«…И весна, всё близка
И зими́ца узка,
Звёзды белы и птицы поют нам небесно – не бесы.
И на улице – улей любвей молодых,

Дым из солнца, лазурный – сто огненно-синий
Смех лошадок седых!!
Радость! – тает, ах тёплый не жалящий иней…»

(Т.Чурилин)

«Младенец март возрос – ручей ломает лёд,
Апрельски алый день темнеет нежно в небе.
Благослови, Господь, венец весны – Твой год
Идёт и наступил, конец моей амебе…».

(Т.Чурилин)

У Тихона Чурилина вся жизнь — Весна, в которой всегда Март.

Свой портрет в 1939 году Чурилин описал в стихах так:

«….Крадясь, выкрадывает старость Волос слепительную синь, А мозга солнечная ярость Всё кружит сердце, Фебов сын. И светятся виски седые, Как зайчики двух зимних солнц, Глаза же — солнца молодые, Реальнейшая явь, не сон».

Я – гений убитого рода… в лице урода

Известно, что Чурилин в действительности обладал крайне непривлекательной внешностью и это видимо знал, когда в 1914 году писал это стихотворение «Во мнения»:

«Я счастье народа

Я горе народа.

Я – гений убитого рода,

Убитый, убитый!

Вглядись ты –

В лице урода

Мерцает, мерцает, тот, вечный лик…».

1913 — 1916 годы, лучшее время для Чурилина и для его поэзии. Он знакомится с новыми, важными для себя людьми — художниками Ларионовым и Гончаровой, с Хлебниковым, с Мариной Цветаевой и её сестрой Анастасией. «Тихон был некрасив, но очень интересное лицо – смуглый, как цыга, с иссиня-чёрными волосами», — таким вспоминается Чурилин его современнице Татьяне Ивановне Лещенко – Сухомлиной.

Анастасия Цветаева так описывает Чурилина: «Однажды, переступив порог Марининой комнаты, жила она тогда в Борисоглебском переулке, – я увидела в первый раз поэта Тихона Чурилина. Он встал навстречу, долго держал мою руку, близко глядел в глаза восхищенно и просто, в явной обнажённости радости, проникания, понимания, человек в убогом пиджачке, в заношенной рубашке, чёрноволосый и не смуглый, нет – сожжённый. Его глаза в кольце тёмных воспалённых век казались чёрными, как ночь, а были зелёно-серые…». Марина Цветаева о тех глазах написала: «А глаза, глаза на лице твоём! Два обугленных прошлогодних круга!..».

И далее Анастасия продолжает о Чурилине:

«Его рот улыбался и, прерывая улыбку, говорил из сердца лившиеся слова, будто он знал и Марину и меня… целую уж жизнь, и голос его был глух… И не встав, без даже и тени позы, а как-то согнувшись в ком, в уголку дивана, точно окунув себя в стих, как в тёмную глубину пруда, он начал сразу оторвавшимся голосом, глухим как ночной лес… Он… брал нас за руки, глядел в глаза близко, непередаваемым взглядом, от него веяло смертью сумасшедшего дома, он всё понимал… рассказывал колдовскими рассказами о своем детстве, отце-трактирщике, городе Лебедяни… и я писала в дневник: «Был Тихон Чурилин, и мы не знали, что есть Тихон Чурилин, до марта 1916 года».

Однако о нём упоминали некоторые представители Серебряного века: Владимир Маяковский, Алексей Кручёных, Шершеневич, Осип Мандельштам, Борис Пастернак, Николай Асеев. А Велимир Хлебников включил Чурилина в число сопредседателей Земного шара. Александр Блок жалел, что «пропустил гениального поэта».

«…У Н.Н. Асеева, в его жилье на Мясницкой в доме Вхутемаса были тогда дни приёма, куда собирались все боевые и путевые пишущие и делающие. Здесь бывали: Б. Пастернак, М.М. Синякова, Маяковский В.В., Брик О.М. и тогда ещё льнувшая к этой буйной заводи «плотва»: В. Катаев, В. Инбер, С. Гехт — молодежь, без имени, но с порохом!…», — писал о них Чурилин.(1)

Тиша-то – чумной, шамашедший!…

Имя поэта и прозаика Тихона Чурилина (1885-1946), к сожалению, мало известно широкой современной публике, его творчество пребывало в забвении девяносто лет. При жизни Чурилина вышло всего лишь два поэтических сборника (общим тиражом 430 экз.) и повесть «Конец Кикапу». «…Многие удивлялись, а многие качали головами и пророчили: с ума сойдет, быть худу… я был несомненным вундеркиндом…», — писал о себе Чурилин. (1).

