Он сидел напротив Сергея, залихватски попивая пиво, рассказывал битый час, как ему надоела супружеская жизнь. Его блеклые глаза изредка зажигались и снова тухли. Он отхлебывал пиво и снова продолжал свой рассказ, тяжело вздыхая и охая.

— Зато я ей розы дарю, — докончил он едва начатую фразу, и виновато улыбнулся.

Сергей смотрел на Олега с явным любопытством, даже некоторой оторопью. Видеть, как этот человек, разрушивший все, что у него было, запросто рассказывал, как ему плохо живется, казалось Сергею чем-то неописуемым.  Ему хотелось возразить Олегу, убедить его, что его жизнь была не столь ужасна, как он говорил, но что-то внутреннее останавливало его, не давало словам выйти наружу.

Сергей вспоминал в общем-то только хорошее. Как они вместе с Машей жили, как вместе путешествовали, как радовались планам и событиям, которые жизнь подкидывала. Холодок, вернее первые разногласия начались лет через пять после их встречи. Так, невзначай, она вдруг роняла какую-то фразу, поводила плечами, и становилось ясно, что ей как-то уже скучно, неинтересно с ним. Сначала он не обратил на это внимание, а опомнился только, когда она поставила его перед фактом, сообщив после его очередной командировки, что она собирается замуж.

— Замуж?

— Да! Именно так. — Твердо сообщила ему Маша, как будто бы даже и не поняла, какое впечатление ее слова на него произвели.

Самым печальным было, конечно, что она организовала эту свою свадьбу почти что в тайне от него. А потом только наслаждалась его нескончаемой печалью и удивлением. Узнав за три дня о том, что происходило, он даже не успел ничего предпринять, или привыкнуть, или опомниться.

— Мы будем видеться, как раньше, — сказала Маша, и что есть мочи поцеловала его в щеку.

— А чего ты удивляешься? Я давно тебе говорила, что так долго продолжаться не может, — говорила она, напрягая голосовые связки, специально, чтобы голос казался ниже.

«Долго продолжаться» относилось к его длительной с ней истории, такой напряженной, такой эмоциональной, что, казалось, этим чувствам не было равных. Видимо, ему это очень сильно показалось. Еще «долго продолжаться» относилось к финансовым вопросам. Денег Маше всегда не хватало, поэтому приходилось работать ночами, в общем-то это и стало стимулом их достаточно долгой совместной жизни.

На свадьбу Маша Сергея фактически заставила прийти, сначала как близкого друга, потом как знакомого или родственника.

— Если ты не встанешь перед моим будущим мужем на колени, и не отряхнешь его брюки, чтобы они хорошо сидели, я знаешь, что сделаю? – сказала Маша.

Лучше, встану, подумал Сергей. Лучше встану сейчас, чем пырну его ножом в живот через полгода.

Сергей хорошо понимал, что Машин избранник был менее романтичным, чем его видела Маша. Более расчетливым, более корыстным. Его купили, как покупают дешевых девочек на европейском базаре. Так думал в запале Сергей. Этот факт Сергея, впрочем, никак не успокаивал, но объяснял многое. С другой стороны, Маша и Олег вполне друг друга стоили, как теперь казалось Сергею. Оба была реальными, оба был практичными. То, что ему, Сергею, казалось циничным, для них обоих было совершенно нормальным.

Глядя на Олега теперь, сидящего и пьющего пиво, рассказывающего сколько женщин у него было, Сергею было несколько странно слышать даже не его постоянные истории, а то как стоически этот, в общем-то неплохой человек, терпел всю ситуацию.

— Я любил женщин, ты себе даже представить не можешь, как! – говорил он, опасливо оглядываясь по сторонам.

— Да? – цедил сквозь зубы Сергей.

