которым причисляю и кубистов с фовистами.

Авангардистами логично называть едва ли не по-детски оптимистов, чей оптимизм связан с чем-то реальным и прогрессивным – футуристов. Корёжение изображаемой натуры, свойственное и им (а ещё – экспрессионистам {сверхпессимистам} и ницшеанцам {ультрапессимистам}), повод, конечно, всех авангардистами называть, если признавать приоритетом КАК, вместо того, чтоб приоритетом считать ЗАЧЕМ ТАК. Подсознательность идеала автора и решимость художников того времени отринуть «Идеологическое безумие» позволяет признать ЗАЧЕМ ТАК более основательным признаком классификации, чем КАК.

А вот, наконец, ещё (кроме жены-деспота) конкретные сведения, обусловливающее, как Кандинский дошёл до ультрапессимизма.

«Он остался в семье своего отца без родной матери, которая рассталась с прежней семьей, когда мальчику было пять лет…

Оставшись, так сказать, наполовину сиротой при живой матери, пятилетний Василий Кандинский остался и без родного города. Он был отправлен в Одессу…

…сны наяву; а родина — где она?».

Якимович сослался на диссертацию Б. М. Соколова «Мессианские мотивы в творчестве В. Кандинского» (2003). Понятно происхождение обертона позитива о «живописи с повышенной энергией». Я начинаю вникать в эту диссертацию. И что вижу?

У Соколова как бы аберрация восприятия.

Кандинскому было неприятно, что его «не воспринимали, ругали нещадно» (Источник). Но халтурщиком он не был, ибо выражал подсознательный идеал, своё духовное сокровенное. Как и настоящие художники в других стилях. И он возмечтал о прогрессе человечества в эстетическом отношении – когда не редко кто, а большинство будет чуять сокровенное художника. Эстетический же прогресс, хоть реально и не мыслим без социального, но не для Кандинского. Вот он и предположил, что духовное движение Блаватской будет способствовать вожделенному эстетическому прогрессу. То движение изменения психического состояния всякими материальными практиками «По словам Блаватской» (Источник) устраняло, мол,  «материальные препятствия и трудности» наступлению общественного обновления, что хоть и «может настроить наблюдателя несколько скептически», но.

Соколов скепсиса Кандинского не замечает (раз) и его не привязанную к истории утопию улучшения когда-то восприятия сокровенного переносит в жизнь (два). И вот, мол, после этого открытия, — так Соколова прочёл Якимович, — «теперь нам нельзя не думать о религиозно-философских корнях и привязках абстракционизма».

Что не верно, так как у Соколова передёрг.

Вот настоящий открыватель абстракционизма, Хильма аф Клинт, таки действительно этот стиль вывела из «глубокого духовного мировоззрения… [интересуясь] теософскими идеями Елены Блаватской» (Википедия).

Но не ницшеанец Кандинский.

Просто абстракционизм хорош для выражения обоих идеалов, пусть и прямо противоположных в социальном плане.

А Якимович не унимается:

«Важнейшее свидетельство в данном случае — это известная беседа Кандинского с Л. Шрайером. В конце 1920-х годов, когда состоялся этот записанный и опубликованный позднее разговор, мастер испытывал к своему собеседнику полное доверие, ибо давно был знаком с этим человеком, который до того был студентом Баухауса и подопечным профессора Кандинского. Последний без обиняков и оговорок (почти неизбежных в жанре интервью) сказал своему молодому другу: «Святой Дух нельзя передать вещественно, только беспредметно. Вот моя цель: Свет от Света, струящийся свет Божества, воплощение Святого Духа»».

И дана… неверная ссылка.

Должно б быть:  Schreyer  L.  Erinnerungen  nach  Sturm  und  Bauhaus.  Was  ist  des  Menschen  Bild?  Muenchen, 1956. S. 232–236.

Я перевёл с горем пополам. Верно. Но.

Через 30 лет после разговора опубликовал Шрайер этот диалог. – Кто мне поручится, что он соответствует действительности? Вы можете представить, как разговор получил ранг «записанный»?

Вот так в 20-е годы выглядел диктофон. Говорить нужно было в трубу. А беседа была по душам. – Если и был записан этот разговор, то по памяти. Экспрессионист (то есть представитель дегенеративного искусства по мнению нацистов), а «приветствовал приход к власти в Германии партии Адольфа Гитлера, подписав в октябре 1933 года соответствующее представление 88 писателей Германии. После окончания Второй мировой войны живёт в Гамбурге, как свободный художник и автор. Большое значение в культуроведении имеют его исследования в области христианского религиозного искусства» (Википедия). – И как ему можно верить с его околохристианством после Гитлера?

Соломон Воложин