Да некоторые считали его сумасшедшим. Его приближённые достоверно знали, что это не так. А, если почитать его стихи…ну, хотя бы это:

«….В палатах, в халатах, больные безумные.  

Думают лбы —     

— Гробы.

Душные души, бесструнные,  

Бурумные.  

Вот ночь.

Вскачь, вскочь, пошли прочь

К койкам-кроватям своим.  

Мир им,  

Братьям моим.     

Спят.  

Тихо струится яд,

В жилах их — кровь течёт вспять,  

От смерти, опять.  

Снятся им черти, ад.

      Ааааа!!…».

(стихотворение «В больнице» Тихон Чурилин)

Ну, и кем считать Тихона Чурилина? Может, он просто странный поэт, ну и одарённый несомненно?… Евгений Евтушенко считал так:

«У Тихона у Чурилина
душа была не чернильная,
и не сходил он с ума,
а просто с него он спрыгивал
с невидимыми веригами
в так видимые дурдома.
А было их столько наставлено
в поместье товарища Сталина,
что боком не обойдёшь,
и не докричаться до помощи
в таком агромадном дурдомище,
где ложь сеют больше, чем рожь…».

Тихон, будучи с раннего детства образован в чём помогла его начитанная и умная мать. И этим он выделялся среди своих сверстников, за что и был гоним, так как они считали его сумасшедшим. И это сумасшествие у него началось с юности. Во «Встречах на моей дороге» Чурилин описывает такой случай: «Потом помню: мне было 13 лет, третьеклассник гимназии. Приехала к соседям из Ельца знакомая портниха, довольно развитая молодая женщина, читавшая много. Я гулял с ней по улице, мимо наших домов и говорил, говорил о Художественном театре в Москве (по фельетонам Дорошевича и Яблоновского в «Русском Слове»!) и Шаляпине (те же источники, но тут же фантазировал и отсебятины). И тут я восхитил слушательницу, придя к соседям, дома, она с восторгом заявила: да это гениальный мальчик! Я среди студентов не слыхивала такого развития! И получила ответ: да он – полоумный, он книжками считался; нашла, кого хвалить! Тиша-то – чумной, шамашедший!…».

Ещё в 1913 году, Тихон как пророк, написал эти строки:

«…И я, как погибший Титаник,         

Иду на дно.       

Пора, давно…- и легко…».

А через два года в 1915-м эти вот строки:

«…Маленькая мёртвая каморка
Тёмная, как ад.
Смотрим оба зорко:
В кюветке — яд, туда наш взгляд.
Вот…
На чёрном радостном фоне — белый урод.
Это я…
— Жалит змея меня…».

Родился Тихон в маленьком уездном «Тяпкатань» — Лебедянь в семье купца второй гильдии, виноторговца и содержателя трактира Василия Ивановича Чурилина и Александры Васильевны Ломакиной (1857—1894), также из купеческой семьи из Ефремова Тульской губернии. О своём настоящем отце, аптекаре еврее Александре Тицнере, Тихон с потрясением узнал только в отрочестве от тётки и впоследствии иногда использовал его фамилию в качестве псевдонима. Образ его матери будет не однажды появляться как в поэтических, так и в прозаических произведениях Чурилина. А история любви Ламакиной (матери) и его отца-Тицнера будет художественно описана в романе «Тяпкатань» (имена реальных прототипов в романе изменены на Волександру Чудилину и Волександра Кицнера). Из его романа можно узнать, что Мать-красавицу Александру Васильевну спившийся кабатчик,  замучил, затерзал, пустил по рукам, а, в сущности, убил. Временной отрезок его романа «Тяпкатань» – это несколько лет, в которые умещаются целая история провинциального городка. Писатель Евгений Замятин живописно изобразил это место в своей повести «Уездное» написав: «Я родился и прожил детство в самом центре России, в её чернозёмном чреве. Там, в Тамбовской губернии есть городок Лебедянь, знаменитый когда-то своими ярмарками, цыганами, шулерами и крепким, душистым, как яблоки, русским языком…».