Сергей внимательно вглядывался в глаза этого человека. Человека, ради которого она все растоптала. Человека, ради которого она снимала с пальцев кольца, которые Сергей ей покупал, работая, в общем-то на шахте почти, и надевала, гордо улыбаясь, точно такие же, купленные Олегом. Она радостно демонстрировала их, словно в одночасье забыла, как когда-то радовалась всему тому, что они вместе приобрели. Заменяла одно на другое, не моргнув глазом. Она возила Олега по всем тем местам, где они, как казалось, Сергею, были вместе счастливы. Как будто бы на глазах повторяла всю их жизнь. Складывалось ощущение, что Маше было совершенно все равно, был ли рядом с ней Олег или Сергей. Она просто взяла и поменяла их местами, совершенно не отреагировав на элементарные человеческие отличия.

— Неужели все женщины как животные? И разве можно так о женщинах думать? – повторял про себя Сергей.

В общем-то Сергею не было больно, но было неприятно, от того, что он столько лет чувствовал себя полным идиотом, и от того, что его так смешно облапошили. С другой стороны, и это ему даже нравилось, увидев ее всю, неприкрытую, всю ее сущность, ее способность так легко, в одночасье его заменить, совершенную нерасположение к любви, он даже был рад, что отошел от ее семьи, распрощался с ними, перестал общаться.

Самое страшное началось, когда Олег разоткровенничался. Его неуемная болтовня ранила слух. Ранила еще больше, чем подробные истории от Маши, которые Сергею приходилось выслушивать. Ему так и хотелось сказать Олегу, «Она, наверное, также громко кричит с тобой!» Но делать он этого не стал, как-то неловко ему стало, еще раз напоминать этому неловкому товарищу, треплющемуся с утра до вечера, что тот не до-ремонтировав квартиру, вставил свой поломанный кран на кухне в самое главное место, и даже не извинился.

***

Когда Сергей познакомился с Олесей, он даже не мог себе представить, что бывают такие люди. Милая, мягкая, легкая, умная, совершенно удивительная. Она сразу произвела на него совершенно неизгладимое впечатление. Совершенно разуверившись в возможности быть счастливым, он смотрел на то, как эта женщина разговаривала с ним, и даже не мог поверить, что эта речь была обращена к нему.

— Бывает же такое на свете! – думал он, всматриваясь в ее лицо, морща брови, шевеля скулами. – Бывает же такое…

Уставившись подолгу на Олесю, Сергей не мог поверить, что теперь все, что происходило с ней, смутно напоминало то замечательное время, когда они были с Машей. Это странное эхо завораживало его, приводило в состояние, сходное с зависанием над туманным городом, где-то между небом и землей. Он вспоминал, как вместе они ездили на море, как радовались Новому Году. Он чувствовал, что постепенно возрождается от этих воспоминаний, и даже ощущал радость от того, что все то, что произошло с ним тогда, вдруг стало странным образом оживать и повторяться с кем-то другим.

Он перестал сердиться на Машу. Перестал злиться на то, что она, встречая его на улице, первое время начинала целоваться с Олегом, словно его, Сергея, не было и в помине. Он стал вдруг ощущать запахи и вкус мира, вдыхая его аромат, удерживаясь лишь от того, чтобы не побежать вниз по горе, и не закричать на всю округу: «Я могу!»

Олеся была словно из сказки, русская красавица, мягкая, нежная, добрая, красивая. Когда Сергей первый раз пригласил ее на прогулку, она даже засмущалась, улыбнулась ему.

— Я думал, что Вы рассердитесь! – сказал он, и вдруг почувствовал, что, как в детстве, в его сердце что-то кольнуло, словно вся та боль, которая мучила его, вдруг стала куда-то исчезать, испаряться.

Он целыми днями летал, словно встретил какого-то удивительного и крепкого мотылька, из тех снов, которые ему снились в раннем детстве. Он любовался ее лицом, ее твердой походкой, любовался тем, как она говорила, и задумывался над тем, что говорила эта его новая, странная фея, из другого мира.

«Если бы она только знала, если бы она, эта замечательная девушка, только знала, что меня окружало. Какое ужас бы на нее нашел! Как она бы вся взъерошилась, и совсем не поверила бы мне».

Сергей в какой-то момент стал даже по-другому относиться к Олегу, с ужасом думая, что, если он вдруг Машу бросит, Маша опять не даст ему жить, не даст и все, и все обязательно разрушит. В какой-то странной прогрессии мысли, он вдруг почувствовал какую-то ниоткуда взявшуюся нежность к Олегу, за то, что тот теперь терпел такие ужасы. Но еще он почувствовал страх. А что, если Олег тоже не такой дурак, и ему надоест весь этот спектакль, в который его так здорово и бойко втянули.

