По понедельникам паркетные коридоры киностудии оказываются отполированными до блеска. И скользкими, словно свежий лед. Ассистенточки и старлетки семенят тоненьким ножками на шпилечках-каблучках, с трудом удерживая равновесие. А поскользнувшись, бедняжка взмахнет ручками, пискнет: «Ой!» и виновато так заулыбается: мол – не я неуклюжая, а пол скользкий, разве не видно? Шуршат безкаблучники, другие какие-нибудь топают «на толстом и устойчивом». Эти не поскальзываются, но по понедельникам, на всякий случай, ходят медленнее, чем обычно.  А чуть позже, солидно и важно по бесконечным паркетным шашкам, блестящим и музейно-внушительным, шагают, чеканя, наимоднейшие и не менее блестящие, чем намастиченый пол, ботинки из драгоценной кожи австралийской антилопы. Шагают четко, уверенно, целенаправленно. Потому что все и вся в здешнем королевстве от них зависит. Ну, не от ботинок, конечно, а от их хозяина. Владыки всея студии. Олигарха. Продюсера. А прозвание ему – Буревестник.

Аська едва успела Мариночку за угол оттащить, как просвистело мимо, протопало, и многотысячный костюм скрылся за административными дверями.

– Фу, пронесло! – выдохнула она. – А то б сейчас огребли ни за что, ни про что!

Мариночка только глаза округлила – первый день на студии – ничего не понимает еще.

– Запомни, ­– назидательно сообщила Аська, – если Буревестника увидишь, сразу прячься, куда придется. Ему ж все равно на кого кидаться, другого кого-нибудь встретит и расклюет на мелкий винегрет.

Мариночка непонимающе смотрела на Аську.

– Буревестник – это наш продюсер, – заметив смятение в глазах подруги, стала Аська терпеливо объяснять. – Его так прозвали, потому, что он налетает на человека, ни за что, ни про что и…

В этот момент рыдающая женщина промчалась мимо них, а вслед пронеслось громогласное: «Я разгоню эту чертову богадельню, в конце концов! Бездельники, хрен бы вас драл!»

– Бежим – зашептала Аська, уволакивая Мариночку из радиуса непосредственной близости скандала. – Давай в   буфет завернем и попьем кофейку. Там я тебе все и расскажу.

В буфете, однако, Аське не враз удалось приступить к обстоятельному описанию жизни студийной. Толкучка у стойки образовалась неимоверная.

– Вот, блин, – раздосадовалась Аська. – И надо ж так – ровно в перерыв «Козлобогии» попали!

– Что-что? – окончательно расстроилась запутавшаяся Мариночка, поминутно выталкиваемая из очереди дюжими молодцами, наряженными в отвратительно грязную и почему-то вонючую холстину.

– Картина так называется «Как зрили боги», – объяснила торопливо Аська, выталкивая в свою очередь наглого дядьку в звериной шкуре, пытающегося пролезть впереди нее к стойке.

– А козлы при чем?

– Да ни при чем козлы, просто наши так прозвали, ну, для краткости… а впрочем – Аська повысила голосок, – может и есть смысл в этом, – насчет козлов…

И она злобно уставилась на наглого мужика. Тот моментально завелся.

– У нас перерыв всего полчаса! Восемь часов мучил, и дальше конца не видно! Можно хоть чашку чая взять?

– Только не передо мной! – парировала Аська. – Ты что, один тут такой? У меня тоже съемки!

Мужичина, ворча, отступил и Аська, наконец, протолкалась к стойке.

– Два капучино, пожалуйста! – проорала она, поелику шум стоял неимоверный.

Одним глазом приметив освободившийся столик, она вытолкнула Мариночку из толпы со словами: «Занимай скорей, пока другие не вперлись. Кофе сама принесу!»

Мариночка от ужаса мотыльком шарахнулась к свободному столу, с завидной резвостью обгоняя холщовых мужичков. Аська с двумя чашками в руках двигалась вслед за ней, проворно лавируя между потоками людей. Пару минут подруги молчали, помешивая маленькими ложечками кофейную жижу. Затем Мариночка, оглядев помещение буфета, набитое основательно загрязненными и странно одетыми гражданами, спросила: «Откуда они взялись такие?»

– Говорю ж с «Козлобогии»! Ну, с картины «Как зрили боги!» Это массовка. Их на перерыв отпустили, ненадолго. Вот они и торопятся пожрать, пока их Рюмишна обратно часов на восемь не загнала.