Детские годы Тихона

Тихон описывает свои сильнейшие переживания детских и юношеских лет так: «Родился в Лебедяни, Тамбовской губернии в мае 1885 г. в 17.30. По закону – сын купца, водочника — складчика-трактирщика. По факту – сын провизора, служащего, еврея, незаконнорожденный, ублюдок. С детства дразнили: жид, Александрыч, у-у-у!! Родился у левой стены в красной гостиной, потом – аптеке. Там же у левой стены красной гостиной умерла слепой, заражение сифилисом, мать в 1894 г. Она была красавицей на весь город, лунатичкой, ходила ночью по стульям, бессознательно. Доведенная импотентом, вдовцом, уже 53-летним мужем-сифилитиком до нимфомании, стала разгульно пить и отдаваться направо, налево, прямо, вдоль и поперёк всем в городе. Была музыкальна, играла на гармонике отлично, любила музыку, даже шарманку. Умерла ненавидимая всеми в доме, даже нянькой любимого единственного сына, ругавшего её отраженно – сволочью. Это был поэт Тихон Чурилин, баловник до 9 лет, ходивший в чёрном лионском бархате с белым батистовым галстухом, в белых шёлковых чулках и шефро-сапожках – ботинках с четырьмя пуговицами. Мать одевалась в чёрное лионско-бархатное платье или тугой шёлк с коралловым гарнитуром. …».(5)

«… Мама моя, сама выше своей среды развитием, начала меня учить читать с 3-х лет, 4-х лет я уже сносно читал печатное и прочёл впервые у мамы наверху её любимую книгу: Дюма — «Анна Австрийская». Жадность к чтению была у меня огромная. Я перечитал всё, что у мамы было наверху, всю беллетристику, и уже 9-ти лет удивлял всех в доме и округ своим развитием, Я разговаривал с взрослыми, как взрослый молодой человек со средним образованием. Многие удивлялись, а многие качали головами и пророчили: с ума сойдет, быть худу, Библию уж читает! А я действительно добрался и до Библии, и всё, что было там поэтически образным — мной было прочитано и запомнено. С этой стороны я был несомненным вундеркиндом…». (1).

«…Это она научила при осуждении всего городка 4-летнего сына читать. Это она приохотила с детства к Дюма, к трём мушкетерам, к Андерсену, к русским сказкам, к Пушкину с Лермонтовым. Не окончившая прогимназии, была развита чтением… Любила любить любовь. Не любила и тратила деньги, как воду для мытья грязи… С 4 лет был отдан на воспитание няне, бывшей крепостной, вышивальщице ковров, любовнице барина, жившей у местных тузов, купцов и дворян. Няня любила по-своему, таскала по церквям и монастырям, ревновала 12-летнего не по летам взрослого к девочкам и женщинам, а питомец с 4 лет влюблялся в каждую женщину с высокой грудью и большими глазами, в девочку с ярким лицом…».(5)

«…Странно, что с детства я не любил особенно чтоб — стихов. У Пушкина меня занимала проза: «Капитанская дочка», «Повести Белкина». Стихи Лермонтова мне пришлись лучше: я их любил больше. Вину тому должны искать в гимназии: с подготовительного класса надо было задалбливать стишки. А вообще художественное чтение меня поглощало — в гимназии уже в 3 классе мне давали книги из фундаментальной библиотеки: я ухитрился ученическую — проглотить от и до — восьмилетним. [Отсюда — великолепное] Правописание, благодаря зрительной памяти, конечно. Стихов я в детстве не писал. Я только импровизировал пародийные «речи»: так, например, я насмешил и восхитил всю «интеллигентную» часть трактира В.И. Чурилина, его т.е. руководство — знаменитого у нас канареечника и тайно-поэта, буфетчика Гаврила Фёдоровича Палова и винного буфетчика Игнат‹а› Николаевича Прусов‹а›, книгочея, тем, что произнёс яркую и «обличительную» речь против нашей горничной ‹1 нрзб›, уснастив «речь» цитатами из писания и библии! Эффект был огромный!…». (1)

Отрочество Тихона…

Мать Тихона умерла в 1894 году, он поступил в Лебедянскую мужскую гимназию. Об этом времени поэт пишет так: «… Гимназия с 9 лет. Любимое в ней: книги, русский язык, потом рисование. Прислуживал в церкви с 9 лет… Первая близость с женщиной: с 13 лет… В годы учения Тихон принимает активное участие в литературных вечерах. Затем становится членом Лебедянского Музыкального Драматического общества и играет в любительских спектаклях под руководством И.П. Уманец-Райской. Был знаком с В.Э. Мейерхольдом и вёл с ним переписку…». (6)

