Ангел бледный, легкокрылый,
К нам отпущенный на землю!
Грез твоих я шепот милый
Чутким слухом чутко внемлю.

В.Брюсов

Ангел сидел, свесив грязные ноги и опустив плечи. Это был обычный рождественский ангел – мелкий клерк в небесной канцелярии, привыкший исполнять обязанности еще и курьера. Чудеса доставлял! Так сказать, ангел на побегушках. В праздничные дни работы у него было особенно много и он уставал безмерно.

Но, сегодня, кажется, он перевыполнил свою норму. Шутка ли сказать – с самого утра мотался по серому зимнему небу. Холод собачий, а тут еще везде поспеть надо: этой в тяжелых родах помоги, этому ребенка от удушья спаси, родителям третьего жизнь продли и от паралича убереги, этих помири, тех, наоборот, от неверного шага останови, чье-то начальническое сердце умилостивь, чтобы работники его премию к празднику получили и своих домочадцев обрадовали, бездомным собакам и кошкам теплые подворотни укажи и сделай так, чтобы жильцы не только на них не ругались, но еще и подкормили бедолаг и теплые тряпки под них подстелили. И все это он – рождественский курьер, то есть ангел. К концу дня, уже и крылья не держали, шагал босиком по грязным обледеневшим лужам.

Если бы можно было, чертыхнулся! Хорошенькое дело – вся остальная ангельская братия будет вечером горячий нектар попивать и игрой на арфе баловаться, а он должен еще хитон свой стирать и крахмалить, подол-то совсем заляпался. У ангелов слуг нет – все самому приходится делать, как в армии. Хорошо еще, что ангелы не болеют, а то бы наверняка простыл. Да и хитон-то громадный, не по размеру, издали на платье-клеш похож. Стирки часа на два, не меньше. А потом еще сушить, утюжить…Полночи пройдет.

Пора домой, на 18-е облако. Там вроде как казарма для ангелов мелкого ранга. Тех, кто чином повыше – тем, конечно, изолированное облако. Ну, это понятно.

А лететь не хочется. Кажется, так и просидел бы всю ночь на крыше пятиэтажки, смотрел как тают в фиолетовых сумерках снежинки. Жаль, что пятиэтажек все меньше. Многоэтажки неуютные, веет с их крыш вселенским холодом, а пятиэтажки – добрые – ни небо, ни землю не обидели – вроде как высоко, смотришь вниз – голова маленько плывет, а людей все же видно: ходят, разговаривают, суетятся, надеются на что-то.  Не то, что с небоскребов, когда вообще ничего не углядишь.

Только холодновато. Ангел поежился и крылья его покрылись гусиной кожей. Он хихикнул. Хорошо, что никто не видит гусиную кожу под перьями. А нос-то, нос! Повис унылой длинной сосулькой. Господи, ну почему, у всех его товарищей настоящая ангельская внешность – весь набор в комплекте: золотые кудри, голубые глаза, фарфоровая кожа, розовые губы, тонкие черты лица, а у него нос – Бог семерым нес, а ему одному достался! Глаза цвета жженой пробки, жидкие серые волосенки, запавший рот и бугристая кожа землистого цвета. Господи, где же твоя справедливость?! Где моя ангельская внешность, позволь спросить?! Водопроводчик из ближайшего ЖЭУ и то краше, даром, что не просыхает уже неделю.

Кстати, о водопроводчике. Как пить дать, нажрался опять где-нибудь и дрыхнет дома. А какой дом – название одно! Один как перст живет, в доме захламлено, напакощено, нечисто. На пол ступить невозможно — липкая грязь к подошвам пристает. И холодно – треснутое окно драным паласом заткнул. А толку с него – ветер гуляет, засохшие окурки по полу гоняет, словно кошка с мышкой играет. В кастрюлях вместо еды тоже окурки в какой-то мерзкой жиже плавают. Слава Богу, что хоть дом пока не спалил. Сколько раз ангел сигареты тлеющие гасил —  одеяло почти все прожженное.    А этому скотине хоть бы хны! А воздух – хоть святых выноси. Крепкий кислый запах сивухи табака – в конюшне и то легче дышится. Но водопроводчик привык уже, из пушки не разбудишь.

А если в подсобке уснул? Ангел задумался. Дома хоть какая-никакая кровать. Или диван? Да, Бог с ним, хоть что-то. Продавленное, колченогое, но ложе! И одеялом накрылся наверно. А в подсобке цементный пол и из текстиля только – промасленная тряпка и старый свитер, намотанный на швабру.