– Кто-кто? – в отчаянье крикнула Мариночка.

Аська вздохнула с видом подследственного, запутавшегося в показаниях. Набравшись терпения, она начала.

– Рюмишна – она ассистент по актерам. Одна из старейшин. Поэтому работает на «Козлобогии» у Магистра. Магистр – он тоже из старейшин. Поэтому у них вообще рабочий день никак не нормируется. Вот эти, – она кивнула головой в сторону бодро жующих «холщовых», – они, бедняги иной раз тут неделями в павильоне ночуют. Потому что Магистр не отпускает. Сам он в доме напротив студии живет, и если ему ночью великая идея приходит, то он немедля всю группу на съемки вызывает, и они мчатся его мысли в дело воплощать. Потому Рюмишна актеров надолго отпускать не любит. Если по первому требованию мэтра человека на площадке не окажется, знаешь, как ей попадет? А то еще Буревестника вызовут, тогда вообще – пиши-пропало. А фамилия ее – Рюмочкина, да и выпить она не дура. У нее всегда в сумке фляжка с коньяком имеется. Потому и прозвище. Но ее тоже можно понять – двадцать лет при Магистре – это я доложу тебе… Да еще и под Буревестником!

Увлекшись рассказом, Аська почти не смотрела на Мариночку. А та только хлопала глазами, запутавшись окончательно в местных перипетиях. Заметив отчаяние, уже явно вырисовывающееся на Мариночкином лице, Аська внезапно расхохоталась.

– Да не бойся ты! Тут быстро осваиваются. А что поделать – метод погружения! Бросили в воду и – плыви!

Мариночка дернулась, физически ощущая перспективы погружения камнем на самое дно неизвестности, и попыталась перейти поближе к спасительной конкретике.

– Ась, слушай, мне кажется или от них как-то пахнет странно…

– Так говном! – припечатала Аська.

– Чем??? – Мариночка округлила и без того большие глаза.

– Ну, лиричнее сказать «навозом», но от этого запашок не изменится, – захихикала Аська. – Дело в том, что Магистр признает только натуральное. Если снимают сцену на скотном дворе – то и навоз должен быть настоящим. «Природную фактуру ничем заменить нельзя!» – процитировала она явно чужие слова, сохраняя и интонирование первоисточника – надменное, презрительное, высокомерное.

– И где они его только берут? – изумлялась Мариночка.

– А кого волнует? Для этого ассистенты по реквизиту имеются! Грузовиками с фермы возят. Кроме того, сейчас в павильоне стадо коров снимается, тоже от себя кой-чего свеженького подкидывают, – веселилась Аська. – Но больше всех достается, конечно, костюмерам. Каждого вручную обмазывать приходится, прикинь? Двести человек! Адский труд, поверь мне.

– Да уж… верю… — Мариночка с трудом сглотнула застрявший в горле кофе. В этот момент навязчивая мысль о романтичной работе в кинопроизводстве, стала потихоньку бледнеть и остывать. А Аська тем временем продолжала, не замечая колебаний подруги.

– Тебе по большому счету бояться нечего. Будешь фактически за моей спиной. Все проблемы с директором, деньгами, режиссером и продюсером – заботы художника-постановщика, то есть – мои. А тебе нужно будет лишь заниматься своим прямым делом – декорированием. Красить, фактурить, подбирать материалы, обставлять декорации, в общем, ты поняла: работа у тебя – художественная.

– Художественная, – эхом отозвалась Мариночка, еще не совсем очнувшись от своих страхов и сомнений.

Она с трудом привела себя в состояние концентрации на будущем поле деятельности и открыла было рот, чтобы, наконец, задать вопрос по существу, однако сему не суждено было сбыться. Громоподобный голос раздался, казалось бы, из самого поднебесья и обрушился на бедовую Мариночкину голову.

– А ну, всем встать!

Мариночка вскочила было на ноги, но Аська вовремя удержала ее.

– Ты что! Это же не нам! Это Рюмишна своих собирает!

Мариночка в растерянности закрутила головой, а голос нарастал, нарастал, и уже казалось, полностью заполнил собою весь буфет.

– Я для кого часы показывала? Я кому сто раз сказала, что тридцать минут – и назад! Эдуард Дормидонтович вас что, дожидаться должен?! Ни уважения у вас, ни понятия, ни вкуса, ни культуры!

