От картин к пониманию реалий системы культуры.

Доклад на Первой международной научно-практической конференции

«Научное искусство»

(МГУ, г. Москва)

Существует не только очевидное. Ученым приходится ставить эксперименты, создавать специальные условия, при которых становятся заметными явления, в обычных обстоятельствах себя не проявляющие. Причем существенные явления. Хотя они могут быть и не заметны в обыденности.

Об одном таком эксперименте я и хочу рассказать. Можно сказать, что судьба поставила его на мне. Опишу условия:

Мой отец был художник – Валюс Петр Адамович (1912–1971).

Несколько слов о нем:

Родился, жил и умер в Москве. В 35 лет бросил инженерию и посвятил себя живописи. Зарабатывал оформлением книг. Как живописец выпрямился в полный рост в 50 лет и оказался вне рамок соцреализма, где-то в сферах, которые можно описывать словами: экспрессионизм, эмоциональное воздействие цвета, исповедальность, творческое противостояние идеологическим нормативам.

При жизни у него было две выставки. Одна трехдневная в Институте им. А.Н. Несмеянова, другая десятидневная в Институте атомной физики им. И.В. Курчатова. И еще одна в подвале его мастерской. Он ее получил незадолго до смерти и работать в ней уже не мог. За два месяца до его смерти мы с матерью и друзьями повесили на стенах его картины и открыли двери для зрителей. Сначала каждый день, потом раз в неделю. И так четыре с половиной года, пока власти не отобрали мастерскую. Примерно за это время там побывало 50000 человек. Без рекламы. Без спонсоров. Так я стал пиарщиком – показывал картины людям.

Особенностями эксперимента являются:

− Неофициальное признание, то есть их гуманитарная ценность доказана.

− Невозможность сделать их конъюнктурными либо товарными. Они уже написаны.

− И длится этот эксперимент уже 40 лет. За плечами около сотни выставок. После моей эмиграции в 1977 году я устраивал его выставки на Западе, а после 90-го года снова в России.

Данным докладом я не пытаюсь устроить их судьбу, я рассказываю о системе культуры, что я узнал о ней.

Цель показа картин зрителям.

Ну, это такая пища для ума и сердца зрителей. Некоторым людям она нужна. Тут стоит посмотреть внимательнее. Поскольку у искусства бывает много функций.

Возьмем пример. Один художник написал когда-то портрет женщины. На картине она не слишком открыто улыбается, возможно, не может отмахнуться от каких-то мыслей. Впоследствии картина бесконечно много раз была репродуцирована по всему миру, множество людей ломало себе голову над ее улыбкой, прикидывали на себя, сами то они как улыбаются, как Джулия Робертс или как Мона Лиза. И почему. Казалось бы, картина дала для умов и сердец пищу по максимуму. Выработала свой ресурс. Но не подешевела при этом. Однажды ее привозили в Москву. Конечно, я знал ее по репродукциям. Пошел смотреть на оригинал. Запомнил очередь в Пушкинский музей. Она была похожа на очередь в мавзолей. Очевидно, что Мона Лиза – это не только пища для ума и сердца, но и что-то еще.

Некоторые иные функции живописи общеизвестны. Например, в обществах с тяжелыми политическими режимами одной из функций искусства является демонстрация людям, что всё в порядке, беспокоиться и грустить нет оснований. В ходу красивые пейзажи, обильные натюрморты, счастливые семьи, радостный труд, грандиозные достижения, портреты деятелей. Объяснить немцам, что такое социалистический реализм, очень просто: «Это то, что в вашем искусстве было при Гитлере».

Изображать и украшать жизнь можно не только в тяжёлых обстоятельствах. Спектр манер и тем при этом естественно расширяется. О других функциях картин я поговорю ниже.

Изначальные иллюзии.

В отношении картин отца я ведь как думал: картины замечательные, зрительский интерес огромный, нужно совсем чуть-чуть, еще разок показать, еще статью напечатать, и люди, чей профессией является несение культуры людям, пиар, как нынче говорят, среагируют. И профессионально возьмут дело в свои руки. Оказалось, что устройство выставок в предназначенных для того местах, не зависит от того, какие картины, а зависит от чего-то другого, не имеющего к картинам никакого отношения. Как правило. Исключения тоже случались, яркие.

В целом места, предназначенные для экспозиции картин, то есть места подчиненные Министерствам культур, будь то в России или в Германии, оказались для работ моего отца закрыты. Но все-таки я устроил около сотни выставок. Где? В НИИ, фойе театров, библиотеках, клубах, кафе, зонах отдыха и т.д. Тут я не совсем точен. Например, устраиваю выставку в фойе Театра на Таганке. А театр подчинен Министерству культуры. Но вот фойе театра как-то далеко от Министерства.

В устройстве выставок мне помогали сотни людей. Не за деньги, а по велению души. Иногда тратя свое последнее. Но вот искусствоведы среди них попадались редко.

Об искусствоведах.

А кто они, в конце концов, эти искусствоведы? Ну, люди, которые захотели красиво жить при красивых вещах. Кому-то удалось. Картины отца не пришлись им ко двору по каким-то сопутствующим обстоятельствам. Даже недоступным моему пониманию. