Вечерние летние сумерки завершали августовский день. Солнце клонилось на бок за серебристые цеха и заводские черные трубы. В наступающей непрозрачной, молочной темноте необычным казался провинциальный городок: его фантастические очертания и странные силуэты, словно не имели ничего общего с нашей планетой. Однако смех тетушек и старушек во дворах, которые каждый вечер по-соседски обсуждали житейские новости, говорил об обратном. Гулким эхом разносился веселый хохот среди хрущевок, которые, засыпая, все слабее улавливали рассыпавшиеся веером в вечернем воздухе звуки.

В одном таком городском дворе недалеко от говорливых соседок, засидевших допоздна, похаживал пьяненький мужчина, лет 45-ти, хорошо одетый, при галстуке. Казалось, он заблудился, что было и немудрено, так как район, если посмотреть на него сверху, напоминал семь изогнутых линий, просматривались четко семь S. Такими конфигурациями были расставлены пятиэтажки. Придумал же кто-то! Пьяные жители обычно в этом районе терялись вечером и находились протрезвевшие только утром. Горожане и сами, и это достоверные факты, въехав в новостройки еще в советское время, тоже поначалу путались в лабиринтах улиц. Что уж говорить о тех, кто был навеселе! Несчастного, попавшего в хрущевский капкан, можно было сопроводить, конечно, до места назначения, нашлись бы желающие, но он-то сам, к сожалению, не осознавал, где находится, где его дом, и в какую сторону ему идти. Вызывать милицию никто не хотел – это грозило пьяному неприятностями, да и заводчане своих не выдают.

– Смотрите, опять «грибник» приблудился, – протянула с сочувствием бабушка Шура из 49-ой квартиры.

– Бедный, – вздохнула бухгалтер Наталья Сергеевна. – Зачем так напиваться? Непонятно.

– Жена, дети, поди, дома ждут, – продолжила разговор тетя Соня, что проживала на пятом этаже в первом подъезде. – А он вот здесь шандыбарится, заблудился в трех соснах.

– В отпуска сейчас пошли заводчане, отмечают, – добавила Наталья Сергеевна. – Бархатный сезон начался, билет на самолет в Сочи не купишь. Мой брат на поезде уехал.

– За неделю это уже второй в нашем дворе «грибник», – вступила в разговор Ирочка, работавшая в городской библиотеке, внучка бабушки Шуры.

Соседки замолчали и стали наблюдать за неизвестным мужчиной. Он доходил да угла дома, выглядывал из-за него, удивлялся, всплескивал руками, неуверенно, пошатываясь, медленно возвращался. Остановившись, пройдя ровно половину пути до другого угла дома, насупившись, он, видимо, пытался понять, что с ним происходит, мысли его выстраивались очень коротко: «Вот мой дом. Но за ним нет домов! Пусто. Зайти в подъезд не могу. Код: 2328. Набираю. Дверь не открывается. Набрал номер квартиры соседа. Вместо Иваныча ответила женщина. Иваныча она не знает!» Горемыка, выдохнув натужно воздух, как будто выгнал скопившееся недоразумения из пьяной головы, и продолжил движение неуверенной походкой. Дойдя до угла, он осторожно выглянул из-за него и всплеснул руками. Перекрестился. Закрыл глаза. Открыл. Перекрестился.

В это время на балконе третьего этажа соседнего дома молодая женщина развешивала детское белье. Увидев странного мужчину, она заглянула в комнату и позвала:

– Федор, иди скорее сюда.

На балкон вышел ее муж.

– Смотри, какой-то чудак стоит: закрывает глаза, открывает и крестится.

– А-а-а… Это «грибник».

– Кто?

– «Грибник». Потерялся. Не переживай, Аня, найдется.

Странный мужчина бунчал сердито что-то себе под нос. Постояв немного, он в какой уже раз медленно разворачивался и возвращался туда, откуда пришел.

