Залпом, единым кубком чувство и огня проглотила книгу Юлии Пискуновой «Гдетство», вышедшую в издательстве «Стеклограф» Даны Курской. И впечатления постепенно оформлялись в мысли по поводу прочитанного. Но анализ мой, скорее, психологический, нежели литературоведческий. Количество инфинитивов и деепричастий не подсчитываю, сложность рифм не оцениваю. Это другое. Это не о тексте, а о том, что внутри него заключено живое, именно оно привлекло мысли и не отпускало, пока я эти мысли не изложила.

А про стихи Юлии Пискуновой, как тексты, я заметила, что меня так поразило в них – свобода отношения к слову, богатое воображение. Вот эта вот детская бесконечная вариативность реальности и бесконечная вариативность словарных конструкций… Так легко, так звучно, так перебивчато в её стихах звучит язык, так плавится и изменяется ткань и материя сознания и мира.

Книга «Гдетство» делится на три части. В первой – о детстве на Колыме и о родителях. Вторая часть – бунт, духовные искания, поиски ответов на вопросы. Третья – любовь, свет и смирение.

Когда речь идет о месте рождения поэта Юлии Пискуновой, то звучит столько любви в строках о Колыме, что поневоле её личная Колыма становится аллюзией на Маяковского – «землю, на которой голодал и мерз, которую окровавленную вынянчил».
А вторая ассоциация с местом рождения и раннего детства – это бесконечная свобода для ребенка. Он мустанг, вольный бежать, а не тягловая лошадь, которую запрягли. Маленький ребенок – это «хочу обнять, познать и сделать через это своим».  Такое «хочу» никем не обрублено, оно и делает ребенка свободным… Можно идти гулять в холмы, куда глаза глядят. «А встретишь медведя – возвращайся», – говорил маленькой Юле отец.

Читая вторую часть «Гдетство» про юность – хочется сказать «и жили мы борясь и смерти не боясь».
Иногда, глядя через призму творческих признаний, немедленно хочется изобрести машину времени и раздать всем девочкам-подросткам корону конкурса красоты. У меня такая была (картонная, из пионерского лагеря) и потому мне было странно, когда меня не хэйтили – голенастой цаплей называли (а у Юлии есть текст про утку), ещё бледной молью/немочью и т.д. Я в ответ писала: «вы сами знаете – я восхитительна». А всего-то бумажная корона и гора ромашек у ног – у нас в пионерлагере так голосовали, у ног каждой участницы на сцену зрители клали одну ромашку. Потом их подсчитывали… хотя и так было видно – у кого букетик, у кого букетище, а у меня был холм из ромашек. И когда меня пытались обидеть – я падала ментально не на жесткую действительность, а на этот мягкий ромашковый холм. Хочется всем подросткам показать, что эти ромашковые поля – это твоя собственность навсегда, ты можешь в них войти и погрузиться, необязательно чтобы кто-то сорвал и принес к твоим ногам. Остается только это понять. И вот тут расщелина – между желанием и принятием, как будто отроковица/отрок не может взять этот «титул» красавицы, умницы, достойной личности сама, и кто-то должен повенчать или возложить, или посвятить в рыцари, в творцы, в возлюбленную. Это отроческое восприятие мира так дивно сильно передано, и переосмыслено, и показано в стихах Юлии – как преодолевалась эта пропасть-расщелина, иногда десятилетиями преодолевалась. Но в стихотворении такое происходит моментально. И эти стихи заклинания способные исцелить тех, кто не преодолел еще юношеский разрыв реальности и жажду признания. Также стихи Юлии меня реально перенесли в тот ментальный возраст, тот слой чаяний и надежд, я заглянула туда и осмыслила, что и как соединилось в жизни из тех смутных мечтаний. И о чем на самом деле были те мечты.

