21 ноября 2024 года в «Актуальных комментариях» была опубликована статья Владислава Суркова под заголовком «Либерализм повержен, но вернётся закалённым». В связи с избранием президентом США Дональда Трампа некогда весьма именитый автор пришёл к заключению, что либерализм как мировая идеология «повержен», но не окончательно и не бесповоротно. По его мнению, он ещё вернётся, и, «закалённый унижением, поумневший, сексуально не озабоченный», он будет «опасным».

Можно по-разному относиться к бывшему помощнику президента РФ и вице-премьеру российского правительства, игравшему в своё время ключевую роль в решении некоторых очень тонких и деликатных вопросов. Но, несомненно, одно: это человек, к мнению которого в верхах, причём не только наших, многие не только прислушиваются, но и вполне разделяют его точку зрения.

Лично мне Владислав Сурков как мыслящая личность вовсе не безынтересен, хотя мы и находимся с ним по разные стороны всякого рода «баррикад». Его более ранняя мысль об опоре Владимира Путина на «глубинный народ» России не только оригинальна (в плане аналогии с «глубинным государством» в США), но и весьма недалека от истины. Вполне заслуживают внимания и нынешние размышления отставного политика о судьбе либерализма. В них много тёмного, нарочитого, напускного, но одновременно интеллектуально провокационного и в какой-то мере пророческого.

Но имеются и сопутствующие нюансы, которые тоже заслуживают внимания. Например, кроме всего прочего, в данной статье не понятно, что в ней более значимо: сам текст или подтекст. По тексту вроде бы всё ясно: раз даже в самой Америке(!) либерализм с таким грохотом сброшен со своего пьедестала, то и в остальном мире, включая Россию, ему приходит конец. И вдруг – предупреждение: коллеги, не сильно-то радуйтесь его крушению, ибо он ещё «вернётся» и возьмёт свой, очень «опасный», реванш!

Это предостережение рождает много вопросов, и главный из них – какова позиция самого автора: радуется ли он ниспровержению либерализма или печалится; просто ли он предупреждает о вполне возможной в будущем смене политического вектора или грозит этим предстоящим реваншем кому-то конкретному? Всё это вместе взятое: сама статья, её подтекст и запрятанные в нём смыслы, — требуют, если не ответа, то, по крайней мере, серьёзного и углубленного обсуждения.

Начнём с выявления сути понятия либерализма как общественно-политического явления. Открываем справочники, и сразу же обнаруживаем неоднозначность трактовки этого феномена. Согласно советской (марксистской, по существу) точки зрения, это идеология буржуазии, ханжески рассуждающей о парламентаризме, правах человека и свободном предпринимательстве, но на деле стремящейся исключительно к наращиванию капитала и политическому господству. То есть либерализм — это сугубо реакционный фактор, препятствующий прогрессивному движению человечества к своему коммунистическому будущему.

Не опровергая сути марксистского определения, нынешняя Википедия, отображающая взгляды апологетов современного буржуазного общества, вносит в него свои коррективы, превращающие либерализм уже в философское направление и в идеальную модель человеческого развития, в которой права и свободы каждого человека объявляются высшей ценностью, а сама человеческая личность полностью освобождается от «стеснений», налагаемых религией, традицией и государством.

Налицо не просто существенное расхождение во взглядах двух ведущих групп людей, но воинствующее столкновение двух идеологий, решительно настаивающих, каждая из них, не только на полном идейном опровержении другой точки зрения, но и на физической дискриминации её апологетов. В этих условиях предлагается либо целиком и полностью принять одну из альтернатив и стать яростным адептом избранной идеологии, либо разувериться во всём и покориться судьбе, решаемой вместо тебя и, по сути, против тебя – отдельно взятого человека.

Но это всё лишь в том случае, если исходить из упрощённого восприятия жизни как таковой, а также земного мира и человеческого общества в целом. Но чем дольше живёшь, тем больше убеждаешься, что жизнь неимоверно трудна и сложна, а мир вовсе не целен, да и общество соткано из людей и групп с мешаниной взглядов и точек зрения. Например, в плане демократии как политической формы правления сегодня всё больше людей приходят к выводу, что идеальной, единой для всех демократической модели в мире нет и не может быть. А есть исторически и национально обусловленные способы управления, наиболее удобные для основной массы населения конкретных стран.

То же самое можно сказать и о либерализме. Прежде всего надо признать, что западная буржуазная идеология либерализма, до сегодняшнего дня диктаторски навязывавшаяся всему миру со стороны США и всё более приобретавшая характер национальной тоталитаристской идеи, совершенно отличается от восточного понимания свобод и прав человека в Китае и Индии. И уж совсем разнятся с ними либеральные идеи стран и народов исламского мира, Африки и Латинской Америки. Потому призыв западных либералов освободиться от стеснений, налагаемых религией, традицией и государством, всё больше оборачивается кощунством и ксенофобией.