Аня и Федор остались на балконе. Им было хорошо вдвоем. За пустырем, который тоже хотели когда-то застроить пятиэтажками, но так и не сделали этого по каким-то причинам, начинался частный сектор. Солнце почти село, но свет остался и успел окрасить чудесными красками крыши домов. Воздух собирал вечернюю прохладу. Дышалось легко. Федор обнял Аню и сказал:

– Красотища вокруг! Посмотри.

– Да.

В это время пьяный вернулся во двор. Прошел немного вперед и остановился, наморщив лоб, он силился что-то понять.

– Ау! – крикнул ему стоявший на балконе второго этажа Сергей Валерьевич, заводской инженер, и помахал рукой.

– Не пнил, – подняв голову и посмотрев на человека, который махнул ему, произнес странник. – Вы ме? А вы ко?

– Вот-вот, – произнес Сергей Валерьевич. – Где я? – вспомнил он знакомую фразу из кинофильма «Ирония судьбы, или с легким паром».

Натянув леску на последнюю удочку, инженер все три поставил в угол. В воскресенье, в единственный свой выходной, Шаповалов ходил на рыбалку. Он постоял еще несколько минут, наблюдая за «грибником», и ушел. А бедолага, покачиваясь, стараясь удержаться на месте в прямой позиции, продолжал рассматривать внимательно дом. У него стали возникать в голове какие-то непонятные сомнения. Скамейки те же, дом светло-зеленый, двери подъездов темно-коричневые, над ними фонари. Они уже зажглись. Ручки на дверях другие! Вот что! Через несколько минут он искал тропу, видимо, ведущую к родному дому, и ходил прямо по газонам.

– Посмотри на него, как грибник в лесу, – показывая рукой на чужака, сказала Аня Федору.

– Похож. Пошли спать, поздно уже.

Потеряшки летом могли прикорнуть на скамейке, не найдя пути домой, а зимой они просились в какой-нибудь подъезд переночевать у батареи. Их пускали.

Августовский вечер набирал силу и двигался в объятия летней ночи. Очарование последнего летнего месяца проявлялось все четче: от скошенной травы, подсыхающей на газонах, вокруг разливалась чудесная пряность лебеды и кашки, мягкие, душистые ароматы от ярких астр перекрещивались с длинными, протяжными запахами гладиолусов и с чуть уловимыми, сквозными от поздних ромашек. Мошкара беспечно купалась в воздушных волнах наступающей ночи.

У Андреевых на кухне горел свет. Ужинали двое: дед Матвей и его дочь Лиза. Муж Лизы, Николай, ушел в ночную смену, вернется только утром. А дочка их, Маринка, студентка техникума, отдыхала на даче у подруги. Матвей Никифорович, как всегда, за ужином делился с Лизой своими воспоминаниями, в мае ему исполнилось 78 лет. За плечами его была жизнь, полная испытаний и приключений. Он часто вспоминал грустные и забавные истории. Поселился Матвей Никифорович у Андреевых три года назад, когда умерла его Матрена, Лизина мама. Дочка задумчиво слушала отца, отпивая медленными глотками из чашки горячий чай, приподнимала десертную ложку и медленно выливала мед на блюдце, любуясь прозрачно-золотистой тоненькой ниточкой. За окном совсем стемнело, говорливые соседки разошлись по домам, а пьяный мужчина не уходил, он, то удалялся, то приближался к подъезду, и еще долго слышалось его нечленораздельная речь – окно было приоткрыто, а квартира Андреевых находилась на первом этаже.

Лиза после ужина достала из стола общую тетрадь, в нее она записывала все, что слышала от отца. Открыв ее, задумалась, вспоминая, с чего отец начал свое повествование. Затем быстро аккуратным почерком стала заполнять страницу за страницей. Записав сегодняшнюю историю, она закрыла тетрадь, положив на нее руки. И так сидела минут десять, думая о том, как много отцу ее  пришлось пережить. Затем, убрав тетрадь в стол, вымыла посуду, протерла пол, закрыла окно на кухне и пошла в ванную.

