Коля думал о Марии и его всего поднимало над землей, словно это была главная встреча в его жизни.

— Маша, Машенька, — проговаривал он про себя, весь внутренне искрясь от осознания того, что она существует, есть, живет где-то там далеко, несвободная и веселая.

— Маша, Машенька, — еще раз повторил Коля про себя, и ему стало вдруг нестерпимо грустно от того, что он не может обнять ее, прижать к себе, и посвятить ей все последующие годы своей жизни.

— Я тут в Москву съездил, — рассказывал Коля своему приятелю, лихорадочно перебирая в голове события, и не в состоянии вспомнить ни одного достойного, кроме того, как он протянул билет на «Стрелу», и проводница, монотонно обследовала телефонный аппарат и прибор, приготовленный для чтения билетов, сообщила ему, что его в поезде не было и быть не должно, так как протянутый билет не из Москвы, а из Петербурга, и был выписан ему по ошибке.

Спустя пять минут Коля отчаянно бегал между Ярославским и Ленинградским вокзалом в поисках кассы, выкидывал деньги и карты из кошелька, и считал внутренним счетчиком дни, вагоны, минуты и места, очутившись ровно через два часа на боковой полке в общем вагоне, куда он и улегся, накрывшись тремя одеялами, и ощущая, как озноб бьет его уже по всему телу.

«А ощущение, кстати, неописуемого счастья!» — успел подумать он об общего вагоне и заснул.

— Вот так! – сообщил Коля Сергею через пару дней, криво улыбнувшись.

— Так что нового, я не понял? – спросил недоверчиво Сергей.

— Ничего нового. Увидел ее и – все. Снова все на свете забыл, и вообще надежды теперь нет никакой.

— Тебе надо жениться! – сообщил Сергей, и глупо улыбнулся, пытаясь скрыть некоторую усталость и раздражение.

— На ком? На ней? – спросил Коля и снова весь сжался.

— А то ты не знаешь … – снова продолжал Коля, как будто бы пытался словить воздух для сжавшихся легких.

— Знаю, брат, знаю, но… Слушай….

— А никаких «но». Как увидел, так все и вспомнил, никаких вариантов не оставил для себя.

— Неужели тебе никогда никто не нравился больше? – с усталым любопытством спросил Сергей, несколько насупившись, словно беседа его не радовала, а смертельно печалила.

Что Коля мог объяснить Сергею? Разве мог он рассказывать ему о силе воздействия и невероятной притягательности Маши, ее харизме, и степени близости с ним.

— А она? … – спросил было Сергей.

— Что она? Откуда я знаю. Был тут один полу-подонок, бабник наглый, так он ей даже нравился какое-то время, представляешь?

— Женщины они такие…

— Да, дело не в этом. Она такая. Наивная, что ли. Понимаешь, она очень светлая. Она не понимает, что бывают люди с тройным дном, злые, завистливые, заносчивые. Она даже не знает, что люди могут делать что-то назло.

Коля почувствовал, как все у него внутри сжалось, свернулось, словно он что-то пытался поймать, и совсем не мог это сделать, сдюжить.  Он силился осознать, какая сила приковывала его к Маше, и совсем не мог этого сделать, словно в ней сосредоточился весь центр Вселенной, все звуки, все галактики.

Маша относилась к Коле хорошо, но не более того. Спокойно. Ей было странно сначала, что она вызывала у Коли такие страшные эмоции, но потом она уже к этому привыкла, и не задавалась вопросом о природе его чувств. Коля от себя тоже таких чувств никогда не ожидал, словно его не просто поднимало над Землей, словно он никогда не встречал на Земле другого такого человека, словно он никогда на свете не знал ничего лучше, важнее, теплее, чем те встречи, которые у него бывали с Машей.

— Маша, Машенька, — еще раз повторил про себя Коля, и ужаснулся от той внутренней пустоты, которая была вне ее присутствия в его жизни.

Он брел по городу, сжимая в кармане клочок бумаги, снова обращая внимание на то, что весь мир словно зажигал огни в ее присутствии, сгущал краски, распаковывал и заново запаковывал его внутреннее ощущение жизни, как делает какая-то странная коробочка со своим сомнительным содержанием, самовозгораясь, испепеляясь, заново обретая жизнь.

