Глава из романа «Я подобрал это на свалке»

— Держи, держи! Отрезай от камней! Хватай! Уйдёт же сейчас!.. — я уже буквально рвал и метал!

Но предмет наших с дроидом стараний юркнул в щель между камнями развалин, и только мы его и видели. Дроид остановился, бестолково тыча манипуляторами в щель, и растерянно пожуживая сервомоторчиками. Я сплюнул.

Нет, не то, чтобы мне так уж хотелось снова поработать на земной ксенозоопарк. Просто эту яркую и оригинальную зверушку я хотел оставить себе. Для личного, так сказать, пользования.

Наконец-то мы с Матерью точно узнали, в каком закоулке Галактики Хромой Эндрю наловил этих маленьких симпатяг. Продал он их (помнится, подешевке) Гансу Шмайссеру, общепризнанному авторитету в области внеземных животных, рыб, птиц, растений и даже микробов.

Да, не удивляйтесь: есть и такие. Любители ксеноморфных экзотических микроскопичностей замечательно приспособились размещать на гигантских экранах «клетки», где содержат своих питомцев в питательном бульоне. И должен вам сказать, на некоторых стоит посмотреть.

Это у земных бактерий и вирусов нет полов. А вот у инопланетных, оказывается, есть!

Со всеми вытекающими последствиями.

Так что Конгрессу пришлось издать специальный закон, приравнивающий показ таких сцен детям до шестнадцати — к порнографии. И пропаганде сексуальных извращений. И не могу с ними не согласиться в данном случае…

Ну, а с Дразнилками Эндрю облажался по полной.

Шмайссер быстро выяснил, что они великолепно обучаются повторять человеческую речь, звуки любых музыкальных инструментов, лязг работы механизмов и прочее такое. Словом, совершенные аудиоимитаторы. Куда лучше привычных всем попугаев, соек и галок.

Так что когда в своём огромном (даже по меркам Лондонского зоопарка) ангаре Ганс наладил размножение дразнилок в промышленных масштабах, они буквально за пять лет сделали его миллионером. Не то, что Хромого Эндрю, который всё равно вскоре погиб. Злые языки говорят, что от расстройства.

Ну уж нет! Просто, как это бывает со всеми скрапперами — расслабился.

Вот Росянка Хараши его и слопала.

Правильно. Росянка Хараши — растение, впервые описанное учёным по фамилии Хараши, который умудрился остаться живым после встречи с ней, так как она выбрала его спутника: тот был упитанней. А на планету, где она произрастает, эти хитроумные учёные попали после того, как Мать Эндрю привела его «Золотую лань» в порт ближайшей обитаемой планеты, уже после гибели Хозяина.

Моя, да, кстати, и у всех скрапперов, Мать — бортовой компьютер — запрограммирована точно так же. В случае «внезапной» гибели Хозяина — везти его замороженные останки к обитаемым Мирам, чтоб хотя бы попытаться спасти его с помощью продвинутых, и занимающих целиком спецздания, нанокомплексов, медтехнологий — а не примитивных бортовых автодокторов, умещающихся в шкаф, размером с… Ну, шкаф.

Ну, и, конечно, для расширения сфер влияния «человеческой цивилизации»…

Потому что по следам таких «последних» экспедиций всегда кто-то летит.

Логика простая: не справился скраппер — справятся другие энтузиасты-авантюристы, кишмя кишащие в портах обжитых планет-колоний. И которые всегда норовят, как пиявки, присосаться раньше всех к новооткрытым кислородным Мирам. Таким только дай пошарить на девственной планете. Все только мечтают: что окажутся поумней, и что-нибудь полезное найдут. И смогут продать. В «обезопашенном» варианте.

А уж только потом, когда соберётся и вылетит туда армада Флота с бюрократами-госслужащими, учёными, и фермерами, чтоб всё это оприходовать, разведать, и заселить, авантюристы-гиены быстренько уносят ноги… Сняв пенки. Если они там имелись.

Так что теперь, когда я, наконец, обнаружил планету, где Хромой подобрал этих милых и сравнительно безвредных (Острые когти и двухдюймовый клюв не в счёт!) обаяшечек, конечно, мне захотелось поймать лично себе одного самца. Можно, в принципе, и самку. Но они не столь красивы — наряд самца, разумеется, куда привлекательней. Оперение похоже на ожившую радугу. Глаза ясные (у молодых), большие. И смотрят… Как умные. Приручаются легко. Разговаривают почти разумно.

Я имею в виду, если молодая особь кроме человека никого не видела, она и будет общаться только по-человечески. И вставляет она свои замечания и шуточки так, словно действительно понимает, о чём идёт речь. Многие готовы спорить (особенно учёные) до хрипоты, что у дразнилок для этого мозга слишком мало. Но пусть-ка попробуют убедить в этом тысячи хозяев-фанатов этих питомцев! Чёрта с два! Я и сам согласен с тем, что они — разумны. И гораздо круче попугаев.

В своё время я пытался убедить Мать, что мне на нашем «Лебеде» тоже не помешает вот такой весёлый и яркий «напарник». Однако повторив мне пять раз его стоимость, и восемнадцать — перспективку для такой птички остаться наедине с самой собой, если она будет отвлекать меня в критические моменты от работы, ей удалось меня переубедить.

Работа скраппера не терпит суеты. Расслабленности. Благодушия. Да и сосредотачиваться куда проще, когда ты один.

Ни на кого не рассчитываешь. Ни с кем не обсуждаешь увиденное. (Ну, Мать и дроид не считаются! Я давно их принимаю за часть себя. Дроид — дополнительные руки. Мать — мозги.)

Так что не цена в пятьдесят с лишним тысяч убедила меня, а именно соображения безопасности.

Но теперь, когда я нашёл «потерянный рай» милых зверушек, все возражения Матери я отмёл, как неконструктивные, и мы с дроидом отправились на охоту. Однако я не виноват, что у него руки — крюки. Причём  в буквальном смысле. Да и, конечно, я сам приказал не причинять вреда добыче…

Но это не значит, что дроид должен стоять, как идиот, разинув рот, с пучком перьев из хвоста в манипуляторе, и тупо пялиться на удирающего бесхвостого дразнилку.

Поэтому, утерев пот со лба, и убедившись, что хоть птичка и не может улететь без хвоста, поймать её в огромных грудах камней и щебня, то есть руинах, оставшихся от когда-то здоровенного здания, не удастся, я вернулся к сетке.

Остальных семерых пташек я перегружал в транспортную клетку сам. Хорошо, что был в перчатках. Всё равно — и покусали, и поцарапали. И ещё обматерили.

Ну, тут сам виноват: надо было помнить, с кем имею дело.

Так что помалкивая в тряпочку, я взвалил клетку на плечи дроида, пропутешествовал через полгорода к месту посадки, и мы вошли в люк челнока.

С дезинфекцией Мать не поскупилась.

Мои несчастные пленники расчихались. Но больше ничего мне не сказали — поскольку у них не было возможности адекватно ответить на продемонстрированный им кулак. У дразнилок нет рук. Вообще-то они больше всего похожи на всё на тех же попугаев, только перекормленных: пузо свисает почти до земли, как у индюков каких. А так — два крыла. Лапки, как у курицы. Клюв. Правда, таким удобно не кусать, а клеваться — о чём мне убедительно сказали дырки в рукавицах и руках…

Размером обычный дразнилка невелик — с большого петуха. А тот, что ценой хвоста остался на свободе, сильно напомнил птицу додо — дронта. Жило раньше в Австралии такое нелетающее создание с крыльями. И было оно, на свою голову, очень вкусным. И беззащитным. Со всеми вытекающими последствиями. Ну а дразнилок уж теперь, когда их способности, как говорится, столь «чудесно» проявились и раскрылись, точно никто есть не станет. Дороговато обойдётся. Продать-то выгодней!

Вот и я прикидывал, что продать их смогу главному конкуренту Шмайссера, Нью-Йоркскому Ксеноленду. И за аборигенные-то экземпляры могу слупить с них миллион-другой. Не меньше. Вот только им придётся прилететь за ними прямо ко мне на «Лебедя».

А то у меня были в своё время проблемы с Законом… А потом и с Госсекретарём. И на матушку-землю мне теперь ход-то заказан.

Рассовав пленников по вольерам в разных отсеках трюма (чтобы не трепались друг с другом по-человечески. Мало ли какие слова они ещё от меня услышат в разные напряжённые моменты кормёжки!), я вздохнул свободней, и отправился на обед.

За обедом мы с Матерью обсуждали сложности содержания инопланетных форм жизни, цены на недвижимость, в которую у нас на разных планетах вложены немалые средства, и конкретно моё глупое желание оставить одного из пленников себе. Так я узнал, что один самец, вполне подходящий по возрасту, есть. А кроме него попалось ещё два самца и четыре самки. А сбежал ещё самец. А больше в этом месте нам не поймать — остальные уже предупреждены. Можно, конечно, половить и в другом разрушенном городе, но… Лень. Да и клеток больше нет.

Пойдёт и так. Для одного рейса добыча более чем хороша.

Это вам не старые гильзы с планет-полигонов собирать на металлолом. Или — остатки разбитых кораблей и механизмов, как человеческих, так и… Да, иногда нам, скрапперам, попадаются и нечеловеческие. Правда, не всегда понятно вначале, что это вообще такое… Но уж их-то, даже в сильно распотрошённом виде, с удовольствием покупают и военные, и учёные. Вот этим большинство скрапперов и кормится: собирает по всей Вселенной вторсырьё и то, что можно продать… или хотя бы попытаться.