Дед Матвей уже почистил свои прореженные зубы и прошуршал тапочками по коридору в самую дальнюю комнату, включил телевизор, расправил кровать, взбил подушку, пока укладывался, поворчал немного без особой на то причины и неожиданно быстро заснул. Храп его разлетелся моментально по всей квартире. К нему Андреевы давно привыкли, а порой даже заснуть не могли, если дед не храпел.

Выйдя из ванной комнаты, Лиза закрыла входную дверь на ключ, ведь завтра воскресенье, ей хотелось выспаться. Николай, вернувшись с работы, обычно тихо открывает квартиру, неслышно раздевается и проскальзывает к ней под одеяло, чтобы догнать ночной сон после нелегкой смены. Он – плавильщик. Устает, конечно.

Зайдя в комнату отца, Лиза выключила телевизор и потушила настольную лампу, включила ночник. Матвей Никифорович ночью просыпался два-три раза. Засыпая, вытянув на широком диване уставшие за день от беготни ноги, Лиза блаженствовала, но еще слышала какое-то время бу-бу-бу пьяного странника, и ей даже показалось, что кто-то открывает входную дверь. На мгновение ей почудилось бормотание почти рядом, как будто в самой квартире, но сладкая дрема совсем овладела ею, и снился ей ее Колька.

В наступившей тишине слышались только храп и мерное тиканье больших настенных часов в прихожей: тик-так, тик-так, так, так, так-тик… Через два часа Никифорович проснулся, кряхтя и покашливая, протянул руку за очками, которые лежали рядом на столе и, водрузив их на нос, пошлепал по коридору. В темноте он запнулся обо что-то мягкое и объемное. Осторожно обойдя боком препятствие, он включил в коридоре свет. На полу в прихожей спал неизвестный ему мужчина, свернувшись калачиком. «Вечерний, – подумал дед, – нагнувшись и внимательно разглядывая его, – так и не докандыбал до дома. Лиза пожалела и пустила его на постой». В том, что неизвестный мужчина спит в их квартире на полу в прихожей он не видел ничего необычного, в старину недошедший до своей деревни путник просился на ночлег к кому-нибудь в избу, когда его настигала в дороге вечерняя темень. И люди пускали путешественника, зная, что завтра ночлег может понадобиться им.

Через несколько минут дед, выйдя в коридор и обойдя аккуратно неизвестного, двинулся обратно. Проходя мимо большой комнаты, он заглянул в приоткрытую дверь. Дочь безмятежно спала. Значит, все в порядке. Дед Матвей спал вообще-то крепко, и если б не нужда, мог бы храпеть до утра спокойно. Правда, иногда его мучила бессонница, тогда он брал книгу и шел на кухню. Ставил чайник на плиту, находил что-нибудь вкусненькое и чаевничал. Затем, надев очки, читал. А утром, как и полагается, наполнившись вдосталь чьими-то жизненными историями, ударялся в сон и спал до обеда.

Через полтора часа старичок проснулся снова и зашлепал по коридору, в прихожей запнулся о мягкое. Включая свет, он знал уже, кого сейчас увидит. Странник спал, раскинув ноги и руки во все стороны, подложив под голову ботинок деда Матвея. «Ишь, как горемычный намаялся, – подумал Матвей Никифорович. – Скоко щас берут за постой? В наше время не драли людей, ночлег ниче не стоил, бесплатно пускали в дом путника. На Руси так испокон веков велось». Возвращаясь к себе, он вновь заглянул в приоткрытую дверь. Лиза спала. А вскоре и храп деда послышался и разлетелся по всем углам.

На часах было около четырех, когда Матвей Никифорович опять проснулся. Позевал-позевал, заскрипел кроватью и встал. Выходя из комнаты, он прихватил с собой диванную подушку. Включив в прихожей свет, дед осторожно вытянул из-под головы ночевщика свой ботинок и подложил вместо него под голову ему подушку. Мужичок вдруг неожиданно приоткрыл глаза и уставился на него.