«После окончания прогимназии он покинул Лебедянь, уехал в Саратов, потом в Москву, поступил учиться на медицинский факультет университета, потом на филологический. Затем перешёл в Коммерческий институт. Писать стихи Чурилин начал в 19 лет. Был актером Камерного театра; жил в Москве, Саратове, Харькове, в Крыму. В Саратове стал «анархистом-коммунистом». «По приезде в Москву в 1906 г. первые студенческие годы проходят под знаком увлечения символистами Бальмонтом, Брюсовым, Сологубом. Но особенно пал мне в душу – Иван Коневской. В дальнейшем «властителем дум» сделался Андрей Белый. Его поэзия и проза были трамплином, от которого меня отбросило потом вперед и выше!», – вспоминал позже Чурилин («Встречи на моей дороге»).

Футурист-одиночка

Первые публикации Чурилина были ещё в 1897 году – две корреспонденции в «Тамбовских губернских ведомостях»: о погоде и о спектакле «Вторая молодость».

«…Очевидно, и в Лебедяни, и у нас в Союзе писателей у некоторых одинаково незаурядное считается шемашедшим. Трогательное единство, корреспонданс! Уже после окончания гимназии я пробую писать стихи. Странно, но тогда на меня действовал… Надсон. Я над ним плакал! Ряд стихов я послал в «Ниву». И получил от тогдашнего редактора «Нивы», писателя Светлова, письмо, где он, обратив внимание на мои стихи, поощрительно резюмировал: «в вас есть поэтическая жилка… учитесь… работайте и присылайте нам на просмотр». Через 2 года первые мои стихи появились в «Литературном приложении» к «Ниве», июль 1908 года — «Мотивы»…».

(Тихон Чурилин «Встречи на моей дороге»)

Из стихотворения «Мотивы»

«Люди уезжают.

Старый дом пустеет,

Холодом и мраком от громады веет.

Впадинами окна в темноте зияют.

И на землю стены тень свою бросают.

«Люди уезжают, – шелестят ветвями

Старые деревья, – попрощайтесь с нами».

И доносит ветер те слова приветом.

Чтоб узнали люди вовремя об этом…».

Простые стихи, смысл которых понятен и заставляет людей задуматься, а стоит ли уезжать?

При жизни Тихона Чурилина были выпущены книги: «Весна после смерти» в 1915 году; «Льву – Барс» (стихи), «Конец Кикапу» (проза), обе – в 1918-м; «Жар-жизнь» — в 1932 году.

В Преображенской психиатрической больнице

Чурилин утверждал, что в Москве работал в подполье, из-за чего в 1908 году был вынуждён бежать за границу. Как он сам пишет:

«В 1908 году – отъезд полупобег в Швейцарию (Лозанна), Берлин, Париж, турне…».

Вернулся в 1909-м, был вызван в охранное отделение, где повёл себя таким образом, оскорбил жандарма, за что следователь отправил Чурилина в Преображенскую психиатрическую больницу, где ему поставили диагноз: мания преследования. В больнице Чурилин пробыл, с его слов, до 1912 года. Не совсем ясно, как эти сведения сочетаются с результатами полицейского расследования по устному доносу некоего «дворянина Скуратова» (июнь 1913 года), который тоже содержался в этой же больнице.

Из рапорта дежурного полицейского надзирателя (от 21 июня 1913 года) известно следующее: «В 4 часа 35 минут дня в Отделение явился неизвестный господин, назвавшийся Московским дворянином Михаилом Яковлевичем Скуратовым, 70 лет, лежащий в Преображенской больнице, и заявил, что <…> больной Тихон Васильевич Чурилин и старший доктор Николай Николаевич Боденов готовят покушение на г. Московского Губернатора. Мною тут же по телефону было установлено, что в Преображенской больнице действительно находятся на излечении вышеназванные больные и что они вольно ходят гулять по городу». Дело было прекращено. Собственно, и одно из стихотворений книги Чурилина «Весна после смерти» датировано «1913: Преображ. Больн.». В больнице Чурилин отказался принимать пищу, считается, что до конца пребывания его кормили через зонд. По выходу из больницы Чурилин испытывает внезапный творческий подъём и недолгое время состоял под надзором охранного отделения. Он много пишет и посылает стихи В.Брюсову и А. Блоку, но в его стихах много смерти:

«Придёт мой день — положат в ящик голым.

И вот больничный, белый, бледный конь.

 Отправят прах, расплывшийся дебёло,

В часовню, в тишь, где холод, мрак, и вонь.