Не скажу, что работёнка — не бей лежачего. Как раз наоборот — бей!

Сколько моих коллег обращаются — упокой Господь их души! — по орбитам вокруг отдалённых, неизвестных никому солнц! Сколько погибло уже при мне. А сколько ещё…

Вот именно — шила из задницы некоторым людям просто невозможно извлечь!

Вот и носятся такие «искатели приключений», галактические мусорщики и старьёвщики по просторам известного, а куда чаще — неизвестного, Космоса. И движет такими не только, да и не столько желание разбогатеть… Ну, я уже сколько раз говорил: не смогу этого объяснить ни офис-менеджерам, ни бухгалтерам, ни домохозяйкам. Может, меня бы поняли десантники, или учёные — этим тоже подай новые горизонты… И впечатления.

Фронтир, словом.

И хотя я далеко не молод, и на счетах нескольких планет, как уже упоминал, есть солидные (тьфу-тьфу!) счета, угомониться всё не получается. Похожу-похожу по очередной вилле… И снова собираю рюкзак. Где-то глубоко в душе непонятное это так и свербит… Говорю же — объяснить не смогу. Точка.

Планета с дразнилками попалась нам с Матерью уже в конце рейса.

К этому времени мы уже четыре месяца безрезультатно «бороздили» просторы Крабовидной туманности, в надежде на то, что хоть что-то полезное здесь найдём. Поскольку мне теперь не рекомендуется выбирать поле поисков, (Всё из-за тех же чёртовых яиц!) всю ответственность за выбор района и улов я смело переложил на Мать.

(А что: очень удобно. Всегда есть на кого попенять, если ничего не нашли!)

И подлинным чудом можно назвать то, что мы наткнулись на этот мир и эту планету.

Не думал я вначале, что здесь реально можно чем-то полезным, кроме живности, разжиться. Ведь если бы что-то такое имелось, его бы из-под земли (В буквальном смысле. На вымерших планетах-призраках только под землёй и сохраняются целые, или интересные, артефакты!) вырыл ещё Хромой. Уж он-то был на редкость дотошной и жадной скотиной…

Нет, не то, чтобы я его не любил. Пожалуй, нет. Просто специфика работы скраппера состоит как раз в том, что все мы — конкуренты. И хотя до открытых стычек дело обычно не доходит, всякие обвинения в адрес друг друга случаются. Типа, мол: следил ты за моим Кораблём, потом пробрался в открытый мной заповедник, и спёр мои самые ходовые причиндалы!

Ну совсем как в сказке: кто сидел на моём стуле, кто хлебал из моей чашки?..

Я лично никогда никого не обвиняю. Потому что когда у нас с Матерью появилось достаточно денег, мы тут же приобрели инвертор. Так что пусть теперь наш «Лебедь» на десять тонн тяжелее, зато ни одна зараза нас выследить по ионному следу не сможет!

Ну что поделаешь, вот такой я вредный параноик. С другой стороны, я всё-таки не стреляю в своих же из противометеоритной пушки из засады, как делает Милая Мэри, и не оставляю за собой термитно-питриловые мины, как Дик-Кровавая-Рука.

Так что я особенно и не искал ничего, радуясь красивой и незараженной ничем природе (редкость на планетах с исчезнувшей разумной Жизнью!), и даже купался и загорал. А что? Река тут чистая, песочек и камушки такие… э-э… приятные, что ли, на ощупь: загорать или рассматривать дно — одно удовольствие. И вода тёплая.

Поэтому к исходу пятого дня сообщение Матери застало меня несколько врасплох.

— Если тебе интересно, я обнаружила в районе южного географического полюса магнитно-пустотную аномалию. Вероятность того, что её не смог обнаружить наш предшественник — восемьдесят девять и тридцать шесть сотых процента.

— Люблю я, когда ты обычную пещеру называешь так красиво! Ты у меня стихи, случаем, не пописываешь втихаря? — Мать, привыкшая к моему нехитрому юмору только булькнула, — А почему ты думаешь, что Хромой не нашёл её?

— Хромой поставил себе сканнеры двадцать девятого поколения. А у нас — тридцатого, последнего. Поскольку мы могли себе это позволить, а он — нет. (Ещё бы — скупердяй он был отъявленный! — думаю я себе потихоньку…) Так что ему просто чувствительности аппаратуры не хватило. Да и вряд ли он добросовестно изучал с орбиты всю поверхность. Это я у тебя умница и лапочка! Всё делаю сама, не считаясь с расходом горючего и энергии, пока ты тут купаешься да развлекаешься сафари на пернатых.

Блин! Вот научил на свою голову! И даже блок неформальной логики сам же ей и заказал. Теперь хоть отбирай! Задразнила меня вконец… Но то, что она у меня умница и лапочка — это точно.

Я так ей и сказал, приказав затем дроиду загрузить обратно в челнок научно-метеорологическое барахло, которое я каждый раз по просьбе друзей из Университета внеземных климатологических исследований расставляю везде, где побывал. Пусть мелкий — но приработок.

Собрались быстро, долетели тоже. Птички-зверушки полёт перенесли нормально. Впрочем, когда дроид выделил каждому по паре «бананов», которых он натащил полную морозилку для их прокорма, они здорово изобразили ему его скрип и скрежетание. А когда я имел глупость поржать, и меня уделали. Я заткнулся. Вот, значит, какой у меня гнусный голос… Дразнилки чёртовы.

Раз вы со мной так, всех продам — никого не оставлю.

На южном полюсе было холодно. Реально — чертовски холодно. Так что работать пришлось в утеплённом комбинезоне и в начале, в основном, дистанционно.

В указанном Матерью месте я пробурил колодец глубиной в добрых двадцать метров, прежде чем долото упёрлось в бетонированный свод Бункера. Сменив долото на плазменный резак, я проделал дыру в трёх с лишним метрах бетона. Затем подогнал к скважине лебёдку, спустил вниз транслятор, стационарный прожектор, автопушку, ультразвуковой станнер, генератор разрушения молекулярных связей, и всё прочее невероятно нужное оборудование, что требуется мирному скрапперу для выживания…

Сам вначале плотно поел. Вооружился. (Ну, это жизненная необходимость. Никто из нашего брата не пойдёт на дело, не вооружившись до зубов) Вот только от экзоскелета на этот раз пришлось отказаться: он в шахту не пролезал. Но я всё же оставил его у горловины. Мало ли…

Это оказался ещё не сам бункер, а коридор.

Ну, путешествия по заброшенным катакомбам – моё призвание. Хобби. Бизнес.

Потому что цивилизации человекообразных существ почему-то обожают зарываться под поверхность своей планеты, и что-то монументальное и жутко секретное там строить. Прямо какая-то подземельно-строительно-копательная мания…

Впрочем, как я уже говорил — мне это только на руку. Поскольку к обитаемым планетам я теперь почти не суюсь, предпочитаю не рисковать так, как, скажем, Билли-мухомор, или Квиллер, разведка как раз вот таких заброшенных и ненаселенных подземелий и является моим привычным и обязательным атрибутом работы.

И честно скажу — нравится мне это. Чего уж греха таить: очень!

Идёшь себе эдак не спеша, рассматриваешь чужие и чуждые конструкции, артефакты всякие, прикидываешь, что и как… Тишина. Тайна… Ощущения — не передать!..

Конечно, почти всё это можно рассмотреть и непосредственно с орбиты — даром, что ли у нас сканнеры тридцатого поколения!.. Но ничто не заменит этого: запаха пыли, эха шагов в пустых коридорах, чувства нависающей угрозы, предвкушения чего-то…

Чего-то я заболтался.

Мать вывела мне на портативный планшет объёмную схему отсканированных подземелий, и я стал бодро спускаться, не забывая оставлять через каждые триста-четыреста шагов промежуточные усилители, и метить перекрёстки и углы красным маркером.

Ну что вам сказать о подземельи… Подземелье как подземелье. Сырое. Холодное. Здесь вымерзла даже вполне обычная для таких мест плесень. И не оказалось ни крыс, ни тараканов. Ещё бы: на термометре светилось минус тридцать два по Цельсию.

Потолки высокие — метра три. Ходы широкие. Пол почти ровный. Чего ещё надо?..

Всё нужное мне освещения я тащил с собой, а Мать корректировала моё движение к центральной Камере этого Лабиринта. Серые бетонные стены ничто не украшало, кроме моих автографов. (Повторюсь: слухи, которые про меня распространяют Милая Мэри и Стервоза Энн абсолютно недостоверны! Никогда я забористых слов космического слэнга на стенах не пишу, и порнографических рисунков не рисую!)

Большие залы, которые иногда попадались, буквально ломились от машин.

Но это были вполне обычные электрогенераторы, водяные насосы, вентиляторы кондиционеров, и пульты управления. Кое-где по стенам и потолкам проходили, как им и положено, кабели и воздуховоды. На перекрёстках остались вмурованные плиты с болтами. Может, от автопушек? Хотя — от кого тут отстреливаться?!

Пару раз попадалось жильё, похожее на казармы. Двухэтажные нары ещё сохранились, если не считать сгнивших досок, служивших дном коек.

Значит, это место неплохо охранялось… Уже кое-что. То есть, было что охранять. Такое мы с Матерью любим. И за такое нас и клиенты любят.

В центральной Камере, или Центре Управления, куда я дотопал часа за два, ничего интересного не нашлось. Только здоровущий пульт, который занимал буквально три стены и полкомнаты. Ну, я повскрывал, что смог, Мать заставила меня повтыкать в интересующих её точках микрощупы и разъёмы. Зря, что ли, я таскаю на себе профилактически-исследовательский блок! А проще говоря — тестер.

Взломала она их компьютер легко. Но там практически ничего не сохранилось: разрушился от низкой температуры слой подложки, где и размещались все электронные мозги. И микросхемы тоже посдыхали.

Мать сказала, что удивляться нечему. Всему этому добру больше тысячи лет. А сохранилось всё так сравнительно неплохо как раз из-за холода. На что я сказал ей, что если это — неплохо, то я — антарктический пингвин. На что она непримянула позубоскалить, что в своей парке на натуральном меху очень даже похож — особенно издали.

А я тогда сказал…

Вот так мы обычно и развлекаемся, когда с находками не густо.

Ладно, историю очередного «великого и неповторимого» народа мы не узнали, теперь осталось посмотреть, нет ли тут чего интересного — поживиться. Порадовать, как говорится, земных почитателей Марса, Мельпомены и Меркурия…

Достал я ручной сканнер. Ух ты, а интересно!

— Мать, — говорю, — Ты видишь это странное затемнение в полу?

— Только на твоём сканнере. Большой гаммасканнер «Лебедя» ничего почему-то не даёт — говорила я тебе вчера, что он сдох, и ему нужна профилактика.

Я сердито зарычал. Мать поторопилась продолжить:

— Насколько я могу судить, это колодец. Вроде того, что ты сам только что проделал. Предвосхищая твой вопрос — да, туда можно спуститься. Нужно только найти способ отодвинуть стол пульта.

Я уже говорил. Так вот повторюсь: умница она у меня. Зрит сразу в корень. Правильно — если где и прятать самое ценное, так только в подвале подвала.

Ну, поработал я со сканнером и УВД — прожектором. Полости в земле он ищет лихо… А вот механизмы пришлось просвечивать МВЧ-сонаром. Ага. Есть!

— Надо же, — говорю, — Я нашёл механизм, сдвигающий пульт назад, до этой стены. Колодец тогда откроется. Вот только нет питания, и, боюсь, чёртовы электромоторы тоже сгнили… Что посоветуешь? Можно ли воспользоваться плазменным резаком?

— Вообще-то это у тебя не плазменный резак, а пушка, стреляющая плазменными зарядами.

Но, в принципе, если сделаешь вот то-то и то-то, её можно модифицировать…

Ну, я так и сделал: перебросил то, и подключил это, и через десять минут пушка стала похожа на чёртова ежа с торчащими во все стороны проводами и блоками преобразователей.

Зато металл она теперь резала лучше стационарного лазера у нас на «Лебеде».

За пару минут отверстие освободил. Мужик я не маленький — обломки отвалил сам.

Какая глубокая шахта!.. Мой наплечный прожектор дна не высветил. Бросил я туда световую капсулу. И долго следил, как зелёный огонёк удаляется от меня, отскакивая от стен, и в конце-концов замирает где-то на неимоверной глубине крошечной точечкой…

Чёрт. Придётся, значит, лезть. Ну, собственно, лезть-то так и так придётся. Но я предпочёл бы видеть дно.

— Может, имеет смысл перетащить сюда большую лебёдку? — спрашивает Мать.

— Ага. И убить на это дело часа три… Нет, на борту дроида тоже есть трос — вот на нём и спущусь, насколько хватит. — Мать знает, я всегда горжусь своей «спортивной» формой. Ну а тут — такая блестящая возможность выпендриться!..

Дал я приказ дроиду стрелять во всё, что будет двигаться, не дожидаясь моих или Матери указаний, поручил Матери общее руководство, снял часть наплечного барахла. В том числе и мои любимые пушки. Раз предстоит долгий спуск, мне лишняя тяжесть без надобности.

Оставил только камеру, мачете, два ножа (один — для метания), тестер, лазерный пистолет, простой пистолет, ультразвуковой пистолет, пучок промежуточных усилителей, с десяток световых капсул, станнер (Он-то всегда при мне — вживлён в протез руки!), да налобный фонарь. (Немного, да?)

Троса лебёдки дроида хватило на пятьдесят метров. (ну, на безрыбье — и рак рыба) Дальше полез сам.

Ствол шахты представлял собой метровую стальную трубу. В одну из сторон вварены скобы из полудюймового прутка, изогнутого буквой «П». Вот по ним-то я и полез, чертыхаясь, и посматривая — то вверх, то вниз. И хотя я и не ленюсь отрабатывать на тренажёрах, через полчаса пот с меня катил градом, несмотря на те же минус тридцать… А мне ещё подниматься! Блин.

Оставлял я, как водится, через каждые триста метров промежуточные усилители, благо, их магнитные присоски отлично держат на любом металле, а Мать подбадривала меня, как могла. Один раз даже спросила, какую музыку я предпочёл бы слушать на своих похоронах… Любит она у меня пошутить «в моём стиле».

Ещё иногда светлое пятно наверху перекрывалось силуэтом головы дроида… Да зелёная звёздочка капсулы на дне становится чуть крупнее. А так никаких развлечений. Только моё учащённое дыхание, эхом отражающееся от стен, да облегчающие душу слова.

Теперь-то, без дразнилок, их можно было смело произносить.

Глубина колодца по самым скромным прикидкам оказалась полтора километра. Мать, правда, уточнила — один и четыреста семьдесят пять, но я не расстроился, что слегка ошибся. Уж больно приятно оказалось наконец ступить на твёрдый пол.

Здесь пришлось с минуту подождать, пока уймётся дрожь в конечностях — как верхних, так и нижних.

Прибыл я в небольшую каморку, отделённую от большой круглой пещеры проёмом с опускающейся перегородкой. И пол — стальной. Выглядит… Подозрительно!

Не люблю такие устройства. Уж больно напоминает ловушку. А резак я оставил наверху. Чёрт.

Пришлось кулаком вбить мой большой нож в щель между дверным косяком и перегородкой: теперь-то сама …рен захлопнется!

Пришёл черёд и внутренней комнатой заняться. Я не торопился. Смотрел, поворачиваясь по кругу. Снимал всё на видео. Наконец Мать говорит:

— Или это легендарные сцены из далёкого прошлого, или, что вероятней, просто Летопись.

А любопытно. Похоже, некоторые слои населения  сознательно отказались от машинной цивилизации в самом конце. Но то, что изображены сами аборигены, сомнений не вызывает.

У меня это тоже сомнений не вызывало. А что: умно. Картинки даже любой идиот поймёт.

Не у всех же, как у меня, есть компьютер-полиглот, способный расшифровать хоть иероглифы, хоть пиктограммы, хоть узелковое письмо, хоть любую, даже нелюдскую, речь или письменность…

А тут люди хоть выглядели как люди. В белых коротких туниках и хитонах, если я правильно помню, как эти штуки назывались у наших древне-римских греков. Словом, никаких принципиальных отличий от Гомо Сапиенс я не заметил.

Отсняв весь периметр круглого помещения для архива и Матери (Чтобы она потом могла меня же мордой и ткнуть в то, чего я не усёк, или пропустил, или — не учёл!), я стал уже внимательней рассматривать отдельные детали.

— Знаешь, Мать, по-моему, это не только сцены их жизни вообще, а ещё и инструкция по использованию вот этого безобразия в частности!

Нетрудно было прийти к такому выводу: в центре комнаты лежали на круглой тумбе три устройства, похожих на большие не то дудки, не то — трубы, а все сцены с людьми включали хотя бы одного, как раз и дующего в одну из таковых.

Я, подойдя поближе, отсняв и добросовестно просканировав саму тумбу, и то, что лежало на ней, даже присвистнул: все три устройства отлично сохранились, и… До сих пор находились под защитой и охраной. (Прийти к такому выводу мне помогли выявленные рентгеном странные противовесы, и тонкие (буквально — сотые доли миллиметра) сверхпрочные нити, незаметно закреплённые на нижней стороне дудок.) Смешно.

Может, кто-то бы и не заметил этого, но чтобы такой прокол допустил профессиональный скраппер…

Не-е-ет! Мы — учёные!.. Вернее — наученные. Горьким опытом.

Словом, если это не устройства для включения ловушек, то я — японский император! (Нет, Императором на Оммусе мне быть уже предлагали. Я — про Японию, которая на земле.)

Теперь я обошёл ещё раз всё подземелье со сканнерами и МВЧ-сонаром, и выявил ещё около пяти (!) скрытых устройств, так или иначе обеспечивающих срабатывание чего-то явно смертоносного для того, кто сдвинул бы чёртовы устройства хоть на волосок!

Посоветовавшись с Матерью, я обезвредил их все. Ну, даром что ли я в своё время стажировался у лучших армейских сапёров! Это влетело мне в большую копеечку… Но уж пригодилось. И не раз.

На всякий случай просветил я и пол, и потолок. Но только лишний раз убедился, что там — только вполне обычный бетон. Вот и хорошо. Потому что мне хватало и ёмкостей с кислотой за стенами с фресками, и подающих её трубок — их сделали из стекла, и сохранились они отлично. Чего не скажешь про саму кислоту. Она, похоже, выдохлась за тысячу-то с лишним лет. Но рисковать быть затопленным как-то не хотелось. Как и сожжённым из якобы заржавевших огнемётов. Как и разрезанным карбоновыми нитями.

Да, сами нити сохранились, а вот приводные рычаги, к счастью, сгнили. Как и сдохли (надеюсь!) бактерии в кюветах на потолке.

