Вначале я не увидела, а почувствовала присутствие нового и неизведанного. Казалось это чувство странным и волнующим, — а это как раз то, что более всех иных ощущений притягивает человека на земле к другому человеку. Это не было страхом, но чувства сменяли друг друга, подобно отражению в запотевшем стекле, казалось, это и предчувствием любви не было, разве нет иных аспектов бытия, больших, чем любовь… Я не ждала никакой любви, несмотря на ее лабиринты: наука давно стала не освоением, а необходимостью выживания, и уже экзотикой стала любовь, но ждать ее мучительно. Чувство было непонятным, только стоять в вагоне метро, не реагируя на импульсы Вселенной, было возможно для кого угодно, но не для меня.

«Подумаешь, под землей! Это же не значит, что вне цивилизации!» — думала я, охваченная тревожным и будоражащим ощущением  приближения нового, неожиданного и оттого притягательного. Раньше мне думалось, что нет ничего прекраснее рассветного часа, когда зимой еще не погасли фонари ночного освещения, а воздух светел, над серыми ветвями и крышами домов восстает скрытое облачной дымкой солнце над голубизной неба, лежащего на заснеженных крышах. Эта красота зимнего рассвета подобна наслоениям жизненных коллизий: между голубизной небесной нежно-розовые рассветные облака, переходящие в малиновую свежесть и снова полоска голубизны, отраженная в снежном покрове, по которому скачут черные птицы, взмахивая флажками  своих  крыльев. И так очаровательны горящие оранжевым светом лампы фонарей, будто леденцы, подвешенные в воздухе, как сало для синиц.

Мне вовсе не хотелось перемещаться в иную атмосферу или увидеть в ней, иной и непривычной, черты старой бессмыслицы существования. Это чувствуешь изнутри, не кожей и обонянием, — подкоркой, сердцем, может быть, пищеводом и даже ступнями. Приближение чуда.

Влитые, будто железные плечи с выступающими бицепсами, крупный, но подтянутый торс, охваченный широким ремнем с короткими золотыми шипами, странное оружие, привинченное  застежками к ремню, мускулистые ноги, обтянутые металлического цвета джинсами, обувь… Обувь, не похожая на сапоги или высокие кроссовки. Обувь спортивного типа, но с претензией на высший класс, даже на интеллигентность и непререкаемость положения хозяина. Даже осанка и умение держаться в пространстве выдавало в нем элиту, но не простых приверженцев обывательского образа жизни, а объединенных смыслом, собственной ноосферой.

Взглядом он коснулся меня, и я загорелась еще более, ощущая то жар, то холод, и попеременный ток магнетического притяжения.

Во мне сидел заяц, прижавший уши и боящийся охоты, но я успокаивала его. Что мне сделает этот незнакомец? Не убьет же среди людей, в метро, не ограбит, глядя прямо в мое лицо. Может пригласить в кино или на художественную выставку, в театр или в цирк. В кафе или в ресторан как—то неудобно, еще рано, не зная человека не пойдешь с ним в волшебное место релаксации. Но в кафе на чашу кофе можно, а уж в ресторан — ни за что! Несмотря на волны магнетического притяжения и лучистую улыбку. Особенно  при их наличии! Это похоже на намордник для собаки: искусственный самозапрет на блажь и шик.

Сюрпризов жизни в предновогоднюю ночь я не ожидала, но все ощущения я отнесла к предпраздничной суматохе, и необычное  влияние на меня этого незнакомца на расстоянии, тем более.

В окнах электрички мелькали люди, елки, сумки, группы детей, спешащих на свои карнавалы.

На голове незнакомца я рассмотрела маску, но надетую не на лицо, а поднятую на макушку, — это было заметно по выступающим выпуклым линзам, предназначенным для глаз.

Я уже готова была придумать ему имя, когда заметила на его лице улыбку, и глаза тоже искрились улыбкой. Эта невероятная улыбка лучилась сквозь него, даже с его предплечий в металлического цвета ткани исходило сияние, и вся его фигура была, бесспорно,  обращена ко мне. Руками он держался в прямом смысле за воздух: стоял крепко, не занимая синими перчатками место на поручнях.