И жёлтый гроб с неплотно легшей крышкой,

Другой одёр — огромный конь везёт.

И, вслед, безумный, видя, кличет: с Тишкой?

Покончил, сволочь, скверный свой живот!»

Или вот это стихотворение:

«Льёт солнце лучи. Ворчливо ключи

Открыли часовню насилу.

Стучи не стучи, не пустят, молчи,

Лежи — ещё рано в могилу.

Гнусавит дьячок — дадут пустячок,

И то ещё слава те Боже.

Из гроба торчок: чернеет клочок.

Не прядь, а клочок, от того же!

Закрыли лицо и сняли кольцо,

И синего нету сапфира….

… Посыпан песком большой белый ком.

Недвижимый, длинный, весь белый.

Ну, был дураком, летал мотыльком,

Кому теперь дело до тела?

Кладите, готов. Хорош новый кров?

Ну, двигайте в чёрную печку.

Потише, покров… Приятных вам снов!

Эй, барышни, гасьте же свечку!».

Весна Чурилина…

Если и была у Чурилина репутация в литературной среде, то благодаря его книге «Весне после смерти». Само словосочетание «Весна после смерти» символизирует возвращение мертвеца к жизни после смерти, но не уверенного стоит ли ему вернуться в мир живых. Пребывание в больнице в течение двух лет для Чурилина было тяжёлым потрясением. Эти годы он считал своей духовной смертью. Марина Цветаева пишет: «Под знаком воскресения и недавней смерти шла вся книга… Книга светлая и мрачная, как лицо воскресшего…».

С авторским восприятием «Весны после смерти» кроме всего прочего связано предисловие, в котором Т. Чурилин уверяет читателя в следующем: «Храня целость своей книги – не собрания стихов, а книги – я должен был снять посвящения живым: моим друзьям, моим учителям в поэзии и знакомым моим. Да и кого может иметь из таковых очнувшийся – воскресший! – весной после смерти, возвратившийся вновь нежданно, негаданно, (нежеланно)? Я оставляю посвящения мертвым – моей матери и двум, тоже мертвым, теперь близким мне. Оставлены также посвящения образам, символам, которые уже не личны, а, следовательно, здесь возможны. Оставшиеся в рукописях посвящения будут сохранены мною, как мемуары, летописи моего участия в жизни. Март 1914г.».

«…А выход «Весны» в 1915 году был событием двух родов: 1-ый, типографски-издательский — издание выделилось замечательной формой и тщательностью. 2-ое: поэт, никогда которого и не слыхивали раньше — сразу заявил ‹себя› большим мастером. Об этом мне говорил Л.В. Ниславский? Александр Блок говорил, но позже, своему другу В.А. Зоргенфрею: «я прозевал большого поэта». Но В.В. Маяковский «ругался» — мне передавала моя кузина Е.И. Ламакина, что он ругал книгу и меня (ясно, что за символячий паспорт и эпиграфы)… Выпустив в 1915 году «Весну» — автор (т.е. я — Т.В. Чурилин) затосковал. Сторожевым отцовским инстинктом (должно быть, есть и такой, параллельно материнскому) он чуял — то, да не то. Пародийности было ему мало, он тосковал по новизне, по-иному…». (1)

Отзывы о книге Чурилина «Весна после смерти»

Чурилин получает на свою книгу неоднозначные, иногда резко отрицательные отзывы. Это его сильно оскорбляет, однако, бросить писать стихи, даже не думает. Экземпляры изданной книги (240 экзм.) не скупает для уничтожения, как нередко случалось с начинающими будущими классиками литературы. Его книгой был возмущён Иван Аксёнов, о чём он пишет в своём письме С.П. Боброву от 3 июня 1916 года: «…посмотрел на Чурилина, и гадко стало — бедная Н.С. (Гончарова) — зачем она унизилась». В следующих же письмах И. Аксёнов говорит о Т. Чурилине с некоторой издёвкой, в шутку называет его «трепетной ланью».