Так что в восьмой раз обойдя всё помещение, и с сожалением констатировав, что паранойя с годами не излечивается, а, скорее, наоборот, и в очередной раз прослушав нотацию от своих «дополнительных мозгов», я вернулся к тумбе.

Разрушить волоски, крепившие все дудочки к основанию тумбы было нетрудно — уж ультразвуковой излучатель-пистолет я из кобуры не выложил! Как и микронож. И лазер. И вибропилу.

Проблемы возникли с рычагами, сработавшими бы, если бы я убрал давящую на них массу от дудок.

Однако мне и здесь удалось извернуться: прорезав дыру (правильней всё же — дырищу) в постаменте, я изнутри заклинил рычаги кусками того же постамента. Был он, кстати, из кевларо-бронзового сплава! Вот уж не думал, что такое возможно, но пару образцов я спрятал. Так, про запас. Мало ли чего захочет мой друг Доктор Натан из Массачуссетского Технологического… Продам!

Подготовив, так сказать, пути к отступлению, и обойдя хитрые ловушки, я взял с постамента все три странных устройства, и засунул в заплечный рюкзак. После чего быстро прошёл сквозь дверь, и попытался вынуть свой нож — не пропадать же добру!

Как бы не так!

Дверь трепыхалась, пытаясь захлопнуть капкан, а из трубок в стенах зала полилась-таки кислота! Я раздумывать долго не стал — испепелил свой же нож вспышкой лазера, и убедился, что люк захлопнулся, уже стоя на нижней скобе.

Вот уж вовремя! Перегородка теперь не закрывала проём герметично — из-за того, что я, вбивая нож, сильно погнул её боковину. Кислота начала поступать из-под люка.

И что самое плохое — эта зараза ещё действовала. Мать сказала, что кислота какая-то кремнийорганическая, и может храниться веками, но это не сильно меня порадовало. Внимая её наукообразным разъяснениям, я изо всех сил полез наверх, перебирая руками и ногами, словно взбесившийся таракан.

Первые полкилометра одолел сравнительно легко.

Вторые — уже не так ретиво. Подгоняла лучше всего всё та же кислота, судя по всему разъевшая-таки переборку, и теперь приближавшаяся угрожающе быстро, отражаясь бурлящей серо-зелёной поверхностью в свете моего прожектора, всего в сотне метров подо мной, и шипевшая, разъедая металл стен колодца (Жаль, что за ними — бетон. Его она почему-то не трогала!).

— Мать! Х-х… — я уже нервничал, — Сколько же… её… там?! Долго ещё… ползти?!

— По моим расчётам того, что было в цистернах, должно было хватить только на тридцать метров колодца. Очевидно, мы просмотрели ещё какие-то каналы подачи. (Говорю же — сканнер сдох!) Так что — не знаю. Но я бы порекомендовала тебе поторопиться. Осталось семьсот три метра.

Вот уж кто умеет ободрить и вдохновить меня в трудный момент!.. Но я даже спорить не стал — чтобы не сбить дыхание. Всё лез и лез. Задыхался. Мускулы сводило. Ноги в армейских ботинках соскальзывали… Плечи занемели… Глаза заливало потом.

Но я — лез.

Хорошо хоть, вместо рук у меня — почти целиком биомеханические протезы! А то пальцы бы уже не выдержали!

Потому что чёртова кислота шипела уже метрах в двадцати. А уж воняла!..

Вот когда у меня появилась возможность подумать и о том, что можно было не полениться (Никто ведь в шею не гнал!), и не выделываться своей «спортивной формой», и притащить сюда лебёдку с тросом… И запасной генератор… Или хотя бы таблетки с гормонами сожрать! Но, как это изящно говорят составители Гос. Бюджетов, хорошая мысля всегда приходит опосля…

Наконец я уцепился за карабин троса дроида, и он почти мгновенно втянул то, что от меня осталось, наверх.

Вывалился я из горловины шахты, когда от поверхности противно выглядящей, и теперь ещё и бурлящее-брызжущейся жидкости было не больше сорока метров (Вот уж спасибо дроиду, намотаю ему троса на лебёдку в следующий раз побольше!). Но минутную передышку получил и так.

Полежал, глотая воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба… Которую до этого гоняли по морю — вернее, по пруду! — с сетями и баграми. Банально звучит, но чувствовал я себя ещё хуже её.

Когда кислота надумала вылиться за скос горловины, я поспешил вскочить, и проигнорировав нежелание ног двигаться вообще, и сгибаться в частности, побежал на выход. Даже пушку-резак не подобрал.

Ну, пробежав с пятьдесят метров, оглянулся. Ф-ф-у-у… Похоже, прекратилось.

Вернулся я назад. Порядок.

Изливается, то есть, потихоньку, но сразу уходит в дренажный жёлоб, и куда-то сливается. Я прошёл в тот угол, который, к счастью, оказался повыше, и поэтому остался незатопленным, и подобрал-таки свои любимые железки… Тут Мать и говорит:

— Быстрее беги оттуда! Дроид! За ним! Прикрывай спину!

Уже двигаясь со всей возможной скоростью, я решился спросить:

— Что… х-х!.. там… х-х!.. такое?!

— Я услышала очень подозрительные звуки. И на остальных сканнерах появились тени! Словно что-то механическое пришло в движение, и сейчас вылезет из стен. Ну, или из подземелий. И это что-то видит и хочет вернуть то, что у тебя в рюкзаке! На твоём месте я бы не стала тратить силы на разговоры, и избавилась бы… от этого! Ну, или, зная тебя, хотя бы от лишнего и тяжёлого оборудования!

Чёрт. Чё-ё-ёрт!!! Конечно, за почти сорок лет она и вправду меня изучила, словно царапины на своей передней панели. Она понимает, что ни за что я не брошу того, что добыл. Ведь раз оно охранялось пусть дедовскими, но столь «крутыми» способами, значит, его потенциальная ценность может быть очень велика!

Впрочем, любимую пушку тоже жалко…

Но бросить пришлось. Правда, только вынув оттуда блок питания — он стоит чуть ли не половину самой пушки, а уж если кислота разъест его… Взрывом всё чёртово подземелье разнесёт. Да и меня заодно!

Словом, я уже не молод. И два часа отработок каждый день на робо-ли не могут заменить марофонских пробежек. А тут ещё чёртов колодец… Сердце у меня ещё своё, и оно здорово билось прямо об мой мозг. Ну, или это мне только так тогда казалось…

Если спуск и осмотр занял у меня два часа (Ещё бы — я осматривал и снимал всё не торопясь: для Матери же, да и для себя, зар-разы любознательного старался! Буквально в каждую дыру нос свой неуёмный совал!), на гораздо более конкретное бегство ушло всего двадцать минут.

Почти поминутно я оглядывался, и это прибавляло мне резвости. Потому что подозрительные звуки и дрожь пола теперь слышал и чуял и я! Слишком уж напоминало рёв машин, несущихся по треку. Или маршевых двигателей при старте. Или автотанка. Или наезжающего на тебя скоростного бронепоезда! Или…

Короче, что-то механическое, и смертельно опасное!

Впрочем, когда я достиг, наконец, своей дыры, ничего из-за ближайшего поворота ещё выбежать, выехать, или там, выкатиться, не успело. Морозный свежий воздух прямо-таки потоком текущий через шахту сверху, показался мне слаще моллукских яблок.

— Мать! — кричу, обнаружив, что она уже затащила наверх всё чёртово оружие, — Где там челнок?! Пусть дроид притащит из него мою запасную пушку!

— Нет уж! — спокойно этак говорит она, словно мы с дроидом были на экскурсии в Букингемском дворце, — Лучше вылезайте оттуда оба. И побыстрее.

Ну, Матери виднее. Вылез сам. Спустил трос, и вытащил лебёдкой и дроида.

Ах, вон в чём дело! Челнок уже стоит прямо у шахты, и Мать озаботилась своими манипуляторами вытащить оттуда и большую пушку, и излучатель антиматерии, и ещё пару любимых смертоносных железок. Я же больше всего обрадовался экзоскелету — сразу влез в него, и схватился за гашетки оружия.

Тут смотрю, дроид, оставленный для наблюдения за дыркой (Виноват. Отверстием. Так учил меня первый Наставник. А дырка бывает только в ж… Вот именно.) шахты, резво вскинулся, заскрежетал (дроид у меня без речевого блока!), и я оглянуться не успел, а он уже скрылся в люке челнока!

Что бы это значило?!

А, ну да. Всё правильно. Я же сам запрограммировал его бежать от мраморных муравьёв, или всего, что даже отдалённо их напоминает!

А там, внизу, копошились зловещей массой, лязгали  и громоздились на спины друг друга, ну очень похожие, и явно вредоносные твари!

Размером они были с кота. Причём — откормленного… И тоже шипели. Правда, коты не лязгают, а эти ещё и лязгали от души, сверкая воронёными полированными боками и клешнями…

Довольно быстро они образовали пирамиду, влезая друг другу на спины, и стремительно приближаясь к горловине моей шахты. Тут я их получше и рассмотрел. Нет, пожалуй, больше они были похожи не на муравьёв, а на крабов. Тела дискообразные. Ног-члеников восемь. И спереди выросты: с не то линзами, не то — лазерами. И ещё здоровенные клешни — по две на брата.

Бедный дроид. Ещё бы ему не испугаться. Мне и самому было не по себе, когда я начал поливать их из плазменной пушки.