– Вы ко? – произнес он, выдохнув перегар прямо в лицо деду.

– Свой-свой, – успокоил его, поморщившись, Матвей Никифорович. – Спи.

– А-а-а, – протянул бедолага.

Выключив свет в туалете, дед прошаркал к себе. И предутренний сон накрыл его своим колпаком плотно и беспрепятственно.

К утру человек в прихожей завошкался, заворочался. Поползал-поползал на четвереньках и встал, пошатываясь, добрался до ванны, открыв дверь, тут же ее закрыл, открыл дверь рядом, включив свет. Выйдя, он машинально нажал на все выключатели. Постоял. Осмотрелся. В полутемной прихожей спроецировались очертания узкого шкафчика, кушетки, а в зеркале отразился странный силуэт, это был он. Человек вздохнул, почувствовав озноб, быстро стянул с себя брюки, носки, скинул пиджак, а вот с белой рубашкой вышла заминка, рукава расстегнуть не смог.

– А! – махнул он рукой, кинул одежду на кушетку, но она свалилась на пол, поднимать ее он не стал.

Проковылял в комнату в трусах и в расстегнутой рубахе, добрался до дивана, захватив угол одеяла, прошмыгнул к Лизе. Она восприняла движение около себя, как возвращение Коленьки с работы, и, положив мужу на плечо голову, углубилась в утренний сон. А летние сны бывают цветными и воздушными, очнешься от них – и ничего не вспомнишь. Откуда они приходят? И создают настроение на целый день, чувствуешь их присутствие, а неведомые образы из него вдруг возникают совсем не по делу, как всплески легкой морской волны, и откатывают назад.

Мужичок еще раз вздохнул и тут же заснул. Сначала он спал тихо, но через полчаса раздался его лающий храп, лежал-то он на спине. Лиза сквозь сон почувствовала, около нее что-то происходит не то. Но сразу проснуться она не могла. Было очень рано. Рассвет только начал осторожно окрашивать нежными мазками улицы города, расползаться по паркам воздушными струйками, прикасаться к деревьям, скамейкам, фонарям. Вдруг расплывался, отстраняясь от всего, и улетал куда-то ввысь. Проходило какое-то время, и рассвет, спохватившись, возвращался, плавно опускаясь все ниже и ниже к земле. Тихо просачивался в город и нежно обнимал строения со всех сторон. Туманился.

С трудом Лиза все-таки прервала свой крепкий сон, она оперлась на полусогнутую руку и взглянула узкими глазами на Николая. Это был не Коля!!! От охватившего ее ужаса она замерла, глаза ее широко раскрылись! Она силилась крикнуть, но только беззвучно открывала рот. Наконец, набрав много-много воздуха в легкие, она выкрикнула страх обезумевшей женщины прямо в ухо спавшего. Затем завизжала протяжно и звонко и стала ногами спинывать незнакомого ей мужчину с дивана. Нахал упирался, зацепившись за край дивана. Он только-только начал просыпаться и не мог пока сообразить, что происходит. Лиза громко звала:

– Папа! Папа! Папа!

И вдруг путешественник во времени из лабиринтов заводского района соскочил и дико завопил тонким бабьим голосом. Схватившись руками за голову, он бросился в прихожую. Руки и ноги у него тряслись. Он стал поднимать с пола одежду и надевать ее, нервно озираясь по сторонам. До него дошло, что он не дома!

Со встрепанной бородой показался Матвей Никифорович, но он был абсолютно спокоен, глядя на мужчину в прихожей, как будто смотрел на давнего своего знакомого, который, стоя на одной ноге, на другую напяливал выскальзывающий из рук какой раз уже носок. Он ловил его на лету и снова пытался натянуть на ногу.

– Папа! – закричала Лиза. – Кто это?

– Путник, – невозмутимо ответил дед Матвей.

– Какой еще путник?

– Вчерашний, которого ты пустила на постой.

– Вчерашний? Я что сделала?