Холщовые, побросав недоеденные обеды и дожевывая на ходу все, что можно было утащить с собой, устремились вихрем к выходу и завертелись в узких дверях, создав некое подобие воронки. Подгоняемые громовым голосом грозной ассистентки, они давились и толкались в проходе до тех пор, пока под собственным напором не вылетели прочь, словно пробка из бутылки с шампанским.

Как только толпа скрылась в коридоре, в дверном проеме показалась очаровательная девушка. Она брезгливо наморщила носик, видно запашок «натуральной фактуры» ее не сильно порадовал, и изящно прошествовала к дальнему столику через весь буфет, ставший после разгона обедающей массовки относительно свободным. Мужчины, оказавшиеся поблизости, немедля оживились и с удовольствием провожали милашку взглядами – длинные волосы, красивые глаза, статная фигура – в общем, тут было на что посмотреть. Барышня, явно привычная ко всеобщему вниманию, спокойно уселась и неторопливо закурила. Обладательница же громоподобного баса уходить уже не спешила. Она обошла несколько столиков и о чем-то переговорила кое-с кем, позволив Мариночке вдоволь налюбоваться своей внушительной особой. Роста в Рюмишне было метра под два, к тому же зрительно увеличивал ее высокий шиньон, небрежно пристегнутый к голове. Ниспадающие каскадом на мощные плечи кудри отливали синтетическим блеском. Боевая раскраска лица наводила на мысли о племенах команчей, готовящихся к выходу на тропу войны. Наряд, однако, у возрастной дамы был весьма игрив – длинная юбка имела разрез, являя окружающим на удивление стройную еще ногу в атласном чулке. Верхняя часть тела у амазонки сохранилась несколько хуже – под обтягивающим трикотажным модным свитерком бугрились плотные валики жира.

– Она в молодости моделью была!

Мариночка вздрогнула. Увлекшись созерцанием великой командирши, она и забыла, зачем она здесь и с кем. А Аська продолжала комментировать: «Ее Магистр на подиуме и увидел. Тогда он был ходок, говорят, яростный! Вместе с Буревестником отжигали – весь город гремел.  В общем, попала наша юная модель в лапы двум ястребам. Но ничего, она тоже не лыком шита. Раскрутила их вначале на малые ролишки, потом больше, больше. Ну, далее не пошло, уж больно высоченная она, пару не подобрать. Но на студии осталась. И вот уж тридцать лет при них ассистенткой… разносит ее, конечно, от пьянки, а так – ничего, смотри, ноги-то еще…

– Ты говорила – двадцать…

– Что – двадцать?

– Ну, лет она у него…

– Да ну, — отмахнулась Аська, – какие там… тридцать, не меньше!

А в этот момент обсуждаемая экс-модель поравнялась со столиком, за которым невесть чего ожидала барышня, своим недавним появлением привлекшая внимание мужской половины кафе. Рюмишна что-то стала говорить красотке, на что та улыбчиво кивала и, наконец, схватив свою весьма объемистую модную сумку начала ее открывать. Но Рюмишна отрицательно замахала руками и поспешила к выходу.

– Она, наверное, актриса? – кивнула Мариночка в сторону девушки. – Прибыла на кастинг и ожидает встречи с режиссером. А сумка какая огромная! Ох, уж эти, необъятных размеров женские сумочки! И что только такие хрупкие барышни в них носят? Косметику, наверное! Хотят быть красивыми, хотят быть лучше всех.

В голосе Мариночки зазвенели нотки расстройства и разочарования: сколько не употребляй косметику, не все могут стать такими прелестными, как эта незнакомка… Аська ухмыльнулась и открыла было рот, чтобы ответить на вопрос, как вдруг послышался из-за дверей чеканный шаг, и по буфету зашелестел тревожный шепот. Некоторые внезапно повскакали со своих мест, озираясь, куда бы скрыться, но было поздно. Многотысячный костюм, антилоповые ботинки вдвинулись в буфет стремительно, буквально внося своего хозяина, словно смерч или ураган. Народ пригнулся, а Мариночка, узнав зловещий облик Буревестника, внутренне сжалась, будто бурундук, увидевший страшный глаз филина над своей бедовой ушастой головой. Но крик на сей раз не произошел. К Буревестнику подобострастно подскочила Рюмишна и зашептала ему что-то в самое ухо. Продюсер коротко кивнул и двинулся по проходу вглубь кафе. Проследить траекторию его движения было делом не сложным. Костюм и ботинки влекли его тело прямиком к столику красотки, мирно попивающей кофеек.