В приближении к трезвому разуму, охлажденному опытом, это был удачный карнавальный костюм — и только, а сияние создавал гель, аккуратно нанесенный на область возле глаз. И при чем тут любовь и влечение?! Это простые и надежные грабли, и наступать на их кверху поднятые острия опасно, они действуют, как бумеранг. Наступишь — и получишь удар, солнечный и лунный сразу. Может, его очки на голове специально для скрытия будущих фингалов от грабель, расставленных на пути к нему?!

«Но может, у него есть то, что ты ищешь и втайне ждешь?», — был шепот гнома из кармашка.

«Ничего я не жду!», — отвечала я гному, и мысленно дула на сердечный вихрь. Но напрасно. Один только шаг отступления — и вновь пылание изнутри беспощадно выжигает запреты и сокращает расстояние. Эта борьба чувств и разума выносит мозг, отдавая его шутливой обезьянке, пьющий остатки  самообладания.

Моему лисенку

Смешливый и готовый  посмеяться над реальностью, мой парень создавал для меня атмосферу тепла и добра, и накануне Нового года спасал мое сердце шутками и надеждой на то, что когда—нибудь настанет человеческая жизнь. Хотелось непременно тепла и уюта, изнуряли ежедневные выстаивания на автобусной остановке в ожиданье автобуса. И настал счастливый день, когда он сообразил приехать ко мне встречать Новый год. От радости, после его сумбурного телефонного звонка, чтобы слегка успокоиться, я наготовила разных салатиков и даже испекла быстрые тартинки. Он пришел, как бы свысока поглядывая на пресловутый домашний уют, к которому не влекла его жизнь, издалека начал шутками подгребать разговор к смене моего места жительства. Бабушка услышала наш разговор, и осторожно задала ему вопрос о будущем. Так мы узнали о его предстоящей карьере. Бабушка расстроилась, ей хотелось видеть  меня счастливой и беззаботной, помогать нянчить правнуков, а мысли моего парня четко делили пространство на желаемое предстоящее, возвышение карьериста и хрупкая действительность, состоящая из проблем.

И я поняла, что лет через двадцать он спокойно пройдет мимо меня, как машина с чуждой мне музыкой, тупо двигая шестеренками. Другая женщина в глубине его сознания съест его сердце, так же как грязь съедает снег. И я не узнаю его вначале, — так отрешен будет его вид снаружи, что изнутри он станет просто невозможен. Это воздух иной стратосферы, это луч, взявший на себя право дождя пронизывать чувством холода и одиночества. Но даже через тридцать лет он стремился увидеть близко мои глаза и понять меня, как понимают смысл жизни вне земной оболочки.

«Дети вредные, они приносят вред людям», — так он сказал однажды, и я поверила.

Когда через полтора года внезапно познакомилась с хорошим парнем, встретила своего в доску парня, моего личного лисенка,  то сказала ему эту фразу, а он рассмеялся и купил нам билеты на Новогоднюю ночь во дворце  культуры.

На сцене во время представлении я видела того пришельца, взгляд  и магнетизм которого привлекли мое внимание сейчас в метро. Я вспомнила его бицепсы и заокеанское провозглашение себя, такое, что издалека проявлялось  напором на пространство. Он был в таком же костюме, но   маска была на лице, а не на макушке, как сейчас в метро. Танцуя, пришелец водил по стенам лазерным ружьем, рисуя цветы, птицы, город, звездные знаки, планеты, — изображения оставались на несколько мгновений, и сменялись другими.

Закончилось представление, и мы, увлеченные толпой новогоднего народа, устремились в другую половину дворца, к танцам и в кафе. Идиотская привычка курильщика оставила меня на несколько минут одну, и я почувствовала взгляд на спине. Это был он, пришелец приближался ко мне океаном своих  глаз, в которых потерялись мои сомнения.

Мы улетели на другую планету на сверхскоростном поезде, летящем по волнам голубого инопланетного сияния. Это были мы, и то была я, но иная, — невозможно было оказаться прежней в новогоднюю ночь с пришельцем из иных миров. Наша планета была названа именами наших детей в слиянии имен.  Купаясь в сиянии, мы насыщали свои организмы лучами звезд, но метро — иное пространство, ранящее звуком и выносящее за скобки часть предметов бытия сверху. Иное пространство существует как судьбинные карстовые провалы, где неожиданно в полном сознании я очутилась перед невероятной и завораживающей аурой пришельца, будто в лунном сиянии на волнах тепла и света.

Елена Сомова