«Бог с ними», — думал Сергей, уговаривая себе вычеркнуть из памяти все то ужасное, что было связано с Машей. И снова понимал, что это было каким-то странным зароком его встречей с Олесей.

Когда Олеся впервые расплакалась при нем, он даже не поверил.

«Неужели я могу кому-то понравиться?» — пронеслась у него мысль. – «Неужели я …?»

Судя по всему, Олеся начинала относиться к нему по-настоящему тепло. Сначала пугалась как-то, а потом вдруг стала проявлять явный интерес. Это Сергея удивляло и тревожило, беспокоило, и даже немного мучило.

«Я должен обязательно на что-то решиться», — подумал как-то он. «Нужно как-то ей сказать все в одночасье, объяснить» ….

Олеся пришла к нему на свиданье как обычно, поздно вечером, немного усталая, даже измотанная. Она смотрела на него все теми же печальные красивыми глазами, и, казалось, он медленно умирал от этого бездонного взгляда, и от того, как хорошо было находиться в его сиянии».

— Олесенька! – только успел прошептать Сергей.

Она долго-долго гладила его по голове, утешала, целовала, и все говорила-говорила, словно тараторила, объясняла что-то. Он никак не мог разобрать ее слова, только понимал, что кто-то там у нее есть, кто пропадет без нее совсем, что она любит этого человека, что она совсем-совсем ему не врет, но что она должна куда-то обязательно уйти, испариться, и не быть с ним, Сергеем, потому что…

— Потому что, ты пойми, милый, хороший мой! Так с людьми не поступают!

«Не поступают! Не поступают» — били в его виски стальные мысли, словно шампура. Он и сам знал, что с людьми так не поступают, но одно дело было, когда там, где-то далеко так не поступали, а другое дело было, что так не поступали вот здесь, с ним.

-Так я все брошу! – вдруг сказал Сергей, и словно не досказал этой фразы, испугался ее.

— Глупенький! Тебе-то что бросать, сразу видно, что ты свободный! – говорила Олеся, и лицо ее было все мокрое от слез.

— Олесенька! Как же так! – продолжал Сергей, и вновь ощущал, что какая-то судьбоносная стрела летела над ним, не позволяя быть до конца реализованным.

«Буду долго-долго любить тебя, буду долго-долго смотреть тебе вслед!» — мысленно говорил Сергей, осознавая, что в душе происходит какое-то странное оцепенение, какая-то нежданная концентрация силы, до сих пор им никогда не испытываемая, не осязаемая.

Он шел по лесной тропке, вспоминая, как давным-давно приезжал в тот домик на отшибе, где Маша его ждала. Приезжал, и ощущал, как она обнимала его за пояс, и засовывала кислые яблоки в его карманы, как она смеялась, радуясь его приезду, и как они в обнимку шли к ней на дачу, где его ждал обед, и столько рассказов о ее жизни.

Маша родилась в Воронеже, потом уехала оттуда. Она сохранила странную русскую стать, и определенную долю романтичности, которая была привита ей в семье, с определенной долей практичности, но  и с сентиментальностью, навеянной русской литературой.

— Ты знаешь, мне кажется, что мы могли бы жить в этом доме очень долго. В лесу, среду птиц, — Сергей тогда удивлялся тому странному стечению обстоятельств, что их жизнь в небольшом домике превратилось в нескончаемую и совершенно неожиданную идиллию.

— Мне кажется, что этот лес, эти птицы, эти дороги, что это все из какого-то другого измерения, — говорил он, вновь и вновь, целуя ее, напрягая каждый мускул, чтобы, повернувшись, не задеть ее, не поранить.

Маша тогда делала вид, или действительно так было, но обладала хорошим характером, и совершенно неприхотливым вкусом. Их идиллия длилась долго, заставляя его все глубже ощутить ее близость, ее глубину, все то, что несло в себе знакомство с ней. Когда она отворачивалась, раздеваясь, он ловил себя на мысли, что ее упругие ножки  и сильный торс проводил в движение каждый его мускул, оживляя все, что ненасытно билось внутри.

