В изданной несколько лет назад антологии воспоминаний о детстве» «Трава была зеленее» Юрий Поляков представил рассказ «Пцыроха» (так стали называть его родные, когда он в ранние годы, едва научившись складывать буквы, именно в таком виде прочитал из окна вагона название кавказской станции Псырцха). Волшебным образом (что для детства как раз нормально) и по воле автора Пцыроха, он же Профессор, он же Юрий Полуяков, перенесся в автобиографический роман «Совдетство», в пространстве которого 60-е годы прошлого столетия предстают зримо и полноцветно. И, несмотря на то, что ограничено это пространство улицами и переулками окраинной Москвы, оно узнаваемо и для меня, обитателя столь же окраинного (но уже по меркам огромной страны) Луганска, вернее, в те годы Ворошиловграда. Оказывается, мы родом из одного детства, в котором, вопреки небогатым возможностям наших родителей, было немало хорошего, доброго, светлого, и вспоминается это очень тепло. И потому могу сразу сказать, что «Совдетство» – трогательная, подкупающая душевностью книга. Тем более, что написана традиционно для Полякова увлекательно и с долей иронии. Возможно, в большей степени её оценят наши ровесники, ставшие уже если не стариками, то зрелыми и пожилыми людьми. Но и представители молодого поколения найдут для себя весьма много нового, интересного и в определенной степени полезного.

Детство пахнет цветами-майорами, что росли на соседнем дворе. И вишнёвым вареньем, которое розовело в саду на костре. Детство пахнет листвою осеннею, что под ветром взлетает, шурша…Что ж так больно глазам? На мгновение запах детства узнала душа.

Детство в книге пахнет не только цветами, у него – ощутимые ароматы общежития маргаринового завода, окрестных дворов и улиц, заводской столовой и детского салона парикмахерской, непостижимо-прекрасных торговых залов «Детского мира» и мечтательных витрин отдела марок книжного магазина. А также библиотеки и булочной, спортзала и бани, истекающих сладким жаром бабушкиных гренков и «кремлевского пломбира». … Многое остается в памяти детства, причем таинственным образом даже то, что казалось плохим и несносным, вдруг проявляется в забавных подробностях, неожиданно добрых и умилительных.  Витает и дыхание первого, если не чувства, то увлечения, и не мешает ему суета большого города и мелкие житейские неприятности домашне-школьного житья-бытья…  Эта суета ещё любопытна и тем, что в ней автор различает приметы городской истории, переименования улиц и площадей, обновление которых, происходя на глазах подростка, вселяло уверенность в неизбежности приближения светлого будущего. Оно, правда, с годами только удалялось, но вера в него была. И, что характерно, у неизбалованных судьбой обитателей общежития маргаринового завода она была, возможно, сильнее и искреннее, чем у вальяжных жителей престижных номенклатурных кварталов. Это утверждает и сам Поляков.

«У меня, выросшего в заводском общежитии маргаринового завода, от советского детства и отрочества остались впечатления, если и не радужные, то вполне добрые и светлые. Об этом моя книга. Я писал ее с трепетом, погружаясь сердцем в живую воду памяти, извлекая из глубин сознания милые мелочи минувшего, перебирая забытые словечки ушедшей эпохи, стараясь воплотить в языке тот далекий, утраченный мир, который исчез навсегда вместе с Советским Союзом — со страной, где, устремляясь в будущее, так любили для скорости сокращать: «ликбез», «колхоз», «комсомол», «райком», «спортзал», «детсад», «совдетство»…

Но, тем не менее, говоря о скорости, ведет свой рассказ автор неторопливо и не назойливо, с доброй иронией, но без сарказма. Всё это только повышает доверие к повествованию, которое для людей моего поколения предельно рельефно, узнаваемо и внятно. Наверное, как везде и во все времена в той жизни было всякое – и хорошее, и не очень, и всё это есть в романе. Но вспоминается хорошее, так устроен человек, и так написана книга.

Отчетливо представлен восторг похода в «Детский мир», с его восхитительными отделами всевозможных игрушек, игр, развлечений, одежды… «Детский мир» в нашем городе был бледной копией столичного, но и в нем открывались невероятно заманчивые очертания детского счастья. Не зря, наверное, по сей день помню главную игрушку, стоявшую на витрине и привлекавшую неизменное внимание. Это была башня с вращающимся коромыслом, к концам которого были подвешены дирижабль и самолёт. И вот они друг за другом летели, как на карусели, и пропеллер у самолёта вращался. Взгляд отвести было невозможно… Вроде, незатейливая заводное устройство. Но на крыльях и фюзеляже – красные звёзды, серп с молотом. Маленькому человеку давался сигнал – этим надо гордиться. Грамотный, в принципе, был подход. Правда, и он не спас от разрушения не только воздушные замки, но и вполне осязаемые очертания того, что осталось в прошлом, о чем вспоминает автор. О чем задумывался пытливый герой книги, стремясь представить из того прошлого, каким станет будущее. Но, ни ему, ни даже членам тогдашних правительственных кабинетов сделать это без искажений не удавалось.

…Я жил на улице Франко, и время называлось «Детство», с 20-й школой по соседству. Всё остальное – далеко. Взлетал Гагарин, пел Муслим, «Заря» с Бразилией играла, и, словно ручка из пенала, вползал на Ленинскую «ЗИМ». Я был товарищ, друг и брат всем положительным героям и лучшего не ведал строя. Но был ли в этом виноват?..  А время кружит в вышине, перемешав дела и даты, как будто зная, что когда-то навек останется во мне.