Что касается России, то либерализм в ней, как и многое другое, имеет очень сложный и крутой замес. Начавшись с политического флирта Екатерины II (1729–1796) с европейскими вольнодумцами (переписка с Вольтером), либеральные идеи при её внуке Александре I (1777-1825) серьёзно окрепли и укоренились в высшем обществе страны, спровоцировав восстание военной элиты 14 декабря 1825 года. Внук же последнего Александр II (1818–1881), по сути, капитулировав перед Западом, превратил либерализм в государственную идеологию и сам стал жертвой либеральных реформ, пав 1 марта 1881 года от рук народовольцев, нанесших смертельный удар вконец ослабленному и дезорганизованному самодержавию.

В связи с этим законно возникает вопрос: в чём же сила и слабость российского либерализма? И та, и другая коренятся, на мой взгляд, в противоречивом характере русского народа – весьма жёсткого реалиста в практической жизни и неискоренимого идеалиста в своих несбыточных мечтаниях. При этом любопытна закономерность: власть в России неизменно тяготеет к своей абсолютизации; это порождает надменный консерватизм правящей элиты; он, в свою очередь, провоцирует глухое недовольство «прогрессивной» общественности и всё это приводит, в конечном счёте, к гневному бунту демократически настроенных элементов.

Есть и ещё один нюанс, существенно отличающий российский либерализм от его зарубежных аналогов. Если западноевропейский либерализм не просто самодостаточен, но, сверх того, ещё и горделив в высшей мере, то его российский аналог, напротив, до предела закомплексован в самосознании своей уничижительной «неполноценности». Отсюда стремление российских либералов к «западничеству»: возводя европейских вольнодумцев в некий эталон и идеализируя европейские порядки, российский космополитический бомонд оказывает непрерывное давление на власть, де факто усиливая её консерватизм.

Эту вечную российскую политическую проблему всеми фибрами своей чуткой души прочувствовал и в сложной ментальности отобразил Александр Пушкин. Либерализм для поэта не был отвлечённым понятием, как это происходит сейчас в мире с либеральной идеологией. Для него наглядным воплощением либерала-западника являлся его друг – философ Пётр Чаадаев (1794–1856). Их знакомство состоялось в 1816 году, когда 17-летний лицеист встретился в доме Николая Карамзина с 22-х летним блестящим офицером-семёновцем, участником войны 1812 года.

Пушкин посвятил Чаадаеву два стихотворения (1821 и 1824 годы) и, более того, сделал философа прототипом главного героя своего романа в стихах «Евгений Онегин» («Второй Чадаев, мой Евгений…».1832). Его отношение к старшему другу постепенно претерпевало контрастную динамику, начавшись с восхищения и преклонения и завершившись полным охлаждением. Причём и то, и другое происходило не в плане личной приязни, а касалось постепенного расхождения во взглядах, прежде всего, в оценке роли Запада и России.

В романе «Евгений Онегин» касательно Чаадаева и либерализма я бы выделил два ключевых момента: первый — дружба и конфликт Онегина с Ленским и второй — неразделённая любовь Евгения и Татьяны Лариной. Во взаимоотношениях с Ленским Онегин выступает как олицетворение надменной холодности ментальной личности, замкнутой сугубо на своём эго и антиподной живой, романтической чувственности поэтической натуры своего друга. Здесь всё символично: и противоестественность этой дружбы-вражды, и неизбежная внутренняя конфликтность поневоле сблизившихся людей, и трагический финал поэта, оказавшегося неизбежной жертвой в дуэли горячего сердца с хладнокровным разумом.

Хотя Пушкин и иронизирует над избыточным романтизмом Ленского, но его живость и горячность явно больше импонируют поэту, чем резонёрская рассудочность Онегина. Более того, Пушкин в финальной сцене как бы ставит себя на место Ленского и, тем самым, предвещает собственную кончину в схватке с «пустым сердцем» (по Лермонтову) чужестранца Дантеса.

Совсем другая доминанта отношений заложена Пушкиным в контактах Онегина с Татьяной, ассоциируемой поэтом с «русской душой» и, по-видимому, с Россией в целом. Отвергнутое Онегиным в вежливых тонах признание в любви юной Татьяны невольно рождает ассоциацию с воспылавшим пылкой страстью к расчётливо эгоистичному Западу Михаилом Горбачёвым, едва не загубившим вместе с Борисом Ельциным нашу страну.

В случае с Татьяной неразделённая любовь пошла ей на пользу: перечитав книги в библиотеке Онегина и вникнув в их глубинный смысл, она по образованности встаёт вровень с ним, а духовно превосходит его. При новой встрече, будучи королевой светского общества, уже она отвергает любовное признание Онегина, заявляя о своей верности супружескому долгу и, тем самым, ставя крест на былой любви.

Этим у Пушкина, по сути, и завершается любовная часть романа. Однако в свете нынешних судьбоносных для России событий у пушкинского повествования появляется как бы «второе дыхание». И связано это явление с возможностью и необходимостью акцентировки более пристального и углубленного внимания к тому, ради кого и ради чего Татьяна укрощает своё всё ещё любящее сердце.

Мы привыкли считать мужа Татьяны, отставного генерала князя Гремина, «второстепенным персонажем» романа. Однако это весьма достойная личность: «закалённый судьбой боец с седою головой»; друг Онегина, вращавшийся, по-видимому, в тех же высоких светских кругах, что и пушкинский главный герой, но избравший, в отличие от Евгения, стезю честного и мужественного служения Отечеству; «безумно», то есть по-настоящему, любящий свою супругу и боготворящий её.

Несмотря на пробуждение любовной страсти в омертвевшем сердце Онегина и сохранившееся негасимое пламя любви к нему в живой душе Татьяны, их дальнейшая связь обречена на провал. Вдруг вспыхнувшая в Онегине искра любви столь же быстро погаснет, «привычный круг» жизни ему вскоре надоест и «узы Гименея» станут для него оковами арестанта. Да и Татьяна в случае измены мужу, весьма достойному человеку, не простит себе этого предательства. В итоге Татьяна превратится в толстовскую Анну Каренину с её неизбежной трагической судьбой.

Вот почему и России, на мой взгляд, ни в коем случае нельзя возвращаться к холодному сердцем, рассудочному и эгоистичному либерализму и вновь наступать на те же «грабли» в наших односторонне «дружественных» отношениях с Западом. Подобно Онегину, Запад, по своему эгоистичному характеру, не способен ни любить кого-то другого, кроме самого себя, ни дружить с кем бы то ин было в силу своего врождённого меркантилизма, ни быть честным и порядочным в деловых отношениях по причине алчности и жажды господства.

Но проблема не только в деградации западного либерализма и «ахиллесовой пяте» либерализма как такового. Европейский и особенно американский консерватизм, замешенный на идее априори нравственного превосходства и убеждённости в своей расовой исключительности, тоже ничего хорошего нам не принесёт. И именно потому, что русский традиционализм, составляющий основу и ядро российской цивилизации, ни к западноевропейскому духовно разрушительному либерализму, ни к человеконенавистническому американскому консерватизму, не имеет никакого отношения.

И европейский «гуманистический» либерализм, и американский расовый консерватизм – это идеология и политическая практика господ: в первом случае потакающих человеческим порокам и слабостям, во втором – непримиримых к малейшим отступлениям от установленных ими самими норм и правил. То и другое для России не только идейно неприемлемо, но органически чуждо и противоестественно, а потому категорически противопоказано в силу их гибельности для нас.

У российского традиционализма совсем другой замес. Наряду с «Русской правдой» Ярослава Мудрого (978–1054), олицетворявшей Закон всеобщей справедливости и равной для всех ответственности на государственном уровне, на Руси с древнейших времён существовал незыблемый и нерушимый народный кодекс нравственности и здравомыслия. В отличие от российских господ, перекраивавших и подгонявших под себя Правду Ярослава и превративших, в конечном счёте, закон в «дышло», русский народ, а затем и народы, разделившие его судьбу, свято блюли свой Кодекс, передавая его от поколения к поколению средствами фольклора.

Культовыми темами русских народных былин, сказок, пословиц и поговорок были, есть и останутся на века всесущий и всеблагой Бог, святая, нелицеприятная Правда и всесильное, всепобеждающее Добро. Эти незыблемые духовные ценности не только передавались из поколения в поколение русским народом, но и усваивались одновременно с русским языком всеми народами, населяющими Россию, включая некогда поверженных ею врагов.

Пускай Запад живёт своей надуманной, во многом мифологизированной и далёкой от реалий жизнью и беспрепятственно катится по наклонной плоскости в пучину собственных грёз и всеобщего забвения, как это случилось с боготворимыми ими рабовладельческой «демократической» Древней Грецией и рабовладельческим «цивилизованным» Древним Римом. Нам с ним в этом его иллюзорном самопогребении явно не по пути. У нас – своя дорога, которая не сулит нам роскошной, беспроблемной жизни, которая скрыта от нас туманной дымкой, но у которой нет конца, как не существует кончины у бессмертной человеческой души.

Да, либеральная идея сегодня на Западе не просто «повержена», но, потерпев крах, пребывает в агонии безумия. «Вернётся» ли она – это вопрос, но если, действительно, вернётся, то, несомненно, будет не только «опасной», но и гибельной для себя и для всего человечества. Следует иметь в виду, что либерализм потерпел провал, в первую очередь, по причине своего полного перерождения и превращения в свою полную противоположность – в культ несвободы и угнетения.

Но и радоваться поражению либерализма нет реальных оснований. Во-первых, его сторонники всё ещё сильны, злобны и мстительны. Во-вторых, приходящий ему на смену американский консерватизм может оказаться ещё более худшим наследником идеи мирового гегемонизма США. Замешенный на культе силы и нетерпимости

В этих условиях нам надо твёрдо доводить начатое дело до конца, быть готовыми к любому повороту событий, не ожидать чужих «милостей» и «подарков», истинно верить в Бога и не уничижать самих себя, реально оценивать международную ситуацию, спокойно жить, добросовестно трудиться, растить детей и радоваться жизни. Остальное приложится, так как Бог истинно оценит это и не даст нас в обиду.

Александр Афанасьев

Иллюстрация с сайта Culture.ru