– Ей попадет? – внезапно вырвалось у Мариночки.

– Вот лично ей – не думаю, лично ей – вряд ли! – скептически заметила Аська.

– А почему? – удивилась Мариночка. Ты же говорила, что всем, кто под горячую руку…

– А еще я тебе говорила, – перебила Аська, – что Буревестник – еще ох, какой ходок. Барышню эту не пропустит.

– Так почему же, – наивно продолжала гнуть свое Мариночка, – почему же, если он такой ходок, почему ты говоришь, что если мы ему попадемся, он нас непременно расклюет на мелкий винегрет?

Аська со вздохом сожаления посмотрела на подругу.

– Слушай, Масяня, ты себя давно в зеркало видела?

Мариночка хотела было уж и обидеться, но Аська обезоруживающе улыбнулась.

– Милая, нам с тобой скоро грянет тридцатник, а Буревестник выше отметки двадцать два не поднимается. И потом, у тебя, что – ноги от ушей? Или талия – хотя бы шестьдесят?

Мариночка удрученно молчала.

– То-то же! – Резюмировала Аська. – На всякий случай держись от него подальше. Тебе же лучше будет!

Пытаясь сдержать обиду, нет, не на подругу, а на суровую реальность, Мариночка принялась присматриваться к парочке, вступившей тем временем в оживленную беседу. Буревестник не казался теперь грозным и страшным, а напротив, производил впечатление весьма галантного кавалера.  Некоторое время продюсер и барышня просто смеялись и разговаривали. Затем, барышня потянулась к сумке. Не переставая говорить и улыбаться, она запустила в объемистый ридикюль обе руки и вытащила… отрубленную человеческую голову…  Мариночке, наблюдающей за происходящим, захотелось немедленно проснуться. Такого отвратного сна, давненько не видалось. «Сейчас я проснусь, умоюсь, оденусь, позавтракаю и пойду на киностудию, Аська обещала на работу пристроить…» – строго сказала она себе. Однако, гнусное виденье не исчезло, а напротив, события продолжали неумолимо и страшно развиваться. Буревестник, оказавшийся попросту бандитом, а вовсе никаким не продюсером, совершенно невозмутимо и со знанием дела разглядывал отрезанную голову. Новоявленная же Саломея продолжала мило щебетать и попивать кофеек. Половина посетителей буфета, оказавшиеся невольными свидетелями жуткого преступления, поперхнулась непрожеванными кусками.  Кое-кто, суетливо метнулся прочь.

Внезапно сбоку раздалось хрюканье. Мариночка, будучи в полуобморочном от ужаса состоянии повернула голову и, увидев давящуюся от смеха Аську, приготовилась зарыдать от безысходности и смятения.

– Вот черт! Говорили же мне, что мясники сегодня явиться должны! – воскликнула Аська и кровожадно глянула на несчастную голову, которую молодая убийца уже приняла обратно из рук своего подельника и изготовилась снова поместить в сумку. – Отличная работа, ничего не скажешь, нет, ты только посмотри!

– Я уже в аду? – промелькнуло в голове у бедной Мариночки и, побледнев, она начала сползать со стула.

– Эээ! – спохватилась Аська, – ты что? Господи, да это же муляж! Силиконовая голова! Гримеры лепят в Москве, наши так не умеют, технологий не знают. Трупы делают, раны клеят, язвы, увечья разные, уродские маски… Поэтому и прозвище у них – «мясники»! А денег стоят они – немеряно, в смысле – силиконовые изделия. Вот Буревестник сам пришел работу проверить, ему ж бабки отстегивать и, смотри, доволен. А девка, видно – мастерица, молодая, а уже так работает! Ну, умничка, ничего не скажешь.

Аська продолжала восхищенно квохтать, пересыпая свою речь бесчисленными профессиональными «киношными» терминами, Мариночка кивала в такт головой утвердительно, но услышать уже ничего не могла. Второй раз за этот день мысль о том, что работа в кино – не такая уж шикарная идея – кольнула ее и – словно тонкая игла впилась прямо в сердце. Да так там и осталась.

Екатерина Асмус

По теме:

Екатерина Асмус. «Мотор, хлопушка!»