В своей странной тоске он шел домой, с какой-то усталостью вспоминая, как было хорошо, когда Маша приезжала, и сколько времени прошло, с того момента, когда он ее последний раз видел.

Еще он почему-то вспомнил страшный эпизод в своей жизни, когда неожиданно вдруг познакомился на каком-то школьном мероприятии со Светой. Света произвела на него такое мощное впечатление, что он не нашел ничего лучше, как, под ее сфокусированным взглядом, впериться в нее глазами, а потом буквально затащил в угол рекреации и бросился целовать с такой неистовой силой, словно это был первый и последний раз в его жизни. Светлана тогда даже не вскрикнула, и на протяжении его долгих трепетных объятий не произнесла ни одного слова, как будто посчитала поведение незнакомого человека совершенно естественным.

Он только помнил, как торопливо поднял ее на руки, и что в него вселились такие неземные силы, как будто бы он врос в паркет и стену, к которой прислонил ее, словно родную знакомую, целуя и рассказывая своему внутреннему черту непонятные истории из чьих-то жизней.

Он зацеловал Свету тогда, чуть не задушив. Самое поразительное, что, находясь в здравой памяти, Света не только не сопротивлялась, но словно отдалась его воле, давая понять, что он может целовать ее еще три часа, совершенно не опасаясь за последствия.

Самым тяжелым испытанием тогда был приход его на то же место на следующий день, потому как Коля тогда решил, что их встреча была запоминающейся для обоих, и что она явится к нему на следующий день, без приглашения, и даже без договоренности.

— Ты тогда в очередной раз спятил, да? – спросил Сергей, и уже, не смеясь, повернулся к плите, чтобы заняться приготовлением ужина.

— Там вообще что-то было?

Коле снова стало ужасно стыдно за свое полное идиотство, и за тот эпизод, совершенно реальный, когда он целовал мало знакомую девушку в течение длительного времени, так и не удосужившись спросить ее номера телефона, и потеряв ее из виду, как только она, опомнившись, наконец, с размаха дала ему по физиономии, и убежала, отчаянно стуча по паркету каблуками.

— Это было вообще что-то смертельно ужасное! – констатировал Коля, с отчаянием вспоминая ту встречу, и думая, как печально было, что он все-таки отпустил ее, да еще надеялся, что она придет на то же место на следующий день.

— Ой, ну это все так нормально, — констатировал Сергей. – Так нормально. Машу ты любишь, а здесь увлекся, и от воспоминаний, и от отчаяния, и от того, что, ты знаешь, мы любим многих людей.

Коле вдруг стало как-то светло и смешно от этого внезапного комментария. Смешно от воспоминаний, от своих излишних чувств, надежд, глупости, необоснованности.

— Маша, Машенька, — снова проговорил Коля, ощущая, что тоска «под ложечкой» охватила его с новой силой.

Он вспомнил, как впервые встретил ее, и проводил до дома, как она вошла в лифт, а потом медленно доехала до пятого этажа, пока он стоял, как вкопанный, и как вдруг с пятого этажа крикнула его, и он, перепрыгивая через пять ступенек, помчался наверх, оказавшись снова с ней рядом. Как она познакомила его с отцом и матерью, как они долго вместе разговаривали, смеялись, как он рассказывал о себе, мечтая произвести хорошее впечатление, и как долго тянулась эта встреча за чаем, словно при свечах, теплая, добрая, совершенно особая. И как он влюбился в Машу совершенно навеки, осознавая, как она нуждается в помощи, радости, поддержке, и насколько она добрый, трепетный и удивительный человек.

«Все когда-нибудь образуется», — повторял про себя Коля, ругая свою молодость, несостоятельность, непредусмотрительность и способность быстро отчаиваться.

«Если бы я был более решительным, расчетливым, или хотя бы реальным», — снова думал он, в который раз осознавая свою неподготовленность для многих жизненных ситуаций.

Нина Щербак