Мощь метода!

Система Станиславского, словно вобравшая в себя весь предшествующий космос актёрства и режиссуры, зажгла новые театральные возможности, дав обновлённый театр: словно приближенный к космосу бытия: не даром вошло чуть ли в повседневный речевой обиход громовое станиславское: Не верю!

Верить должны все – да так, чтобы меняться душами, через причащение высотам искусства в том числе.

Известно: из богатой купеческой семьи, и жизнь поначалу складывалась соответственно: после окончания гимназии, начал службу в семейной фирме; но в семье увлекались театром, в имении Любимовка был театральный флигель, где Станиславский, ещё впрочем, не взявший знаменитого псевдонима, начал театральные эксперименты.

Представлял ли тогда сам космос своей системы?

Или уже опробовал её, выходя на любительскую сцену в доме А. Карзинкина, играя уморительного Подколёсина?

…он словно очищал актёрскую деятельность от рутины, в режиссуре предлагая такие ходы, какие раньше не мыслились; в январе 1981 года официально взял на себя руководство режиссёрской частью в Обществе искусства и литературы.

Забушевал Уриэль Акоста; вспыхнул переогромленный страстями Отелло, Фома из «Села Степанчикова» нравоучительно мучил других…

Последнюю эту свою постановку и роль Станиславский выделял среди прочих.

…в «Славянском базаре» рождается идея: за долгим-долгим, истинно купеческим обедом; идея, обретшая плоть в образе одного из самых знаменитых театров мира: обновившего представление человечества (той его части, что способна воспринимать театр) о театральной миссии…

Роскошь ролей самого Станиславского: сплав режиссуры и актёрства давался естественно, как дыхание.

В первом сезоне – Тригорин: трагический и несчастный, медленно, будто таинственной галереей уходящий от себя настоящего.

Штокман, противостоящий обществу: враг народа, на деле являющийся его другом; общество, погрязшее в суммах предрассудков…

Станиславский размашисто-красив…

Чайка летит над миром, сорвавшись с занавеса театра; чайка летит, поражая воображения психологической новостью русской драмы.

«Мёртвый души», увиденные через призмы системы Станиславского становятся новым прочтением такого домашнего для русских Гоголя…

Всё, что играет на выразительность – благородно.

Всё, что играет на вечность – имеет повышенное значение.

Думается она – не представимая – щедро встретила великого актёра и великого реформатора театральной сцены.

          Александр Балтин

фото из открытых источников