На Востоке говорят: «Женщина – это канат, по которому мужчина опускается в ад». Возможно, и так, но если в жизнь мужчины постучалась любовь… Эту полумистическую историю, похожую на рождественский рассказ, мне поведал один из ее участников. Хотите верьте, хотите нет.

Мать растила Костю одна, вкладывая в ребенка любовь двух сердец – свою и рано скончавшегося мужа. Тяжело – не самое верное слово, чтобы описать каторжную жизнь женщины в селе без хозяина. А если еще и родственников поблизости нет… пословица «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик» родилась несомненно в деревне.

Сын вырос славным парнем – любознательный, в школе учился хорошо, армию отслужил, да и матери оказался отличным помощником. А уж красавец какой! – ни один девичий глаз цеплял силуэт широченных мужских плеч, напоминающий крылья парящего орла.

У матери душа радовалась ­– в каждой проходящей мимо девушке, украдкой заглядывающейся на сына, видела будущую невестку. А девки хороши – одна лучше другой.

Вот только… зачастил сынок совсем к иной невесте – разведенке Рите с двумя детьми из соседнего села. Навела мамка справки и схватилась за голову: гулящая, нигде не работает, любит выпить, мужчины к ее хате как мухи на мухомор слетаются. Хвостом перед ними крутнуть она как никто умеет.

Все старания матери остудить безрассудную страсть или хотя бы отвлечь от опасной связи оставались напрасными.  Ни уговоры, ни просьбы, ни стояния с распростертыми руками у дверей – ничего не помогало. С лютой решимостью Костя отталкивал мать и уходил в темноту очередной бессонной ночи.

Рита игралась с парнем, как с котенком – то приближала к душе и телу, то отдаляла от себя. Прикипел он к ней, да так, что даже работу стал пропускать. Начальство морщилось, но пока терпело – электрик-то Костя неплохой. В округе все всё знали.

Однажды в последний вечер старого года сыну позвонили, и он радостно заспешил в дорогу.

– Опять к ней? Не пущу! – в который раз мать заслонила собою дверь. – Я спрятала твою обувь, хочешь идти босиком – морозом дорога! Посмотрю, далеко ли уйдешь.

– И не надо! – отрезал Костя и выбежал во двор в одних тапках. Опомнившись, мать кинулась вслед, но разве догонишь молодого одержимого человека?..

До хаты зазнобы четыре километра – мать не остановила, а уж мороз и метель и   подавно.

Но Риту Костя дома не застал, лишь ее детей.

– Мамке недавно позвонил какой-то дядя и она ушла, – признался старший сын. – Сказала, что вернется завтра к обеду.

Делать нечего, не солоно хлебавши незадачливый жених ночью поплелся домой.

– Гангрена, – констатировал хирург, прощупывая почерневшие ступни. – Нужна срочная операция.

Всего их было пять. Сначала ампутировали пальцы на обеих ногах, а затем поэтапно отнимали куски правой ноги. Остановились лишь у колена – некроз тканей подобен пожару в пересохшем хвойном лесу. Недаром в старину его Антоновым огнем называли.

Больница, протезы, реабилитация смерчем вытянули и из без того небогатой хаты все мало-мальски ценные вещи, да еще придавили поникшие плечи хозяев бременем долгов.

Время шло, Костя постепенно привыкал к новой жизни, натирая протезом ногу до кровавых мозолей. Он даже устроился на прежнюю работу в сахарный завод.

Неожиданно умерла мать. А тут новый удар – визит к прежней невесте окончился крахом. Посмотрела пассия на бывшего дружка-красавца, а теперь инвалида, и отправила нищего воздыхателя за порог: «Еще припрешься ­– собаку спущу».

Запил Костя. С работы его выгнали, последние вещи стал пропивать, даже мобильный телефон за самогон заложил. Жил только с домашней пасеки да жалкое пособие по инвалидности – на выпивку с трудом хватало, а закусить и поесть – уж как придется. Бывало, днями ел только лепешки из желудей и болотного корня аира. Измельчал их в муку на старой кофемолке, которую никто не хотел покупать.

В новогоднее утро за забором хаты Костя обнаружил следы то ли волка, то ли большой собаки. На всякий случай, уходя за сивухой в соседнее село, парень прихватил с собой нож. И не зря, возвращаясь вечером из очередного похода у порога дома протез уткнулся в что-то большое и мягкое. В свете зажженных спичек на протоптанной дорожке высветился силуэт свернувшейся клубком собаки – крупной серой дворняги с примесью немецкой овчарки или волка. Обессилившее от голода животное с трудом поднялось на ноги и вильнуло хвостом.