Таким же другом и братом ощущается и герой романа (кстати, вовсе не похожий на книжно-вымышленных героев без страха и упрека). Он как раз очень реальный, житейский мальчик, со всеми, присущими возрасту, достоинствами и недостатками, но при этом в меру добрый, любознательный и искренне верящий в идеалы. Исходя из того, чем завершилась история исчезнувшей страны, такие оказались в меньшинстве. Либо, взрослея и теряя иллюзии, вместе с ними утрачивали и веру в справедливость, переходя в большинство. Ибо лицемерие, корысть и двуличие тех, стоящих на трибунах, перечеркивали правду и доверие к истинности лозунгов, которые виднелись на фасадах домов, а сегодня иногда звучат в памяти, озадачивая и тревожа. «Человек человеку друг, товарищ и брат» — это оттуда, из нашего детства. Оно не было сказочным, но оно было настоящим, невзирая на все отличия в условиях быта, места проживания и стартовых возможностей, выданных родителями. Об этом и написал свою книгу Юрий Поляков, стремясь достоверно и правдиво изобразить время и переживания взрослеющего ребенка, которому хорошо от того, что каждый день вмещает массу интересных вещей и событий. А все неприятности – лишь от того, что не все желания могут быть исполнены. И я легко представляю себя на его месте, невзирая на то, что мама моя не была членом парткома, а жили мы не в общежитии, а в домике, который хоть и назывался «частным сектором», но удобства были общими и располагались во дворе. Не могу, правда, представить, что маму и папу называл по именам, либо на манер французских аристократов «маман». Но вполне допускаю, что это было возможно, тем более, не вслух, а в мыслях будущего инженера человеческих душ. Видимо, после участия в антологии воспоминаний о детстве у автора осталось некое недоумение по поводу настроения и содержания иных мемуаров, в которых трава, если и была зеленее, то только потому, что её покрасили к очередному партийному празднику.

«От чтения некоторых текстов остается ощущение, что авторы выросли в стране, где их мучили, тиранили, терзали, унижали, пытая мраком безысходного оптимизма, глумливо бодрыми пионерскими песнями, сбалансированным питанием и насильственным летним отдыхом. Наверное, родившись чернокожими работягами в колониальном Конго, они были бы намного счастливее… Если верить подобным пишущим фантазерам, в те жуткие годы, озадачив учителя неправильным вопросом про светлое будущее всего человечества — коммунизм, можно было остаться на второй год или даже отправиться в колонию для малолетних преступников. Ну а тех вольнодумцев, кто отказывался ходить в уборную строем с песней, ждал пожизненный волчий билет».

Такого точно не было, и я солидарен с автором. И благодарен ему за память, за то, что дал возможность ещё раз заглянуть, как в машине времени, в те годы с их радостями и горестями, с наивными надеждами и ожиданиями, с верой в счастливое будущее и геройское прошлое. И друзья тогда были лучшими в мире (про маму с папой и речи нет), и звёзды светили так ярко, как потом уже никогда, и жизнь казалась не только вечной, но и хорошей, невзирая ни на что. Не зря говорят, что счастливое детство может потеряться во времени, но оно обязательно сохранится в нас, какими бы взрослыми мы не стали.

В разговоре об этой книге один мой собеседник (не читавший пока её), предположил, что в детских воспоминаниях стиль письма Полякова, вероятно, изменился. Мол, вместо привычно остроумной иронии там — морализаторство и кокетливые красивости о правильно воспитанном мальчике. Вовсе нет. Фирменный юмор никуда не делся.  И в качестве доказательства – маленький отрывок из книги. В советском детстве случалось и такое.

«Однажды, чтобы я не мешал играть взрослым в карты, Нетто выдал мне свою охотничью двустволку, конечно без патронов, а Башашкин вручил военную фуражку, китель с сержантскими погонами, висевший на мне как шинель на Дзержинском, и парадные хромовые сапоги, доходившие, как ботфорты, до самых «глупостей». Нарядив и полюбовавшись своей выдумкой, они поставили меня в караул перед уборной, чтобы я предупреждал желающих, если кабинка занята, а если свободна, требовал разрешение и без него не допускал. Соседей же предупредили: пропуском может служить любая бумажка — трамвайный билет, ненужная квитанция, фантик, наконец…

Я уже час стоял на посту, пропустив в туалет по предъявлении рваной марки Сергея Дмитриевича и дважды по дружбе Мотьку, опившегося газировкой. Уборная была свободна, когда в коридоре появился главный бухгалтер, он был в тапочках на босу ногу, в майке и брюках на подтяжках.

— Пропуск! — строго потребовал я, выставляя вперед ствол.

— Какой еще пропуск? — оторопел он. — Ты кто еще такой?

— Я — часовой.

— С какой стати?

— Приказали!

— Кто?

— Башашкин и Нетто!

Семен Мигранович растерялся, попятился и вернулся в комнату, откуда вскоре, дымя сигаретой, выпорхнула Злата Яновна, веселая, раскрасневшаяся, растрепанная, в длинном голубом халате. Увидев меня в огромных сапогах, кителе до пят и фуражке, съехавшей на нос, она на миг потеряла дар речи, а потом зашлась в таком хохоте, что согнулась буквально до земли… На истеричный смех прибежал Нетто, он с интересом охватил взглядом хохочущую соседку и выдал рассерженному Семену Миграновичу пропуск — бубновую шестерку»…

У меня нет пропуска в эту книгу. Я просто могу пригласить её прочитать. И пообещать: «Будет интересно». Пцыроха это подтверждает.

Владимир Спектор

Юрий Поляков «СОВДЕТСТВО»,

изд. АСТ, 2021,

ISBN: 978-5-17-136790-9,

Артикул: ASE000000000857630, 

384 стр.