«Не полечу! Да, ну его к лешему! Я тоже не железный. В конце концов должен человек хоть какие-то мозги иметь. Его Бог по образу и подобию сотворил, вот пусть хоть разок вспомнит о Нем. Мне домой надо, ноги помыть, и еще хитон стирать. Завтра опять целый день по небу мотаться с поручениями. Не полечу!»

Ангел решительно расправил крылья. До 18 облака было сорок минут лёту. Он взмыл в небо, которое из фиолетово-сумеречного стало свинцовым, покружился немного над пятиэтажкой, чтобы размяться, и… круто развернувшись полетел к подсобке.

Летел и ругал себя: «Тебе, что больше всех надо? Смотри, какой праведник выискался, в серафимы метишь! Ты хоть в архангелы сначала выбейся, а то так и будешь мотаться на побегушках. Ага, медалей тебе навешают за героизм. Лети домой!»

Крылья упорно несли его к подсобке. Он подлетел и всмотрелся в замызганное окошко. Так и есть: спит, бедолага, на цементном полу.

Ангел, не взломав окно, опустился рядом с храпящим и что-то бормочущим во сне существом. Оно было облачено в джинсы неопределенного цвета и клетчатую байковую рубашку. От вещей несло запахом спирта и немытого тела, а от пола —  могильным холодом.

Ангел огляделся по сторонам. Нигде не было и намека на ткань. Не стелить же в самом деле на пол свитер со швабры и промасленную тряпку. Да и на кой они для водопроводчиковой туши?

Он еще раз огляделся и…эх, была не была!

— Сволочь! Скотина неблагодарная! – чертыхался ангел, стаскивая с себя хитон. – Нет, только посмотрите, что он вынуждает меня делать! Вот как мне голым домой лететь?

Голый ангел являл собой зрелище еще более уставшее и унылое, чем одетый. Худой, с выпирающими костями, он ползал вокруг спящего и пытался перетащить его на расстеленный хитон. Наконец, это ему удалось.

Водопроводчик только чмокнул губами, засопел и перевернулся на другой бок. Ангел укрыл его полами хитона и невольно залюбовался на свою работу. Спит пьяница как спелёнатый младенец в колыбельке и улыбается непонятно чему. Видно видит во сне что-то хорошее. Тепло ему.  Ангел это точно знал.

Он осторожно выбрался наружу и задрожал от холода. Валил снег, укутывал собою крыши домов, деревья, мосты, памятники, человеческое горе, страдание, тревоги. Накрывал покоем и безмолвием. Белый – цвет тишины.

«Хорошо, хоть ночь сейчас, — подумал ангел. – Никто не увидит.

Он парил над тихою землею, в холодном свинцовом небе. Где-то высоко горели голубые звезды и свет их был ласковым, но таким слабым, что ангел летел почти во тьме. И только догадывался, что до 18-го облака осталось не так много. Мимо с нежным свистом проносились минуты, часы, столетия – ангел давно привык, что у Вечности только одна мера – мгновение.

На 18-м облаке все уже спали. Ангел ощупью нашел свою кровать и с наслаждением растянулся под одеялом.

«А ноги-то я так и не помыл» — промелькнуло в засыпающем мозгу. И сразу эта мысль сменилась утешительной: «А, ладно, завтра».

Назавтра проспавшийся водопроводчик с пеной у рта доказывал своим друзьям, что не иначе как Провидение Божье вмешалось, потому как он проспал с девяти вечера до самого утра на цементном полу подсобки ничем не укрытый, а у него не то, что почки, печень, суставы и всякая дребедень не болит, а даже задрипанного насморка нет.

— Хотя, — глубокомысленно заявлял он, подняв кривой указательный палец, это все хенетика. Папаша мой тоже не дурак был заложить за воротник, а никакая хворь его не брала. До 87 прожил старик!

Друзья понимающе кивали головами. Против хенетики кто ж спорит?!

Ангел как обычно спешил по делам. Вместо хитона он завернулся в простыню – на первое время сойдет. Потом что-нибудь придумает! На складе вроде должны быть запасные на крайний случай.

Времени у него было в обрез.  Поэтому он чуть-чуть покружился над тесным двором подсобки, послушал хвастливые излияния водопроводчика и улыбнулся: всегда приятно сделать что-нибудь хорошее.

Улыбка его растворилась в воздухе, и только маленькая птица с красным хохолком заметила ее. Она беспокойно завертелась на ветке и стряхнула с нее комок снега. Он мягко спланировал прямо на голову водопроводчику, но тот, увлеченный рассказом о вчерашнем сне, ничего не почувствовал.

Ангел полетел дальше. Дел у него было много.

Ляман Багирова