– Дала ночлег…

– Я? Дала ночлег?

Дед замолчал, ему больше нечего было добавить.

– Вы кто? – спросила Лиза путника. – Вы как к нам попали?

– Я? Я-я-я потом вам все-все объясню. Вечером. А сейчас мне нужно срочно домой! Срочно!

Незнакомец, зажав в кулаке свой ярко-синий галстук, открыв дверь, выскочил из квартиры, как сумасшедший, как ошпаренный кипятком. Лиза бросилась к окну на кухне. Она видела, как мужчина поскакал невероятной прытью вверх, его слабо подкидывало из стороны в сторону, и синий галстук трепыхался за ним, как детский флажок, несся он по пешеходной дорожке к следующему лабиринту, потом к следующему и свернул к дому, который был в одном ряду с домом Андреевых.

Лиза села на табурет и с дрожью выдохнула из груди воздух, как будто выдохнула весь ужас, который охватил ее несколько минут назад и успел скопиться жесткой пробкой в горле. После произошедшего кошмара у нее не осталось никаких сил, разговаривать с отцом ей совсем не хотелось. Так они и сидели молча вдвоем на кухне. Наконец, посмотрев на часы, она поняла, что через час придет Колька.

– Папа, – сказала она, – Коле мы ничего пока не рассказываем, дождемся вечера, наверное, все прояснится. Иди спать и ни гу-гу.

Она вновь закрыла дверь на ключ. Ключ убрала в карман своего плаща, откуда его только что достала. Квартира им осталась с Николаем от его бабушки, Натальи Васильевны, она всю жизнь проработала учительницей в школе, которая находится здесь же, совсем рядом. Одинаковых ключей от входной двери им оставили пять. Каждому, получается, – по одному. Пятый лежал в коробке в шкафу. Они не стали менять старый замок. Им тогда с Колей почему-то подумалось, что именно таких ключей не осталось ни у кого из жильцов, живущих рядом. Да и сам ключ символизировал память о лучших советских временах. Лиза, беря свой ключ в руки, невольно вспоминала Наталью Васильевну, она ее хорошо знала, училась в этой школе. Нет, память о Наталье Васильевне не стала ненавязчивой, она просто приплывала и уплывала, пронося мимо возникающий образ хорошей учительницы.

Дед Матвей завалился с радостью досыпать, не видя причин для беспокойства. Лиза притворилась спящей. Она слышала, как пришел Коля, он долго мыл руки, умывался, снимал одежду, аккуратно сложил ее, а затем легко проскользнул к ней под одеяло и сразу заснул. Разбивая по частям произошедшее, Лиза поняла, что путник – это тот несчастный, который застрял в их дворе вчера вечером. «Грибник». Но как он открыл дверь? Может, папа потерял свой ключ? Ответа у нее не было. И она решила не думать пока об этом.

Вечером раздался звонок. Лиза взяла трубку домофона.

– Это я, – услышала она теперь уже знакомый ей голос,– я вас испугал сегодня ночью…

– Да уж, – ответила ему Лиза.

Нарушитель ночного покоя пришел к Андреевым со своей женой Таней. Они долго извинялись, стоя в прихожей перед Лизой, бесконечно перебивая друг друга. Николай тоже вышел в прихожую, но ничего не мог понять. Тут нарисовался и дед Матвей.

– Это кто? – шепнул ему на ухо Николай.

– Это? Путник. Путник… Проходите, – пригласил супругов Матвей Никифорович.

Таня протянула деду торт в коробке, а муж ее передал неловко, стесняясь, Николаю бутылку шампанского. Все прошли на кухню. Познакомились. Как выяснилось, ключ у Дмитрия случайно подошел к двери Андреевых, и ночью он был уверен, что после долгих мытарств домой все-таки доплелся. Никаких сил у него не осталось для того, чтобы раздеться и нормально лечь спать. Да и Таню ему не хотелось будить, было стыдно. Потому он рухнул прямо в прихожей и захрапел. А еще он думал, что дед с подушкой ему приснился, но когда увидел перед собой реального Матвея Никифоровича, то понял, что это был не сон. Он поблагодарил деда за чуткость и тепло обнял его.

