До начала нового театрального сезона оставалось время. И тут Вадим совершенно случайно прочитал в «Известиях» коротенькую заметку о том, что в Москве целый август будет работать консультационный пункт по трудоустройству актёров в различные периферийные театры страны. Он сунулся с этой газетой к одному из старейших всезнающих актёров, и тот объяснил, что речь идёт о пресловутой, знаменитой ещё с дореволюционных времён, актёрской «бирже». От этих слов внезапно повеяло волнующей свежестью. Ему вдруг захотелось вокзальной суеты, паровозного свистка, убаюкивающего стука колёс, беспечного дорожного трёпа. Он купил билет и через два дня сошёл с поезда на Казанском вокзале.

Во Всероссийском театральном обществе, в обиходе ВТО, ему сказали, что «биржа» в этом году расположилась в Центральном Доме работников искусств. Он спустился в метро и вскоре добрался до Кузнецкого моста. Однако, чем ближе он подходил к этой самой «бирже», тем неувереннее становилась его походка. Тем сильнее неясная тревога охватывала всё его существо, холодила под сердцем, противно давила на низ живота. Оказавшись в полумраке прокуренного фойе, по которому хаотично сновали мужчины и женщины всех возрастов, он вообще растерянно остановился, пытаясь понять, туда ли попал? Перед глазами как в калейдоскопе замелькали мыслимых и немыслимых форм, оттенков женские причёски. Крашеные, порой едва прикрывающие черепа, мужские пряди. Брезгливые взгляды разваливших не один театр периферийных режиссёров. Размалёванные всеми цветами радуги приспущенные веки перезрелых героинь. Отчаянно блестевшие глаза неопределённого возраста актрис, готовых ехать куда угодно, хоть к чёрту на кулички, только бы играть, играть, играть. Лица актёров любых амплуа, знающих всех и вся на «бирже». Обаятельные улыбки «простаков», ханжеские гримасы «резонеров», дубовато-целеустремлённые взгляды «социальных героев», погасшие глаза комиков, восторженные улыбки только-только покинувшей стены училищ и институтов джинсовой поросли обоих полов, оценивающие ухмылки директоров.

Он внимательно присмотрелся. Оказывается, кажущаяся хаотичность в движении людей шла строго по часовой стрелке. Вход в здание, круг почёта по фойе (себя показать, людей посмотреть), выход. Правда, из этого круга изредка выпадал кто-нибудь для того, чтобы подойти к одному из столиков, стоящих в центре, украшенных табличками с цифрами. За пронумерованными столиками монументально возвышались представители театров.

Кто-то нечаянно толкнул Вадима в плечо. Он обернулся и неожиданно увидел справа от себя доску для объявлений. Возле неё было настоящее столпотворение. Изловчившись, Вадим протиснулся к доске вплотную. Какие только городки ни взывали к приезжим артистам: Дзержинск, Великие Луки, Таганрог, Шахты, Бийск… Езжай — не хочу! Ведущих областных театров было поменьше. Они держались на доске особнячком, хотя, по «биржевым» меркам, явно котировались не слишком высоко. К примеру, как понял Вадим из реплик возле доски, Оренбург и Чита по полтруппы обновляли ежегодно.

Представители крупных «фирм», скажем из Омска или Саратова, держались в тени, официально на «бирже» себя не объявляли. Переговоры вели кулуарно, как бы, между прочим. Чаще всего за столиком ресторана ВТО, что на улице Горького. Это знание Вадим приобрёл тем же путём.

И всем театрам позарез требовались: молодой и мужественный «герой», молодая и красивая «героиня», неунывающий и весёлый «простак», «травести» на роли мальчуганов. Пачками требовались актёры второй категории. Так сказать, специалисты на всё про всё. И все прибывшие надеялись: «Вдруг повезёт! Да так, чтобы на всю оставшуюся жизнь. Чтобы, наконец, всего себя без остатка отдать театру, который можно было бы назвать своим домом». А разве руководители театров, сотрясаемых ежегодной актёрской миграцией, приезжали на «биржу» не с той же мечтой о сильной, стабильной труппе?