Она резала и плавила их стальные тела, и они опускались, словно тающий снег, вниз — к тысячам своих собратьев. Те же, нисколько гибелью жалких сотен не смущаясь (Ну ещё бы — роботы же!), уже громоздили новую пирамиду.

Покосив (правильнее всё же — поплавив) их так с пяток минут, я более-менее заделал пробурённую мной же дыру. Груда сожжённых панцирей громоздилась теперь почти до середины высоты шахты, и новые экземпляры уже только с трудом могли протиснуться сквозь полурасплавленные-полуразрезанные неподвижные тела… Виноват, обломки.

Ну, я плавил и этих настырных наглецов.

Вскоре движение по шахте стало невозможным. Я было вздохнул свободней, но потом вспомнил про могучий гул… И приготовился.

И не зря. В полумиле от меня вдруг стал вспучиваться снежный панцирь равнины.

Послышался грохот, словно глетчер рухнул в океан, и осколки льдин и тучи снега так и брызнули во все стороны!..

Ох и здоровенная тварюга оттуда выползла! А по виду оказалась — хуже кошмара. Странная смесь ракетоплана с богомолом. Да ещё на гусеницах! Пока я ругался и прицеливался, пушка челнока легко разрезала её.

— Молодец, Мать! — говорю, — Похоже, мы что-то здесь точно проглядели! Откуда взялись эти чёртовы роботы? И почему мы их сканнерами не засекли?

— Предлагаю ответить на твои вопросы позже. А сейчас грузись-ка ты со всем нашим добром в челнок, и я его быстро оттуда уведу! — а сама манипуляторами так и мельтешит, запихивая наше барахлишко в трюм…

Смотрю — она права! Вокруг, на расстоянии от полумили до двух, взламывая и круша лёд, вылезают и другие механические твари, явно что-то нехорошее против меня имеющие. И сосчитать их просто невозможно: не меньше тысячи! Ну, или двухсот десяти — как потом оказалось…

Покидал я тоже все наши такие жалкие, оказывается, против толпы металлической нежити, железки, вовнутрь, и мы с дроидом быстренько залезли в тамбур.

Захлопнув люк, Мать дала такое ускорение, что меня буквально вжало в дроида. Чёрт. Только пусть не говорит, что теперь, как порядочный мужчина, я должен на нём жениться… Потом челнок стало так кидать, что и дроид побывал сверху. К счастью, он всегда молчит.

Уже сбросив ход, Мать, предупредив, включила на полную катушку режим дезинфекции. Оказалось, что местные бактерии всё же весьма живучи.

Когда мы успели их подцепить?! Ну, ладно — я. Могли и с потолка нападать. Но — дроид?

Он же наверху был?.. А в коридорах, вроде, ничего такого… А, оказывается, как раз — такого!..

Для гарантии ждали не пять, а десять минут. Ну и вонючие у нас дезинсектанты!

Даром что самые лучшие.

Выбравшись из тамбура и экзоскелета, я прошёл в рубку.

Ноги всё ещё дрожали, поэтому сразу плюхнулся в кресло.

Мать, вкатив мне чего-то жутко болезненного из шприца очередным манипулятором, говорит этак равнодушно, выведя изображения на панорамные экраны:

— Это съёмка плато южного материка, через семь секунд после нашего взлёта.

Ух ты!..

Если культурно, то только этими словами и можно передать мои «незабываемые впечатления»!

Потому что я зарёкся: облегчающие душу слэнговые обороты в журнал не писать.

Огромное пространство мёртвой снежно-ледяной пустыни было буквально изрыто чернеющими пещерами и вылезающими из-подо льда механизмами. И тот, что мы раскромсали, казался просто карликом! В некоторых от носа до кормы было не меньше ста метров! Про внешний вид и говорить жутко: таких монстров и страшилок я не видал даже в видеофильмах о злобных пришельцах, а уж, казалось бы, там-то художники и сценаристы отсутствием воображения не страдают!

Ну а когда все они стали стрелять: кто — огромными снарядами, а кто — и из лазерных пушек, по нам, Матери приходилось только уворачиваться. Случилось и три попадания. Хорошо, что на силовые экраны и энергоблок мы не поскупились. Отделались, как говорится, лёгким испугом.

— Знаешь что, Мать, — говорю уже немного успокоившись, — Для мёртвой планеты я бы назвал её что-то уж чересчур… живой! Давай-ка подумай: кто и откуда всем этим управляет?

— Никто. И ниоткуда. Абсолютно никаких управляющих сигналов я не засекла. Ни на одной частоте. Эфир и сейчас пуст. То есть, всё это нападение — просто Программа.

— Какая, к чертям собачьим, Программа, если все здесь мертвы уже тысячу лет, подложки плат и микросхемы давно сдохли, а обитатели расхаживали в хитончиках, и техники вообще не знали!

— Всё это не является серьёзным возражением. — говорит эта «умница и лапочка» своим бодро-спокойным голосом, — А Программа недопущения того, чтобы эти три артефакта попали в чужие руки, судя по всему, великолепно разработана, продумана, и предусматривала несколько стадий, или степеней, защиты и нападения. И отличную консервацию всех механизмов!

— Что за чушь! Консервация механизмов невозможна без положительных температур — иначе любой металл станет хрупким, а смазка замёрзнет… Не говоря уже об аккумуляторах, и моторах, которые просто сдохнут! Ведь так и было в том чёртовом бункере внизу! А любые температурные аномалии ты бы в первую очередь засекла обычным термосканнером.

— Да, вероятнее всего, засекла бы. Если хочешь, я могу послать зонд, чтобы он отобрал пробу какого-нибудь разбитого нами механизма, и залез в какую-нибудь из пещер, проверить их термоизоляцию — чтобы точно выяснить, как именно они были законсервированы. И найти, где их всё это время прятали столь успешно. Возможно, термопленка и вакуумные стены…

Посопев, и потерев ноющую поясницу, я прервал её:

— Не надо.

Мне представлялось несущественным выяснять это, и рисковать дорогим зондом. Вдруг собьют?.. Главное, что мы оттуда убрались. И вполне целы… Пока.

— Лучше скажи, не смогут ли они подняться к нам сюда. На орбиту.

— Нет, не смогут. Вероятность не выше одной миллионной процента.

— Ну замечательно. — я со стоном встал, — Пойду помоюсь. И пообедаю. С орбиты не улетай. Запусти пару беспилотников. Повыше. Пусть патрулируют весь этот чёртов южный материк. И если что подозрительное — сразу поднимай тревогу. Да, и пушки «Лебедя» все подготовь…

— Они давно готовы.

Из пушек нашего скромного кораблика можно испепелить не то что весь этот южный материк, а и вообще полпланеты. Но не хотелось бы. Всё-таки там есть жизнь. И такая, вроде, идиллически-мирная. Чёрт. Как это нас так провели?!..

Спустя два дня мы этого так и не выяснили. Да оно уже и не представлялось столь важным.

Поскольку мы достигли кое-каких успехов в расшифровке чёртовых фресок.

Правильней оказалось всё же называть их мозаиками: они были набраны из каких-то очень уж ярких цветных отшлифованных и плоских камней. И тот, кто всё это сложил, был настоящий профессионал. Художник. С бешенным терпением.

Пропорции тел и выражение лиц демонстрировали грацию и беззаботность того, кому полагалось быть беззаботными. И сосредоточенность и ум тех, кто на этих первых напал.

А то, что это было именно нападением, признала даже Мать.

Вот как по её трактовке происходили события на этой планете.

Цивилизация развивалась вполне традиционно — от дикости пещер до культуры и науки высочайшего уровня. Вплоть до того момента, когда все желания и потребности человека удовлетворялись без малейшего его усилия, роботами и автоматами, производившими и одежду, и еду, и жилища. Климат с помощью этой сверкающей и кажущейся всемогущей игрушки — Науки! — подправили, на поверхности царило вечное лето.

Однако среди основной массы «ублажённых» и быстро терявших технологические знания и навыки аборигенов нашлись и такие, кто понимал всю гибельность такого развития событий. Ведь отупевшие от счастья и безделья разленившиеся люди теперь полностью зависели от машин. И если бы что-то сломалось, или машины взбунтовались, все… Вернулись бы к пещерам! Если не хуже.

И нашлась часть фанатиков, свято веривших в свою правоту, которые удалились на Южный материк, никем не востребованный из-за сурового оледенения, и там, под поверхностью, построили себе техногенное царство, последний Бастион Человеческой Науки.

Они уже не пытались обратить всех восторженных бездельников в свою веру в «Прогресс и Высшее Предназначение человеческого Разума», а просто разрабатывали средства глобального «осчастливливания» на вечные времена этих самых бездельников.

Ну и преуспели в этом.

Для этого и служили те артефакты, что столь тяжко мне достались.

Первая дудка (и мне было трудно не согласиться с этим, глядя на буквально документально передающее процесс изображение) служила для превращения человека в…

Ну да, вы уже догадались — в дразнилку.

Вторая — для обратного процесса.

Третья буквально сравнивала горы и Города с землёй, разрушая все здания до фундаментов.

Вот уж не думал я, что акустическое воздействие может быть столь сильным! Но местные учёные, вероятно, ушли куда дальше в овладении тонкими силами, управляющими живой и неживой материей. Мать сказала, что ничего принципиально попирающего, или там, отрицающего законы Природы в такой дудке нет. Подобранные в резонанс с определёнными атомными и молекулярными частотными структурами излучения (одним из каковых и является звук) могут их изменять вполне определённым образом.