Что же можно найти в «Гдетстве» про взрослость? Можно найти принятие и объятие этого мира (такая мягкая ирония «про таксиста»). Юлия – поэт-мудрец. Как будет звучать феминитив – мудриха (бабариха/повариха)? Мудрость – это когда ум соединен с добротой и спокойствием. Есть ещё немного печали. Такое ощущение дедукции мира – что к чему привело, приво́дит. Но неизвестно к чему приведет. Мир не исчислим – и автор видит это и предлагает читателям расширить личную Вселенную на ещё один поворот…

Много драмы, не той, что мелодрама (на эмоциональных качелях, где качают). А в том драма, что интенсивность и многозначительность. Как в симфониях Бетховена.

Глубинной родовою памятью я узнаю и сцены, и персонажей, что взаимодействуют в первой части с миром, во второй части – с собой, в третьей – с другими. Я узнаю ситуации, не буквально точно, но психологически точно случавшиеся в детстве. Вот это умение и есть у Юлии –  растянуть своё на весь мир и тем его присвоить, чтобы в этом мире было и моё, произошедшее со мной и многими другими детьми.

Мир, строящий себя сам все время. Внутренний мир человека, который защищает само существование человека от «демонов». Тоннель жизни, который может обрушиться на тебя. А может этот то сумрачный, то светлый тоннель оказаться снежным сводом выкопанного ребенком сугроба. И ты барахтаешься в этой неразберихе, а над тобой – небо.

Психологически (не фактологически) достоверно. Для искусства важна искренность, и когда она просачивается через смешение открытости и достоверности – у этих строк поэта вдруг волшебный узнаваемый вкус твоего сокровенного. Человек, дошедший в передаче эмоционального интеллекта до сакрального понимания общности всего живого, несомненно, глубок. И ты, читатель, становишься с узнаванием в стихах своего кода, вдруг причастен к глубине, на которую тебя выводит Юлия Пискунова. Она как бы тебе дает телескоп для далеких чувств и твои «звезды/ проблемы и открытия только твоего вроде бы детства/ становятся ближе».

Сцены конфликтов (динамики) в стихах как будто из строк – остановленных кадров. Это очень хорошо подчеркивает выдающиеся моменты пиковой эмоциональной нагрузки, и то, как с этой нагрузкой лирическая героиня справляется. Такое может быть использовано как рецепт читателем – как справится с потерей, недоумением, болью, отвержением или расстоянием. Распространяя себя на весь мир, растягиваясь вниманием во времени и беря других, героиня распределяет вес проблем на большую площадь, и не ломается наст, когда на этих лыжах поэтического метафорического идешь по целине чувств. Каждый год первый снег, каждое чувство в любом возрасте – свежевыпавший снег. «Есть женщины, что каждую любовь чисты как первый снег».

Снежинкоподобная прозрачность текста – нет аффектации и преувеличений. Отсутствие гипербол, и как Юлии удается сохранить реальный масштаб и сделать глубину погружения в проблему?

Травмы юности проработаны как этап «черпания в черноте». Когда с внутренним ужасом запускаешь руку в черный ящик. Когда-то он был полон, казалось тебе, змей, но все ужалившие тебя заперты в темноте. И ты вытягиваешь эти шкурки и оболочки того, что было важно и больно. Большинство людей не умеют черпать в темноте, они либо наглухо запирают травмирующие воспоминания, либо подкармливают живущих там змей, либо лезут в ящик голой рукой. На поэта надеты латы. Латная перчатка даже гнется вполне – у слов-образов есть защитный эффект. Остаются лишь оболочки тех миражей со временем, и если ты не сходишь с пути наблюдения и осмысления, а главное – с пути интереса и любви к людям, то твое бессилие и отчаяние улетучиваются. Ты видишь, как мы все похоже устроены, все мы в одной лодке, что плывет от истока к одному океану, и все мы ищем ответы – как нам жить ту жизнь, что проистекает с нами, пока мы скользим по глади хронопотока.

Галарина ЕФРЕМОВА

Галарина Ефремова (Ефремова Галина Юрьевна) 

Родилась в городе Уфа в 1968 году. Поэт, публицист, драматург, журналист. Работает в газете «Истоки». Член Союза российских писателей.

На фото к статье: ГАЛАРИНА ЕФРЕМОВА