Хорошо гулять по лесу, особенно если не одному, а с дедом. Нужно только не отставать, шагать рядом и помалкивать, не мешать ему дышать сосновым духом, до которого он не только большой охотник, а надо ему. После войны вон сколько лет прошло, я уже успел родиться, а деда всё достают хвори. коих набрался он в окопах. Не разом одолевают они его, изматывают постепенно, вражины. Только с одной справится, другая подступает. Бабушка надорвалась уже нянчиться, но рук не опускает, хлопочет над дедом. Не терпит она его с его дурным характером, любит.

Вот и теперь, — обыкновенно гостеприимный дом бабушки пуст и пропитался запахом шпал. Визитёров отвадили на время, дабы не переняли дедову заразу, которую заиметь, как нечего делать любому, хотя б и от самой уличной пыли, но… на всякий случай, подальше от греха, чтобы не виноватить себя после, что не убереглись.

А я упрямый, плюю с высокой колокольни на какую-то там коварную палочку и бегаю к деду без спросу и без зова. Тот же, восхищаясь моею отвагой и бесшабашностью, в награду, сипло смеясь, зовёт меня «чертёнком» и берёт с собою в лес.

С утра там тихо. Взбитую перину облака, лёгкую только на вид, ветер кинул по обыкновению на матрац леса с выпирающими пружинами сосен и отдуваясь шумно присел отдыхать на широкий пень. Дуба ли сосны, он уже и сам не мог припомнить, либо стыдился той, грешной повсегда у всякого младости, когда, поссорившись с округою, он ронял её дерева без разбору, будто книжные шкафы, «одной левой».

— Нешто они похожи?!

— Кто?

— Да дуб с сосною!

— Ну, как сказать, оно, конечно и то, и другое — дерево, но разнятся. Сосна дуба легче, светлее, духовитее. Дуб прочнее, да и на взгляд отличается. Про кору я вовсе молчу, но только… Мы ж про ветр, и про то, что тот присел отдохнуть на пень, а не разглядывал, не допытывался с пристрастием, кто он такой есть и откуда родом.

— А ветер?

— С ним-то что не так?!

— Откуда родом ветер?

— О милый, ты из меня всё, что знаю и чего нет, выпытать решил до сроку. Я-таки невеликий мастер толковать, это тебе лучше в школе учитель расскажет, а я лишь намекну. Ветер, это как ежели в баньке паришься, а вдруг кто дверь откроет. Вот тебе и ветер.

— Так просто? — хохочу я.

Дед на удивление легко толкует суть всякого дела из семечка которого у меня вырастает вся картина. Солнце нагревает землю, тёплый воздух поднимается кверху, клубится… и тут, холодный воздух от реки врывается сквозняком по ногам…

— Эй, малый! Ты чего?! — дед дёргает меня за руку, сбивая с пути, ибо задумавшись я едва не расшибаю себе лоб о сосну.

Мы смотрим друг на друга и смеёмся. Дед опять закашливается, но я не слышу больше в его кашле прежних сипящих, лающих, змеиных оттенков, от которых мрачнела и уходила плакать в кухню бабушка. Глядя на деда я принимаюсь хохотать так громко, как могу, через силу, так как перенял от взрослых, что деду нужны «сосновый воздух и как можно больше положительных эмоций». А так как главная радость в его жизни это я, то кому, как не мне, распалять, растравливать в себе всякое поползновение к хохоту.

— Ну-ну, не надорвись. — останавливает меня дед. — Смех смеху рознь. Он тоже хорош, когда от души, а нарочитый пользы не принесёт. Не старайся так уж,  слишком.

Прекратив своё почти гусиное гоготание, я натягиваю шаг, дабы попасть в такт шагов деда и мы двигаемся дальше, вглубь леса.

Я давно уже перестал допытываться, отчего бабушка никогда не идёт с нами на прогулку. Откуда ей достать сил ещё и на это, если, пока нас нет, она выскабливает квартиру тщательнее обычного, — и мебель, и стены, так что, когда мы возвращаемся,  всё кажется немного не таким, как было,новым и даже, совсем чуточку, чужим.

— Ну… зачем ты? Опять… — спрашивает дед у бабушки, и мне, малому, пока не понять, — ругает он её или хвалит. — Всё пройдёт. — добавляет дед и закрывается в спальне переодеться в чисто выстиранное, кипячёное до поблекших красок домашнее, а бабушка отправляется в кухню. Как всегда.

Всё пройдёт. И это тоже уже в прошлом. Всё.

Мать часто навещает могилы бабушки с дедом. Скребёт, моет, чистит. Там нет ни единой пылинки, н единой палочки: ни Коха, ни какой другой, а заместо надрывного хохота и сиплого кашля —  надрывные же рыдания из глубины сердца и чей-то искренний смех, что доносит ветер издали.

Иоланта Сержантова

Член творческого объединения «Отчизна» Российского Союза ветеранов

Член Союза писателей России