Он начал выбираться. А вокруг неослабевающей массой, вытягивая шеи, напирали любопытствующие, обмениваясь на ходу ничего не говорящими постороннему слуху репликами:

— Еду в Кинешму. Там «Утиную охоту» пробили. Главный режиссёр роль Зилова пообещал…

— Вампилова и на сдаче спектакля управление культуры зарубит. Начальство этого драматурга терпеть не может. Особенно в провинции. В Москве — даже Ефремов еле пробил эту постановку, а уж в провинции…

— У меня невезуха. Заикнулся, что жена когда-то в оперетте работала, в момент трудовую книжку вернули. Не нужна им, видишь ли, «субретка». Марию Стюарт подавай. Да моя Валентина, когда в челябинской драме служила, эту Стюарт так лихо на премьере сыграла, что жена главного своему муженьку заявила: «Или я, или она! В очередь играть с этой актрисой не буду»! Пришлось, не дожидаясь конца сезона, с другим театром списываться и уматывать. А то бы с потрохами съели…

— Я всю жизнь Красную Шапочку играла, а режиссёр мне в этой сказке предлагает Бабушкой выходить. Хорошо не Волком. А свою благоверную, смех и грех, третий десяток Белоснежкой держит. Молодых актрис на пушечный выстрел к этой роли не подпускает…

На стол с табличкой «Камчатский театр драмы» он налетел сразу. Каких-то полчаса назад его здесь не было. Места в центре припозднившимся камчадалам уже не нашлось, их притиснули у самого входа.

Ему приветственно махнул рукой мужчина, в полном одиночестве куривший за этим самым столом под номером двадцать семь.

— Вижу, на ловца и зверь бежит! Добрый день, молодой человек, — он указал рукой на свободный стул. — Садись. Меня зовут Александр Михайлович. Я главный режиссёр этой конторы, — он небрежно махнул рукой в сторону таблички. — А ты, дружок, похоже, только из гнезда вылетел?

— А как вы догадались? — неизвестно чему обрадовался Вадим и зачастил: — Вот моё свидетельство об окончании студии при театре.

— Не оценили в родных стенах, Вадим Дмитриевич? — усмехнулся Александр Михайлович, мельком глянув в синие корочки, и положил их на край стола.

— Да, с устройством дома возникли небольшие проблемы. Вот меня на «биржу» и потянуло.

— Это я понял. «Во флибустьерском дальнем синем море бригантина поднимает паруса», так сказать. Не ты первый, не ты последний. Правда, бригантины в наши воды уже давненько не заходили, но морозы за тридцать с ураганным ветерком и сугробами выше пятиэтажек я тебе обеспечу месяцев на шесть-семь. Не страшно будет тёплые края оставлять, папу с мамой, друзей закадычных?

Вадим невольно поёжился, но отрицательно мотнул головой.

— Отлично. Кого ты изображал в студийных спектаклях, спрашивать не буду. Проверять, как читаешь, с выражением или без оного, «Тучки небесные, вечные странники», мне тоже ни к чему. Что ты не Ромео — это по твоей весёлой физиономии видно. Скажу тебе по секрету, в театре у меня собственный «Ромео» частенько без дела болтается. А вот рабочего паренька в производственной драме, деревенского гармониста в сельской пасторали изобразить просто некому. Ты на чём-нибудь играешь?

— На аккордеоне, — пожал плечами Вадим.

— А «барыню» сплясать слабо?

— Запросто! У меня по народным танцам пятёрка была!

— Ну, брат, тебе цены нет. Только я всё-таки побаиваюсь, а не могут ли тебя заставить в твоём родном театре плясать барыню ещё годика два за твои распрекрасные корочки? А мне в министерстве шею намылят за то, что беглого артиста у себя припрятал. А?

— Не намылят! — решительно сказал Вадим. — Скажу, как на духу. Только двух ребят из нашего курса пока в основной состав взяли. Остальные в подвешенном состоянии болтаются. Новые ставки театру не утвердили ещё. И всех гуртом загоняют во вспомогательный состав. А кто кочевряжился — отправили на все четыре стороны.

— Ты прямо святее папы римского, Вадим Дмитриевич. На кой чёрт ты своему возможному работодателю эти подробности рассказываешь? Цену себе сбиваешь. Ладно, выше нос! Беру я тебя в основной состав. А к ставке твоей семидесяти пяти рублёвой, доложу я тебе, в наших краях очень приличные северные надбавки имеются. Не пропадёшь. Оставляй мне в залог нашего доверительного договора свои корочки, получай проездные. Учти, это на дорогу лишь в одну сторону. Смотри не загуляй на радостях. С вашим братом это случается. Подъёмные на месте получишь. Только условие — мотай с биржи сей же час. И чтоб больше я тебя тут ни за одним столом не увидел!

— Не увидите! — весело сказал Вадим.

Геннадий Киселёв