Жили Косолаповы тоже на первом этаже, но чуть выше, куда и свернул утром ночной непредвиденный гость. Квартиру эту Дмитрий и Таня купили лет 15 назад, и ключи им достались от прежних хозяев. А надрался Дмитрий в тот день с одноклассниками, которые приехали в отпуск к родителям. Вообще-то он почти не пьет, только по праздникам. А тут его понесло! Он запомнил, что у ресторана, когда они ждали такси, кто-то из друзей спросил его, где он сейчас живет, и Дима ответил, что он живет за бассейном «Чайка», ближе к пустырю. Но пустырь вчера превратился для него в неизвестную дикую пустыню, за которой в вечерней мгле крыши частных домов даже не угадывались, да и улицы там сразу круто спускаются к реке.

Знакомясь, Андреевы и Косолаповы находили много общего, что их связывало. Дети учились в одной и той же школе, теперь в техникуме. Мужья, Николай и Дмитрий, работали на одном и том же заводе, только в разных цехах. Дима – токарь. А жены работали в городской больнице: Лиза в хирургическом отделении медсестрой, Таня в детской терапии врачом. Шампанское, закусывали бутербродами, сделанными Лизой и Таней на скорую руку. Разговор продолжили за чаем. Как оказалось, все собравшиеся на кухне были туристами, заядлыми рыбаками, лыжниками и настоящими грибниками.

– Дмитрий,  – сказала Лиза, – а вы теперь дважды грибник.

– Это как?

– В нашем дворе часто плутают пьяные. И кто-то назвал их «грибниками», и настоящие грибники, бывает, теряются в лесу. Если бы вы видели себя вчера со стороны.

– Ах-ха-ха! – громко от души рассмеялся Дмитрий, – представляю.

Тут уж и остальные не сдержались.

– Нет же, нет, – насмеявшись досыта и вытирая выступившие на глазах слезы, возразил дед Матвей. – Путник он. Путник и есть. Не зря он к нам приблудился. Просто так ничо не быват.

Матвей Никифорович обратил внимание на фамилию новых знакомых – Косолаповы. Жена его, Матрена Семеновна, в девичестве тоже была Косолаповой. Стали выяснять, а вдруг родня? Разбирались долго. И вот что выяснили: отец Дмитрия, Иван Фомич, приходился, оказывается, Матрене Семеновне троюродным братцем. Выяснилось также, что Иван и Матрена родом из одной деревни Шепетиловки, учились в одной и той же местной школе и окончили в ней по семь классов. Только Иван был на 17 лет старше Матрены. Успел повоевать в Великую Отечественную войну, вернуться домой, жениться, но мало прожил, лет девять после возвращения с фронта, ранения были тяжелыми. А Матрена уехала в город и вышла замуж за своего ненаглядного Матвея, машиниста с демидовского завода. Новость всех повергла в неописуемый восторг! Изумление! Неожиданно произошло объединение семей и восстановление родственных связей, прерванных непростой жизнью.

Матвей Никифорович был доволен больше всех, он принял родню безоговорочно, ведь родственная связь, как весточка, пришла, будто от Матренушки.

– Конечно, Дмитрий – путник, – говорил дед. – Путник приходит к людям с доброй вестью. И Дима пришел с вестью.

С тех пор Андреевы и Косолаповы дружили. На следующее лето собрались в Шепетиловку, навестить родные места, познакомиться с остальной родней, которая проживала в деревне. Правда, и те, и другие сменили замки, подумалось, а вдруг в хрущевских лабиринтах сохранились еще такие же? Прошли те времена, когда ключи под ковриками у дверей лежали. А старые ключики сохранили, чтобы рассказывать детям и внукам необычную историю, случившуюся с ними однажды.

Надежда Лысанова