Ну, она всё это изложила весьма доступно, теми словами, которые я почти понимал — она знает, я ненавижу читать справочники и технические словари. А уж про школьный учебник физики помню только то, что он был синего цвета.

Так вот и получилось: почти как у Герберта Уэллса. С одной стороны — беззаботные сибариты-потребители элои на цветущей планете. И озлобленные, но во что бы то ни стало желающие спасти «загнивающее» человечество от самого себя, учёные-аскеты морлоки — с другой.

Моральные аспекты применимости разработанного безобразия, учёных, оказывается, сильно волновали. Они даже поделились на два Лагеря. Одни, вроде (этого даже Мать не поняла), пытались доказать, что преобразовывать нужно только добровольцев. Другие — что всех подряд «бездельников и лентяев, утративших человеческое достоинство и облик».

Словом, так или иначе, первая и третья дудки были применены. От городов остались руины, «бездельники-элои» превратились во всеядных и беспечных птичек.

Однако проследить за развитием событий учёным не удалось: у них началась гражданская война. Вот в процессе её и были созданы почти все те жуткие механизмы и устройства, что чуть не прищемили нам с дроидом хвост.

Сама война изображена не была. Но кто-то в ней определённо победил.

И этот Кто-то, не решившись уничтожить все три устройства, всё же надёжно спрятал их, и озаботился созданием защиты, и консервацией охраняющих механизмов. Быть может, со временем планировалось всё-таки преобразовать всех дразнилок обратно. Не знаю, не знаю… Но сделано ничего не было. И все Учёные погибли. Кто-то, или что-то уничтожило их.

И вот мы с Матерью опять оказались перед моральной дилеммой.

То есть — спасать ли всё «потерянное» человечество очередной идиотски погибшей планеты из облика и сути птиц, ведущих, явно, как и их предки, весёлую и беззаботную сытую жизнь…

Словом, вернуть ли всех вновь к человеческому обличью, с тем, чтобы, как водится, набивая шишки и разбивая носы, цивилизация двигалась традиционным путём — к механистическому обществу Высоких Технологий и Познания Вселенной и Себя.

Или оставить всё — как нашли. Признав верным решение чёртовых учёных-морлоков…

Проблема совершенствования «морального облика» бывших обитателей этой планеты, как всегда, не сильно меня беспокоила.

Меня как скраппера они устраивали и в виде потенциально дорогостоящих птиц!

Поэтому, мирно переругиваясь с Матерью, и отсыпаясь, я добрых три дня валял дурака, контролируя одновременно, что внизу, во льдах, всё спокойно. Все здоровенные механизмы убрались, убедившись, что мы им не по зубам, обратно под лёд. И залегли, словно медведи в берлогу, в очередную спячку.

Нужна ли ещё кому-то их боеготовность, и сохраняется ли она, меня проверять как-то не тянуло.

Зато свербило у меня в мозгу другое.

Ни один скраппер не продаст ничего, не убедившись в безопасности и работоспособности добытого…

Потому что за такое можно слупить примерно вдесятеро дороже!

Первое тестирование странных устройств аудиовоздействия мы решили провести, разумеется, на наших пленниках. Ну и на мне.

Мать подготовила странную штуку, с помощью которой она собиралась в нужную дудку дуть. Ошибиться, которая из них нужная, было невозможно: они отличались и внешним видом, и размером.

Первая походила на флейту. Вторая — на тромбон. И третья — на саксофон-баритон. Ещё бы: чтобы порушить здания, нужно что-то побольше…

Перегрузил я всех дразнилок на всякий случай в одну самую большую клетку, и Мать усилила её решётку титановыми прутьями из кладовой. Сам я тоже залез в клетку (Другую!), и Мать заперла её.

— Волнуешься? — спрашивает она вдруг.

Не ждал такого, растерялся. Она, конечно, любит меня. Ну, по-своему… Но раньше как-то таких вопросов не задавала.

— А то!.. — говорю. — Чего уж тут скрывать. Я даже с Ивой так не волновался. Ну, тогда, помнишь? Когда мы её… проверяли.

— Я помню. — ещё бы ей не помнить! Чуть ли не сама меня к этой проверке подтолкнула, всё-таки, — Но там мы проверяли не тебя, а просто робота. Пусть и андроидного типа. А ты — человек. Из мяса и костей. Вдруг что пойдёт не так, как надо? Что тогда мне с тобой делать?

— Ну как — что? Продашь меня в Ксенолэнд! Ха-ха… — чувствую, обиделась. Даже молчание какое-то… Сердитое. —  Извини. Шутка не получилась.

— Согласна… Может, всё-таки, передумаешь?

— Н-нет. Я… хочу просто сказать тебе спасибо. Так, на всякий случай. Ты… Мне было приятно летать и работать с тобой. Ты у меня молодец.

А теперь дуй давай, пока я окончательно не сдрейфил! Надо же мне и такое попробовать!

— Да уж. Почти всё остальное ты уже попробовал… Хорошо. Дую.

Может, она и дунула. Я ничего не услышал. В первые секунды ничего и не ощущал.

Потом — пошло-поехало.

Голова поплыла, словно перепил огненного Друмса. (Коктейль такой, изготовляют на Зеноне-3. Потому что только там растёт травка «Бред Собачий». Потом как-нибудь расскажу, кто и почему её так назвал!)

Тело… тоже, вроде, как-то стало изменяться.(?!) Вот чёрт, больно!

Пришлось сесть, а потом и лечь. Смотрю сквозь прутья, а бедным птичкам тоже туго приходится. Вон — одна уже повалилась лапами кверху и истошно так орёт! Другие ей вторят, а сами по вольеру ползают. И начали они меняться.

Однако не быстро. На полное превращение ушло три часа. Это Мать мне потом рассказала, и показала запись — она, конечно, всё сняла, с двенадцати точек. Для отчёта. Так что посмотрел, когда пришёл в сознание — ускоренно, конечно, а чего тут рассусоливать и изучать! Пусть учёные изучают. (Если продам, конечно, технологию превращения…)

Только произошло это много позже. А пока мне было не до этого. Окружающее пространство стало быстро вращаться… Меня куда-то понесло… В глазах почернело, стало подташнивать, и… Словно провалился в вату.

Очнулся от шума: криков и возни.

Открываю глаза. Лежу я, оказывается, на полу. И смотрю прямо в вольер к дразнилкам.

А они не то дерутся, не то… сексом занимаются. Да ещё как орут при этом.

И то, что все они теперь оказались в облике крохотных голых человечков, нисколько меня не удивило.

Плевать мне на это было тогда…

Башка у меня просто разламывалась от дикой боли, и я уже не мог слушать — прямо как ножом по стеклу! Как бы заткнуть их!..

— Мать! — кричу даже не вставая, — Заткни их!

Мать не оплошала.

Тонна холодной воды угомонит кого угодно. Правда, она тут же включила продув тёплым воздухом — чтобы обсохли, значит, и не простудились.

— Что у нас есть от головы? — спрашиваю, а сам потихоньку пытаюсь принять более вертикальное положение. Сам глаз не отрываю от дразнилок. Наконец, держась за прутья, удалось сесть.

— Гильотина. — говорит моя юмористка. А сама подносит снаружи к решётке манипулятор с таблеткой и стаканом воды. — Но вряд ли ты согласишься. Поэтому — вот. Это должно помочь. Разжуй как следует.

Сделал как она говорит. Я почти всегда её слушаюсь. Не верите? Ну и ладно…

Через пару минут и правда, отпустило. Встал я, осмотрел уже себя.

Да нет — ничего страшного, вроде. Мужик как мужик. Только голый — одежду-то я на всякий случай заранее снял. Ощупался со всех сторон. Нет, кожа как кожа. Перья, вроде, не выросли. Живота не намечается — ну ещё бы, столько бегаю! Ноги, конечно, могли бы быть и не такими волосатыми… Да и пускай их: не девушка, чай — замуж не выходить. Так что брить не собираюсь!

— Мать, — говорю, — Почему со мной… ничего не произошло?

— Это просто. Мы же использовали тот аудиоприбор, который возвращает в человеческий облик. А ты и так человек. Но вот побочных эффектов, каюсь, не предвидела. Извини.

— Это каких-таких побочных эффектов? — я насторожился.

— Ну, хвоста, например.

— Чёрт! — я так и завертелся вьюном, пялясь себе на… Но там ничего не было!

— Ха-ха. — говорит моя «умница и лапочка». — Извини ещё раз. Не удержалась, чтобы не опробовать твой фирменный стиль юмора. Это была шутка.

Я открыл рот. Потом опять закрыл. Вот блин. Она права. Юмор у меня и правда, хромает.

— Ладно, юмористка, выпускай меня. Пойду молодёжь развлекать.

Вблизи человечки смотрелись ещё нелепей, чем издали.

Мужчины на тонких ножках, но с бородами и отвисшими животами. Впрочем, живот у женщин ничем не уступал, а грудь была… в принципе, неплохая, но почему-то пигментированная у сосков в ярко-оранжевый цвет. Все они были жутко грязные, и, конечно, нечёсаны. Поэтому напоминали несерьёзных детей, надумавших поиграть в пещерных охотников. Им бы ещё каменные топоры в руки…

Поскольку я подошёл к ним неодетым, первыми отреагировали, естественно, женщины.

Они прямо-таки кинулись к передней решётке, и взоры их оказались направлены только на… мои причиндалы. Они громко что-то залопотали, но ни слова, конечно, я не понял. Особо наглые стали даже тянуть руки.