А вот как сам Тихон пишет о своей книге: «…1915. Я, живя в Москве, начинал свою поэтическую дорогу книгой стихов «Весна после смерти» (Москва, 1915, издательство «Альциона»). Встречался я тогда с Велемиром Хлебниковым редко, но ценил его правильно и любил его певчий край — очень, сильно любил. Бывал я также у Вячеслава Ивановича Иванова, вместе с молодыми символяцкими старичками, которые около меня тогда вертелись и ютились. Головой я уже был — вперёд, а ноги всё ещё вязли в декадансе и символизме. Оттого вышедшая в 1915 г. моя первая книга недружелюбно была встречена Маяковским и боевым авангардом русского футуризма…». (1)

Рецензируя «Весну после смерти», Борис Садовской писал о начинающем поэте: «Он, несомненно, даровит и оригинален, хотя и не без постороннего влияния: учителями его в поэзии является Андрей Белый (главнейшее, как автор «Панихиды») и отчасти Иван Коневской. В стихах г. Чурилина мы не заметили надоедливо-пошлых вывертов дешевого футуризма; он искренен и прост. Человек, сидевший в сумасшедшем доме, духовно умерший и после воскреснувший – вот тема Чурилинского сборника…».

Критически высказался о «Весне после смерти» Владислав Ходасевич: «…дочитав «Весну после смерти», испытываешь такое чувство, словно вырвался на воздух из комнаты тяжело больного, но, в конце концов, сознаёшь, что таким чувством лишь подтверждается внутренняя правдивость книги. До сих пор г. Чурилин учился, кажется, только у Андрея Белого, которому и обязан лучшими своими пьесами. Но этого мало: ему предстоит ещё очень много работы, если только он не возомнил уже себя гением». Ещё более критично высказался В. Ходасевич о книге Т. Чурилина в письме к Самуилу Киссину (Муни): «Лидия Яковлевна говорила, что ты просил прислать книгу Чурилина. У Кожебаткина её, конечно, нет. Стоит она 3 рубля. Могу тебе поклясться, что третьесортные подделки под Белого не доставили бы тебе никакой радости. Гурьева знаешь? Так вот Чурилин — плохой Гурьев».

Николай Гумилёв также отозвался рецензией на первую книгу стихов Тихона Чурилина в своих «Письмах о русской поэзии»: «Тихон Чурилин является счастливым исключением. Литературно он связан с Андреем Белым и — отдалённее с кубо-футуристами. Ему часто удаётся повернуть стихи так, что обыкновенные, даже истёртые слова приобретают характер какой-то первоначальной дикости и новизны. Тема его — это человек, вплотную подошедший к сумасшествию, иногда даже сумасшедший. Но в то время, как настоящие сумасшедшие бессвязно описывают птичек и цветочки, в его стихах есть строгая логика безумия и подлинно бредовые образы… Хочется верить, что Тихон Чурилин останется в литературе и применит своё живое ощущение слова как материала к менее узким и специальным темам».

Именно слова Н. Гумилёва о своей первой книге стихов Тихон Чурилин считал наиболее точными. Об этом поэт признаётся в письме Н. Гумилеву после выхода журнала «Аполлон» с рецензией на «Весну после смерти»: «Много было рецензий, почти все «доброкачественные», иногда пышно-дифирамбические, но слова сказали Вы одни. Но разве о Поэзии только сказали Вы? О летописи Тайны, т. е. то, что главное в моём творчестве». (6)

Сам автор «Весны после смерти» придавал выходу книги большое значение. Впоследствии он писал об этом времени в своём цикле очерков «Встречи на моей дороге»: «…уже год как вышла моя «Весна», и я стал сразу действительно поэтом, да ещё каким: «Кикапу» поэтом». Что же касается восприятия Хлебниковым первой книги Чурилина, то нам его отзывы о «Весне после смерти» не известны.

Наталья Гончарова и Тихон Чурилин

На этой литографии Гончаровой, помещённой в сборнике Весна после смерти», она изображает горящую лампу и мелькающие в её лучах копыта несущегося коня. Она впрямую связана со строками поэта:

«Нет масла в лампе — тушить огонь
сейчас подхватит нас чёрный конь;
Ах, конь нас чёрный куда-то мчит…
Копытом в сердце стучит, стучит!»

«…Вспомянем старые годы, бывшие когда-то — ослепительно новыми для нас. Я начинал свою поэтическую дорогу в Москве. В 1912 году дружил с художниками М. Ларионовым, Н. Гончаровой, когда у меня уже была половина стихов моей первой книги «Весна после смерти». Ужасно было неловко, когда Ларионов в кафе знакомил меня с Якуловым Жоржем, и говорил: «Это великолепный поэт — Чурилин»…. Моя дорога — путь без широкой славы, но и без бесславия…». (1)

Цикл литографий Натальи Гончаровой к стихам Тихона Чурилина был создан в 1912 году. Вот ещё две её литографии со стихами Чурилина.

1.Т. Чурилин. «Послушница».