Отрешившись от своих мыслей, Сергей вновь ощутил потерю Олеси, и силу ее благородства, которое не позволяло ей лгать, придумывать, делать что-то «на час». Словно заново прожил он и свое давнее расставание с Машей, и так и не нашедшую разрешения новую жизнь. Но в какой-то момент он почувствовал и неописуемую радость, от того, что в его жизни было столько разных событий и ощущений, равных которым он никогда не видел ранее у других людей, или просто не замечал.

Он силился понять, зачем это отчаяние от Маши и ее отношения преследовало его, и почему она так бездумно лишила его веры в себя. Он силился понять, почему она так легко заменила его, и почему Олег даже не догадывался о том, насколько одинаковым была ее теперешняя жизнь и то, что было с Сергеем. Словно она, поправ все законы бытия, переживала набело испорченную и погубленную жизнь, в которой просто немного поиграла.

Он силился понять, как вышло, что Олеся, такая чистая, дивная, добрая, совершенно не могла совершить подлость, обманув кого-то. Что она раскрыла ему всю душу, так легко и просто, и также легко и благородно дала понять, что не будет в его жизни никогда. Но сколько света, тепла было в ее участии, которое возрождало его из небытия полного отчуждения от мира и нескончаемой печали.

От осознания всего этого становилось радостнее и легче.

***

Когда близкий знакомый Олеси появился на его пороге, Сергей, признаться, опешил.

«Пришел? Зачем?»

Знакомый был дружелюбен и предлагал Сергею совместный проект. Он был настолько дружелюбен, что Сергею было даже неудобно. Неудобно, что он так легко мог отправить его восвояси.

— Почему? – удивлялся знакомый.

«Не знаю», — отвечал сам себе Сергей. Причина была в общем-то в том, что он в лице Олеси поверил во все самое хорошее, может быть, первый раз за всю жизнь. Теперь, когда он стоял перед ее знакомым, который так настойчиво предлагал ему дружбу, ему было не по себе. Не от того, что он не мог ему помочь, а от того, что она вдруг так переменилась, и вместо себя подослала кого-то другого, словно тоже отреклась от него.

«Неужели можно любовь менять на работу? — думал он, вновь и вновь осознавая свою абсолютную никчемность в такой простой ситуации.

«Не может же она, в самом деле, ради моих идей, просто брать и делать все так, как удобно мне?»

Напрягаясь от всего происходящего, Сергея в какой-то момент так наполнил ужас от того, что он почувствовал в мире, в его остервенении и жестокости, что, встретив знакомую девочку-соседку Настю, он вдруг так накричал на нее, жестко и груб. Та самая Настя, которая обычно так мило разговаривала с ним, теперь стояла, ошарашенная, не веря, что взрослый человек может так кричать.

Он кричал на нее так страшно, словно хотел вложить в свой крик всю боль, все расстройство, все порушенные надежды. Он опомнился только, когда понял, что делает. Ему стало не по себе, нестерпимо стыдно за свое такое страшное поведение. Боль от предательства Маши, боль от того, что Олеся, возможно, в душе никогда не проявляла к нему того, что он так легко себе представлял, душила его, испепеляла, и вылилась в еще более ужасное поведение, обрушилось на девчонку, которая не имела к этому никакого отношения.

Когда он опомнился, то буквально бросился к ней, хотел встать на колени. Извинялся, просил прощения. Она так легко простила его, буквально в одночасье, в одну минуту, как может простить только ребенок с чистой душой, нежный, легкий, безупречный в своем добре.

Улыбаясь и захлебываясь от внутреннего плача, он обнял ее и почувствовал, как этот добрый маленький человечек вобрал в себя всю тяжесть его в общем-то не такой несчастной жизни, в тот единственный раз, когда так легко простил его и полюбил.

Сергей шел по лесной дороге, любуясь летом, и пытаясь, наконец, очистить, вынуть, выплеснуть изнутри всю ту тяжесть, которая там накопилась. И это давало ему силы двигаться дальше.

Нина Щербак