— Мать, о чём они говорят?

— О твоём грандиозном «достоинстве», конечно! Впрочем, говорят — неверная формулировка. Те слова, что удаётся идентифицировать, означают буквально: «Член!», «Большой член!», «Секс!», «Хорошо!».

— И… всё?

— И всё. А чего ты ждал от птиц в примерно пятисотом поколении?! Скажи спасибо, что у них сохранились хоть какие-то слова!

— То есть, хоть внешне они — люди, мозги у них остались… птичьи?

— Да. Ты очень точно описал ситуацию. Но не стесняйся меня — если кто-то из них привлёк тебя — смелее! Женщинам ты точно очень понравился!

Говорю же — общение со мной сильно сказалось на Матери.

Подошёл-то я на пару шагов, но так, чтобы эти развратницы озабоченные дотянуться всё же не могли. Странно. Три мужика ко мне — такому большому и симпатичному — интереса не проявляли. Впрочем, как и страха. Они оглядывали свою клетку, иногда перебирались из угла в угол, и что-то пытались жевать: кто — подстеленный матрац, кто — край поилки… Иногда тоже что-то бубнили. Нетрудно было догадаться, что есть хотят.

— Мать! Пусть-ка дроид притащит ящик с этими… ну, местными бананами.

Вид дроида не испугал, а бананов — когда я вынул парочку — сильно обрадовал. Выкрики и протянутые руки сразу показали мне, что теперь я точно, «большой» шеф. Ну, я и не оплошал:

— Еда! — говорю. Нет, лопочут по-своему. Я повторяю громче, и вожу бананом у решётки.

Слышу, самый старый мужчина отреагировал. Пытается, но произнести не может — не привык, видать, пользоваться для имитации нормальной-то речи человеческими гортанью и языком. Ну, примерно двадцать шестая его попытка почти получилась. Он смог, наконец, повторить:

— Еддэ! — за что сразу я ему в руку просимое и всунул!

Как все сразу на него накинулись! Ах вот вы, значит, как…

— Мать! Облей-ка всех безбанановых скотов из брандспойнта! — Она так и сделала.

Теперь мой «умник» сидел один в углу клетки, и уплетал банан за милую душу. Остальные пытались осмыслить ситуацию. Я уже устал водить следующим фруктом, выговаривая на все лады, что это еда, потом смотрю — сдвинулось дело. Теперь одна, а потом и все остальные самки тоже… стали упражняться в изящной словесности.

Произношение, конечно, оставляло желать… Но каждая по фрукту получила — хотя бы за сообразительность. К счастью оставшиеся два мужчины тоже догадались, как меня ублажить.

Ф-ф-у-у… Теперь хоть одно слово они знали, и соотносили с понятием. Прогресс.

Но если рассуждать логически, я смогу научить их по-своему, а сам-то их язык учить не собираюсь уж точно. (Ещё не хватало мне щёлкать, пищать и булькать!) Значит, если эту планету заселить снова людьми, все будут говорить по-английски?

То-то ксеноисторики удивятся, когда найдут!

Между тем смотрю, самая сообразительная симпатичная (ну, если абстрагироваться от роста, пуза и гнилых зубов) дамочка, доев банан, снова подошла к решётке, и руку тянет к моему… Хм! Бессовестная! И ещё смотрит — то на это, то мне в глаза. И ещё что-то говорит. Одно слово.

Блин. Тут надо выбрать. Или называть эту штуку по-ихнему, или по-английски.

Краснея, в немногих словах объяснил всё же нахалке, что это, и как называется.

После этого я понял, что если словарного запаса у местного электората и не хватает, это с лихвой компенсируется жестами и хитрым подмигиванием. Продолжать урок мне почему-то расхотелось. Пришлось отойти, и натянуть хотя бы брюки. Кстати, мужчины, расправившись с фруктами, только «еддэ» и просили. А на самок своих даже не глядели. Не могли привыкнуть к их новому виду?.. Пресытились?..

— Мать. Что это они делали, когда я очнулся?

— Дрались. Очнувшись, некоторые кричали, некоторые метались. Потом  стали орать, ругаться, и драться.

— А… э-э… что при этом кричали?

— «Чужой»! «Убить»! И ещё что-то про еду. Возможно о том, что надо убить, а потом съесть!

— Мать! Прекрати. Лучше скажи, можно ли им вернуть… человеческий облик? Ну, в смысле, чтобы они вели себя по-человечески, а не… как пошлые шлюхи, у которых только это на уме, и безмозглые ленивые обжоры?

— Нет. Ответ однозначный. Я уже провела сканирование их мозга. Вот, я тебе покажу, что имею в виду. И способность соотносить предмет и его наименование тебе не поможет. Как и им. Не обольщайся — это рефлексы. С высшей нервной деятельностью ничего общего здесь нет. — Мать вывела на три экрана пульта три мозга. Первый — мой. Второй — «очеловеченного» дразнилки. Третий — его же, но… До этой процедуры.

Различия потрясали.

Вернее, различия с моим мозгом потрясали.

А вот у мозгов дразнилок различий не то, чтоб вообще не было, но они были минимальны.

— Чё-ё-рт! — снова вырвалось у меня, — Ты что же, пытаешься мне сказать, что если мозгами не пользоваться, то они очень быстро… э-э… усыхают? И их хозяева… э-э… тупеют?

— Точно. И не только резко тупеют, если считать это научным термином, но и накапливают некоторые необратимые изменения. Вот, смотри, — она стала на изображении модифицировать и выделять отдельные участки разными цветами. — Это — в мозгу главное. Кора. Она отвечает за самые сложные функции и навыки. Высшую нервную деятельность, проще говоря.

Видишь — у них практически нет складок, если сравнивать с тобой. Но если сравнивать с обычной птицей, — она включила ещё экран, и не забыла подписать изображение: «курица земная», — всё же несколько получше… Вот здесь — зона, отвечающая за зрение. Больше даже твоей. А вот — обоняние. То есть, практически отсутствует. — А это — не хочу никого обижать — творческое мышление.

Испытав порыв вполне понятной гордости за своё «творческое мышление», я надулся как индюк.

— А вот так эта зона выглядит у так называемых творческих людей: писателей, учёных, инженеров. — моя гордость сразу как-то сдулась. Ещё бы — оказывается, у них эта фигня раза в полтора больше, активней и функциональней, как не без ехидства пояснила моя «умница».

Но суть я всё равно схватил:

— Значит мозг — как мускулы? Если не тренировать и не пользоваться им… м-м… изо всех сил, то — отмирает?

— Ну… можно и так это сформулировать. Да. Но не отмирает совсем, а, скорее, сильно уменьшается в объёме, чтобы не мешать тем зонам, что отвечают за жизненные потребности, которые в данный момент используются больше всего.

— Обратимы ли такие изменения? Ну, в смысле, смогут ли дразнилки со временем снова стать нормальными людьми?

— В-принципе, кое-какие обратимы. Людьми в том смысле, который ты подразумеваешь, эти птички, конечно, стать могут… Теоретически. Лет этак через пару миллионов. Но будут ли они от этого счастливей?

— Ты это о чём?!

— Об их жизни. Вот смотри: сейчас они беззаботны. Веселы. Все интересы, — она снова покрутила мне на экране их мозг с цветными зонами, — сводятся к еде, сну и всё тому же сексу.

И всё это сейчас полностью в их распоряжении. Плодов вокруг полно. На планете — сам видел! — вечное лето. Яйца высиживать не надо — достаточно отложить их в тёплый песок пляжей. Естественных врагов у птиц здесь практически нет. Да и с сексом у них всё в порядке. Поэтому…

Пытаюсь, как ни глупо звучит, вразумить тебя. Если даже ты обратишь их всех снова в людскую форму, они уже в Человека Разумного здесь не превратятся! Вероятность — ниже четырёх процентов…

— ЧТО?!!! Как это — не превратятся? Почему?!

— Очень просто. Нет стимула.

— ?!

— Ну вспомни ты хоть немного историю. Человеческую историю. Пока не настал Ледниковый период, и не возникла потребность приспосабливаться к новым условиям: ну, там, находить пещеры, охотиться (а не собирать плоды), одеться, чтобы защитить голое тело от морозов, изготовить, наконец, орудия для охоты, защиты от хищников, и пещерного быта… Ну и всё прочее такое — обезьяны и не чесались!

Я имею в виду, пока здесь вечное лето, нет врагов, и еда под боком, у местных обитателей нет никакой реальной причины развивать свои мозги!

— И… что прикажешь делать?!

— Ничего. Мы же не сможем вернуть сюда смену сезонов года. Для этого пришлось бы сместить обратно ось вращения всей планеты! Судя по геомагнитным аномалиям именно это и было здесь сделано.

— У-у-у… — вырвалось как-то само у меня, и ещё несколько сочных слов, которые дразнилки-самцы (Чёрт! Не поворачивается язык назвать их мужчинами — с такими-то животами.) попытались за мной повторить, очевидно инстинктивно почуяв что-то родное… Всё это время самки продолжали тянуть ко мне руки в тщетных призывах, а самцы всё ещё обшаривали пол — очевидно, в поисках остатков пищи.

Подумав, я приказал дроиду кинуть им ещё фруктов — теперь все, в том числе и смущавшие меня (Чисто на уровне рефлексов!) дамы, были при деле.

— Знаешь, Мать, ты права. Наклонять планетарную ось я не собираюсь. Кстати — а что, сохранились машины… которыми они всё это сделали?