«Вся в чёрном – лёгкая на снеговом на белом.

Идёт и чёрным не пугает белизны.

Идёт, послушная, за тихим малым делом,

Идёт, не смотрит: явно видит сны.

И тишина с ней, тихой, неотлучно

Идёт и бережно отсчитывает миг.

А, рядом, тянется и тянется, докучно,

Железок звяк, ключей или вериг».

1908г.

2.Т. Чурилин. «Старинная мелодия».

«В горнице столь милой печечкою белой,

В сумерках чуть виден кто-то за клавиром.

От углов, уж чёрных, и от печи белой

Веет отошедшим, да, прошедшим миром.

Старый мир струится тихо под перстами,

Старый мир являет внове прелесть звука.

Кто-то за клавиром оживил перстами

Дорогие думы Кавалера Глюка».

1909г., Крюково

Произошедшее в 1912 году знакомство и сближение Тихона Чурилина с московскими художниками Ларионовым и Гончаровой имело важные последствия. В мемуарах Чурилин говорит: «Я начинал свою поэтическую дорогу в Москве. В 1912 году дружил с художником М. Ларионовым, Н. Гончаровой, когда у меня уже была половина стихов моей первой книги «Весна после смерти» <…> На вечерах, вечериночках у Ларионова и Гончаровой впервые я встретился с Велемиром <Хлебниковым> и Крученых». (1)

П. Н. Зайцев вспоминал: «В 1913 – 1914 годах я встречался с поэтом Тихоном Чурилиным, автором книги стихов «Весна после смерти». В его стихах было кое-что сближающее его с группой кубофутуристов. Он и сам к ним тянулся, но не «дотянулся» и не столковался. Был он связан и с художниками-кубистами: Н. Гончаровой и Мих. Ларионовым. Гончарова даже написала с него, помнится, портрет. Чурилин мечтал тогда о создании своей собственной группы, поэтической школки, и склонял меня к участию в её организации. И, кажется, собирался назвать её «Подвал поэзии», по контрасту с «Мезонином поэзии» Вадима Шершеневича. Даже свой манифест — декларацию мне изложил. Но не увлёк он меня этим начинанием. Так и остался его «Манифест» на бумаге, мертворождённое дитя, не увидевшее света. Лежит где-то в моём архиве…». (Зайцев П. Н. Воспоминания. М. 2008. С. 224).

Тихон Чурилин в Крыму

В феврале 1916 года Тихон Чурилин заключает договор с Московским Камерным театром о зачислении его в труппу (об этом свидетельствуют немногочисленные документы, хранящиеся в архиве писателя).

Вот, как Чурилин описывает встречу с Велимиром Хлебниковым: «…Последняя встреча моя с Велимиром была в том же 1916 году в марте месяце, у писателя Горбова, бывшего тогда ещё студентом и писавшего стишки. Собралось слушать мою пиесу «Последний визит», интересовавшую тогда не один Камерный театр, а и тогдашнюю литературную среду, — большое литературное общество. Тут были: С. Парнок, М. Цветаева, О. Мандельштам, Ландау, Б. Зайцев, Б. Грифцов, критик П. Ярцев, молодой тогда писатель Виктор Мозалевский, «Президиум» Камерного театра — А.Я. Таиров, А.Г. Коонен и Володя Соколов, талантливый режиссёр Камерного, актеры и актрисы оттуда (пиеса была тогда принята театром), поэт А. Глоба, Шманкевичи, Е.В. Гельцер и ещё много. Велемир вошёл с Митрием Петровским, когда я только начал 1-ю картину. Велемир остро и чутко слушал всё чтение и, когда кончилось, подошёл ко мне и сказал только: «Да. Это — значительно. Очень. Страшно. Хорошо», — и ушёл, не оставшись на ужин. Больше я его не видел никогда…».

В мае 1916 года Чурилин уезжает из Москвы в Крым, где знакомится со своей будущей женой Брониславой Иосифовной Корвин-Каменской, художницей, ученицей Константина Коровина. Судя по хранящейся в архиве «Книжке на получение обмундирования и жалования солдата 12 роты, 2 взвода, 1 отделения Чурилина Т.В.», можно предположить, что в Крыму Т. Чурилин был мобилизован и прослужил там до октября того же года.