Дома Костя смотрел на жадно глотавшую куски сала, подаренного на Новый год соседом, облезшую суку и думал, вспоминая службу во внутренних войсках: «Забредших на зону собак зеки съедали – кусок свежего мяса никогда не бывает лишним. Подержу ее у себя, может и мне придется дожить до такого дня…»

Сало кончилось, собака подошла к Косте, благодарно лизнула его руку и улеглась у ног нового хозяина. «Лизка!» – вырвалось у Кости.

За самогоном теперь они ходили вместе. А с едой стало еще хуже. Скудную пайку приходилось делить на двоих. Но от лишнего рта была и польза: однажды, отвязав вечером опостылевший протез и обтерев бинтом капли крови на культе, Костя задремал. Необъяснимая приятность растеклась по телу, боль утихла, вытесняя хмельную тяжесть в голове легкостью мыслей и предчувствием чего-то радостного, как в детстве у новогодней ёлки.

Парень приподнял веки. Лиза медленно облизывала оголенную культю, словно сука своих только что родившихся щенят. Зеленые собачьи глаза слезились от сочувствия к боли хозяина. Они напоминали Косте чьи-то людские глаза, но чьи? Он так и не вспомнил.

– Хватит, хватит, – парень резко отвернул штанину и запрыгал на одной ноге в кухню.  «На, вот, поешь, – хозяин протянул собаке кусок вареной колбасы, – самогонщики угостили. Чудаковатая ты и пахнешь странно; принюхиваюсь – вроде запах знакомый, но вспомнить не могу. Завтра праздник, в поселок пойдем, может, удастся купить чего-нибудь мясного подешевле из остатка медовых денег».

На Рождество два друга – мороз и вьюга. Лизка весело бежала впереди по узкой заснеженной тропинке, прислушиваясь к скрипу тяжелых шагов хозяина. Пять километров зимой для одноногого – это как марш-бросок для десантника в полном снаряжении.

На развилке улиц почти у выхода из поселка, собака неожиданно сжала зубами штанину хозяина и потащила в сторону, противоположную их дому.

Ну, ну, не тяни так сильно, – не в силах сопротивляться, Костя поплелся вслед собачьему хвосту. Больше из любопытства – куда-то Лизка его ведет?

Собака взбежала на крыльцо одноэтажного дома с решетками на окнах, замахала хвостом и с довольным видом улеглась на коврике в стороне от входной двери.

«Библиотека» – парень с удивлением прочитал вывеску над входом.

Костя вошел в фойе, запахло женщинами, книгами, канцелярским клеем и пылью старых газет. Наконец он вспомнил – так пахла лизкина шерсть.

– Вы к нам? – спросила девушка с типичной внешностью библиотекарши: зачесанными назад волосами ниже плеч, очёчками «кошачий глаз» в темной оправе с цепочкой за тоненькой шеей.

«Угораздило же меня сюда попасть в таком виде, да еще к худосочному книжному червю, а вернее червицы в облегающем свитерке. Хотя девчонка фигуристая, – подумал Костя и спросил. – Проходил мимо… без паспорта к вам можно записаться? Номер и серию я на память помню. Живу один, компьютера нет, а с хорошей книгой вечера всегда интереснее».

В тот день накануне Рождества Костя возвращался домой не только с эрзац-сосисками и двумя упаковками темной муки, но и с книгами, рекомендованными фигуристой библиотекаршей – справочником электрика последнего издания, «Мертвым морем» Жоржи Амаду и первым томом «Римской истории» с шикарными иллюстрациями.

Вот только Лизки на пороге не оказалось. Сколько не бродил ее хозяин по окрестным дворам и не кричал в морозный воздух – собака как в воду канула.

За книжками он приходил еще год, даже в непогоду. Сначала к Елизавете Витальевне, затем к Лизе, а потом книги приносила домой уже жена – та самая библиотекарша в очковой оправе на цепочке.

Не все свершалось гладко. Алкоголь держал Костю за горло цепкой лапкой. Парень метался между двумя женщинами – Лизой и Ритой, последняя внезапно воспламенила новыми чувствами к еще недавно отвергнутому любовнику. Такие женщины – как закладки в книгах судеб. Раз от раза мужская рука открывает книгу на одной и той же странице. Редко у кого получается отшвырнуть роковую полоску в сторону. У Кости получилось во многом благодаря Лизе. Любящая женщина – это веревка, опущенная мужчине с небес.

У пары двое детей. Бегают малышки по квартире Елизаветы и радуют родителей беспечным смехом. Супруги смеются в ответ, вместе с ними улыбается зелеными глазами и мать Константина на цветном фото в темной пластиковой рамке.

Александр Пшеничный