— Нет. Они разобраны. А одна из них, кстати, находилась на горячо тобой любимом южном Полюсе. Как раз у большой пещеры. Посетим?

Иногда её юмор уж слишком… Напоминает мой. А я от своего юмора… Хм-м.

— Нет. — я ещё сердился. — Давай лучше подумаем, как быть с… этими! — я кивнул на клетку.

— Ну как — как быть? Превратим их обратно в птичек, да продадим. Тогда цель их жизни — сытная еда и… всё остальное, будет гарантирована. Ксеноленд  уж позаботится.

— И… что? Нет ни малейших шансов, что они… в смысле вот в таком виде — разовьются до Цивилизованности? Даже если мы… подбросим им на планету, скажем… Врагов каких?

— Полагаю, что нет. Шансы — я тебе уже сказала. И дело не только в мозге. Посмотри на их размеры.

Видишь — они не выше двух футов. Я думаю, они так измельчали от всё того же безделья! Мне кажется, ни орудия, ни пещеры, ни враги им уже не помогут — я даже опасаюсь, как бы их попросту не съели! Ну, как австралийских дронтов. То есть, деградация и умственная и физическая, зашла настолько далеко, что стала необратимой.

Мрачно разглядывая этих несчастных придурков, причём почти добровольных, я всё не мог решить, что же мне с ними делать.

И так и так получалось плохо.

Всё же… Раз мне нужен совет эксперта, лучше воспользоваться самым надёжным! Собой.

— Мать! Давай следующую дудку. В-смысле, первую. Превратим обратно: этих в птичек, и меня туда же!

Молодец она всё-таки у меня. Даже не спорила. Буркнула только сердито так:

— Лезь обратно в клетку. — и дверцу за мной заперла. Перестраховщица ворчливая.

О-о-ох!..  Нет, больно на этот раз не было, но снова провалялся я без сознания часа три.

А когда очнулся, было это… НЕЧТО!

Вам бы тоже так показалось, побывай вы в шкуре (вернее — перьях!) птицы!

Мать у меня умная — догадалась прямо к прутьям принести большое зеркало. Правда, поставила так, чтобы я не мог дотянуться… Говорю же — умная.

Ну и я не подкачал: как стал орать и беситься, слюной брызгать, глаза закатывать. Даже по полу покатался на спине, дрыгая чешуйчатыми лапами. Тогда она говорит:

— Кого ты собираешься надуть? Я же снимаю твою энцефалограмму. Там чётко видно, какой ты зловредный идиот, опять пытающийся разыграть меня.

Вот так всегда с ней. Подстраховалась. Впрочем — молодец. Заботится.

Открыл я рот, чтобы извиниться, и…  Чёрт! Слова застряли. Так, что-то вроде свиста и клёкота.

Попробовал ещё. Ага, уже лучше. Даром, что дразнилки могут воспроизводить любую речь.

— Эзвыны, Аат! — говорю, — Даваэ абрадна!

— Ну уж нет, — говорит, — Если сейчас я подую куда положено, все они тоже — снова превратятся в человечков!

Об этом я не подумал. Вернее — подумал, но… Забыл. Вот, значит, как происходит оглупление! Чёрт! Чёрт! Впрочем, я недолго расстраивался — переключился на зеркало.

— Сто зэ дэлат?! — спрашиваю, а сам всё на себя любуюсь. Хвост-то, хвост — какой шикарный! И оперение — яркое, цветное! Прямо радужно переливается! Хорош! Призовой петух! А где мой курятник-гарем?! (шутка.)

Потом думаю — не дай Бог, кто случайно увидит, если Мать, как обычно, делает запись на все двенадцать камер… Нет, кое-кто, конечно, и сейчас увидел — вон, все семь идиотов. Вылупились, как на пряник медовый.

Особенно самки! Только что слюни не пускают…

— Ну, что делать, мы решили давно. Надо подуть в дудочку там, где будешь только ты и она, а эти чтобы её не слышали. Поэтому вылезай-ка, — она отщёлкнула замок клетки, — и иди в челнок. Придётся отвести его на пару сотен миль от «Лебедя». Через вакуум звук уж точно не распространяется.

Потопал я (если полупьяное заплетание можно так назвать) на своих новых ногах-лапах к челноку. Проклятье! Чтобы влезть, пришлось протискиваться — пузо торчало, и крылья мешались!

Заодно обнаружилось, что когда где-то чешется — фиг почешешь! Или надо садиться, как идиоту, на пол, и ногой (!!!) чесать, например, за ухом. Нет — вы как хотите, а я — за руки!.. Даёшь обратно любимые верхние конечности!

Но вот, наконец, я в челноке. Мать отвела его на пару сотен миль (я, конечно, не удержался при ускорении — опять грохнулся на пятую точку. Хорошо хоть, падать невысоко, да и перья. Мягко.)

Дальше всё прошло как по нотам. Три часа блаженного забытья, и вот я — снова я!

Ох!..  Давненько я не был так счастлив!

Мать права — я любитель… Экстрима и острых ощущений. Но сильно нервный. Поэтому первое, что я сделал, вернувшись на корабль, проконтролировал наши запасы рома. Порядок. Полторы бутылки там ещё осталось.

Ну, в смысле, потом, после того, как «проконтролировал». И «полечился».

Мать даже слова не сказала — видела, что я на взводе. А на кого мне злиться, как не на самого себя?! Сам дурак. Скраппер чёртов. Я так Матери и сказал, когда вторую бутылку ополовинивал. На что она поспешила заверить меня, что и пьяного… и трезвого… и даже в перьях — она меня уважает.

Вот и умница. Я даже чмокнул её в центральную консоль. И пошёл спать.

Похмельный синдром отлично сняла очередная таблетка из нашей весьма богатой аптечки.

Захожу в большой грузовой трюм, где мы ставили «социально-бодиформацион-ные» эксперименты. Ага, Мать уже всех пленников снова разъединила по клеткам, и позаботилась покормить. Но видок у них… Странный.

— Ну, как они тут?

— Неплохо. Я рассадила их, чтобы не дрались.

— А что, им опять что-то не понравилось друг в друге?

— Да. Ты будешь смеяться, но, похоже, после знакомства с тобой самок перестало устраивать… мужское достоинство этих несчастных самцов. Они требовали чего-то… Большего!

У меня не хватило сил даже ругаться с этой юмористкой. Настолько я был, как говориться, по горло сыт дразнилками и их планетой с чёртовыми дудочками.

— Рассчитай-ка, — говорю,- курс домой.

— Мы… возвращаемся?

— Да. Этот рейс закончен.

— А что… с дудками? Мы их берём с собой? И разве ты не собираешься проверять третью в действии?

— Собираюсь. Но — позже. Помнишь планету Эррикаторов?

— Это где тебе наваляли по полной, а меня с «Лебедем» чуть не сбили?

— Ну, если потерю левой руки, и пробоину в броневом корпусе так называть… То — да. У меня ещё тогда была смутная мыслишка, что когда-нибудь я вернусь… Да и то сказать — если они выйдут в космос, и будут столь же агрессивны… Человечеству не поздоровится! И вот я, «Ужас, летящий на крыльях Ночи, я, пучок волос, забивший ваш унитаз!…»

— Хватит цитировать дурацкий мультик! (Стоит мне упомянуть мультик «Черный плащ», Мать прямо сатанеет – ну вот не нравится ей тамошний неназойливый юмор…) Ты что, серьёзно намерен сделать это?!

— Шучу, конечно. Хотя… Не продавать же ТАКОЕ нашим — что воякам, что учёным?! Сама представляешь — через пару лет камня на камне не останется, и даже ось, может, выпрямят — особенно, если рассказать, как всё было. Да и вообще, у меня, по-моему, начинается аллергия на всякие глобальные «улучшители Жизни». Я имею в виду чёртовы Овеществители, и их хозяев…

— Я могу рассчитать…

— Да, я знаю, что ты рассчитаешь вероятность! И будешь тысячу раз права. Я просто не хочу везти на землю такие игрушки! Пусть я алчный и вредный скраппер, но люди — это люди. Они мне ничего настолько плохого не сделали!

— Чёрт. — это она (!!!) говорит! — Тогда получается, что мы опять столь ценное инопланетное д…мо спалим на чьём-то солнце?

— Ну уж нет! Спрячь-ка его подальше, за реакторами, и пусть побудет на нашем корабле. Я бы сказал, что эти штуки пострашнее, чем наши ядерные фугасы и противометеоритные пушки. А мы по дороге сделаем крюк, и спрячем их от греха подальше на Астероиде Квимби Лысого. — ну, поскольку хозяина давно нет в живых, а про астероид знаю только я, спрятать там можно не то, что дудочки, а и весь Космофлот! (Как-нибудь потом расскажу, как я обезвредил — говоря проще — пристрелил! — очередного претендента на должность «Властелина Мира»! И не ту версию, что вижу обычно во сне, особенно после очередного «контроля» запасов рома, а правду — она ничуть не скучнее!)

— Теперь-то я найду способ посетить и гранахов, и перрисов! Небольшая (не дольше, чем на пару недель) трансформация, пожалуй, позволит нам собрать с их планет всё, что мы тогда так и не отвоевали… И собрать абсолютно мирно! И – без хлопот!

— Ох, ка-а-акой ты оказывается, жадный, коварный, и мстительный!

Я только посмотрел на её центральную консоль.

Больше шутить не буду. А то Мать учится похлеще дразнилок…

Андрей Мансуров

Использована иллюстрация с сайта Best-Wallpaper