Осенью 1917 года Тихон Чурилин участвует в «Вечере стихов и прозы», где исполняет как собственные сочинения, так и стихи Хлебникова, Бурлюка, Асеева, Парнок, Кузмина, Мандельштама — как видим, весь спектр «новой поэзии». В 1919–1920 годах, на «Вечерах поэзии будущего», организованных в Симферополе и Евпатории чурилинской «будетлянской ячейкой» с неправдоподобно нелепым названием «Молодые окраинные мозгопашцы», читались тексты Хлебникова, Петникова, Чурилина, Божидара, Асеева, Пастернака, Каменского — то есть только «своих».

Одно время Чурилина страшила революция, он предчувствовал, что она может превратить мир в психбольницу, где среди ночи, подкравшись на цыпочках, один сумасшедший убивает другого сумасшедшего.

«Артюхин лежит – глаза всё видят.
Ночью меня обидят.
Подойдет.
Тихо.
Ножик в живот воткнет.
Спи, Тихон…»

Но этот страх прошёл, и Тихон сам окунулся в революционное движение в Крыму. «…Прошли года, настала февральская, а потом и Великая октябрьская пора. Я зрелел ‹так!› большими глотками, здоровел головой, т.е. стал окончательно зрячим, пережив немецкую интервенцию 1918 г. на Украине в Харькове и с 1920 года стал активно содействовать Крымскому подпольному ревкому РКП(б). Вот в эти самые замечательные в моей жизни годы я окончательно продрал глаза на свет, т.е. увидел весь огромный рост дела Маяковского. И назначенный после подполья Крымревкомом на ответственный пост Завлитокрымпарткома и Завлитокрымполитпросвета, я начал в Крыму работу, параллельную работе Маяковского в Роста: т.е. писал и печатал агитки…». (1)

Последние годы Тихона Чурилина

Примерно шестую часть своей жизни Тихон Чурилин провел в московских психиатрических больницах. И дни свои Чурилин окончил тоже в психушке, больной и всеми забытый. В 1930-е годы он пытался стать «нормальным» советским поэтом. Попытка, в целом, не удалась, а ведь был знаком со многими поэтами Серебрянного века.

В 1946 году Бронка — жена поэта, придя с работы уставшей, прилегла и так умерла. Тихон Васильевич Чурилин несколько дней не верил этому и не давал никому подходить к жене, говоря, что она спит. Осознав же её смерть, он перерезал вены. В тяжёлой депрессии его увезли в «невеселый дом», ставший ему почти родным, где поэт скончался. 2 марта 1946 года кремирован в Донском крематории. Урна с прахом захоронена в колумбарии Новодевичьего кладбища.

Евгений Татарников

Источники:

1.Чурилин Т.В. «Встречи на моей дороге». Вступительная статья, публикация и комментарий Н. Яковлевой. — «Лица. биографический альманах», № 10. СПб., «Феникс», «Дмитрий Буланин», 2004, стр. 428.

2.Гумилев Н. С. «Письма о русской поэзии». М., 1990, стр. 193 — 194.

3.Саакянц А. «Марина Цветаева. Жизнь и творчество Версты одного года (1916)»

4.Татьяна Скрундзь статья «Строгая логика безумия»

5.Т.В. Чурилин. Биографические данные (Опубликовано в кн.: Чурилин Т. Стихотворения и поэмы в двух томах / Сост., подг. текста и комм. Д. Безносова и А. Мирзаева. Т. 2. М.: Гилея, 2012 (серия «Real Hylaea»).

6.Тихон Чурилин «Стихотворения и поэмы, том первый»

7.Чурилин Тихон Васильевич «Конец Кикапу. Агатовый Ага. Повести»

Примечание:

Ларионов Михаил Федорович (1881–1964) — художник; Гончарова Наталья Сергеевна (1881–1962) — художница, жена Ларионова.

Бронислава Корвин-Каменская – (?-1945) – жена Т. Чурилина, художница, книжный оформитель и иллюстратор, ученица К. Коровина. В конце 1910-х гг. участница (совместно с Т. Чурилиным и Л. Аренсом) футуристического содружества «Молодых окраинных мозгопашцев».

Петников Григорий Николаевич (1894–1971) — поэт и прозаик

Т. И. Лещенко-Сухомлина (1903–1998) – певица, актриса, переводчик. В 1924г. уехала с мужем-американцем в США. После развода вышла замуж за скульптора Д. Цаплина, в 1930-х гг. вернулась в СССР, занималась литературными переводами. В 1947г. была репрессирована, до 1954г. находилась в заключении. В 1956г. вышла замуж за журналиста В. Сухомлина. В последние годы жизни приобрела известность как исполнительница старинных песен и романсов.