Соль советских песен – чистота, жертвенность, высочайшее качество исполнения…

Верность вектора: когда звучит девчачий хор, доносящий весть: Все люди на большой планете должны всегда дружить! – вряд ли хоть кто-то из нормальных людей – нормальных, не подвергнутых операции расчеловечивания! – не согласится с этим!

Хор звучит.

Песня сейчас – когда люди не то, что дружить не хотят, взрывают всё хорошее динамитами ненависти! – звучит…мало что прекрасно, сверх-провидчески…

Комсомольская линия советских песен следовала небесной формуле эстетики-метафизики…

Ведь ныне вряд ли кто отрицать будет, что комсомол – со всеми издержками, с формальностью и карьеризмом – нёс в себе силу организации молодых людей на принципах высоты.

…человека сложно удерживать на высоте: он вечно падает в недра доминанты, гениально сформулированной блестящим Алексеем Ухтомским.

Однако, если нет ничего, за что ты готов умереть – стоит ли метать зёрна жизни?

Спасибо, товарищ, за хлеб и за соль!

Одинокость людей в мире, соединённых высочайшей идеей, готовых жертвовать собой: сумма, выраженная через песню, завораживает, вибрируя в сердце правильностью восприятия жизни.

О мере качества песен: и музыкального текста, и словесной силы, наслаивающейся на музыку (или наоборот) говорить не приходится…

Советская песня – феномен, требующий трактата осмысления.

На сцене – Серёжа Парамонов: мальчик счастья и человек трагедии.

Серёжа – своеобразным сгустком дара – собрал в песнях, исполненных им, солнечность советского детства (правда! правда! вспомните бессчётные кружки! высочайшего качества и совершенно бесплатные!)…

Здесь – с одной стороны – Крокодил Гена, выпущенный в мир виртуозно-добрым волшебником Э. Успенским – рассказывающий: через блистательно-несчастного Серёжу историю своей жизни; здесь – например – тончайшие оттенки детской психологии – так добро и нежно вложенные в песню «Апельсины и конфеты», здесь – мощь самопожертвованья: Я снова поднимаюсь по тревоге…

Пулям тесно.

Мы не сдадимся.

Мы – за правду.

А за неё: обжигает всё, режет, разрежет сердце, я умру, но капли, что вытекут из него, станут зёрнами будущего…

…и бесстрашно отряд поскакал на врага!

Парамонов не пел этой песни – не важно, хотя важно всё, и всё, разумеется, в мире амбивалентно: Гегель предупреждал в своих гениальных максимах, объясняющих мир, как всё будет сложно-противоположно…

Не важно – И: важна судьба самого Серёжи, закончившаяся так скорбно; но – ультра-важна феноменальная чистота, заложенная мощнейшим зарядом, до сих пор облучающим сверх-прагматичный и эгоистичный мир…

Ленты советских песен: их великолепные гирлянды, их – разнополярность…

Великая любовная нежность Майи Кристалинской: Я гляжу ей в след, ничего в ней нет…

Тонкая аура любви…

Сопоставить с нынешним изратом-отвратом разнузданной попсы, где… и ЛЮБОВЬ! повергается осмеянию! где она – только физиологический акт, и ничего более.

Чёрное – ничего больше, судорога совокупления, без космоса ощущений…

…тех, что так тонко, скажем, передавали Тургенев и Чехов (какими бы сами они не были в жизни), тонко, сложно, серебряной сканью плели, завораживая… тех, кто готов ещё заворожиться: в частности: слушая советские песни.

Какая любовь, сограждане? Существует только физиология: факт нынешней гнилостной бездны.

И вот  – нежность простого, небогатого, но такого чарующего голоса Майи: голоса, влекомого силой любви…

И… таинственная Аида Ведищева – исполнит нам (вам – нынешним) чудовищно-торжественно-прекрасную песню про оленя, который проскакал по городу, разрезал его красотой: пусть – разрезал: такие ранки лечить не нужно, нужно прислушиваться к их пульсациям…

…легендарная птица Рух пролетела: могущественная птица легенды: но на крыльях несёт не слонов, хотя, согласно – опять-таки легенде – могла четырёх нести: но – меру любви, превышающую любые обыденные объёмы…

Марк Бернес!

Добрая легенда советской песни! Мало живший Бернес, так тонко взрывавшийся в любом исполнение, так мудро влиявший на жизни людские…

Мне кажется порою, что солдаты…

Стихотворение не жило б, и перевод бы зачах, хотя Я. Козловский был виртуозным мастером, — если б не феномен исполнения…

Молодых бы – подсаженных на гаджеты, не любящих читать, просто не понимающих, зачем дублировать реальность словом! – подсадить бы на одну эту песню: в исполнение Марка…

На нежность её: трагедию, призывающую к стоицизму; на ощущения, отрицающие саму смерть!

Жертвенность – снова: возникает не зыблемо: солдаты… с кровавых не пришедшие полей, им было за что…

Не за гаджеты же с играми умирать, не за фальшивую же лескотню соблазнов!

Советские песни, взятые суммой, феноменальны…

Разойдётся феноменом красоты и доброты Белоруссии: симфония песен Мулявина, (Мы ж были едины…) которого хоронили, как папу римского Кароля-Войтылу-Иоанна Павла Второго, во многом оправдывающего одним собой порочный папский престол: с тоской, — логичной, и молитвой, — естественной: вереницей благодарности – за то, насколько он насытил пространство, искажённое миллионами денег, их обладателями, скудной и скверной прагматикой, адской эстетикой эгоизма – шли и шли благодарные люди, падали человеческие капли в океан бессмертия!..

Осмысление феномена советских песен – требует трактатов метафизики; Конфуций – один из самых сложно-прекрасных персонажей мистерии истории – утверждал, что величие страны зависит от величия песен, которые слушают в стране…

Сопоставьте – чем мы были облучены в советское время и чем теперь: и всё (ну, почти, всё ясно чтобы было – даже Дирак с Гейзенбергом, объединившись, не смогли бы организовать речениями виртуозных формул, выводя совершенные, эстетически оформленные) – станет ясно…

Александр Балтин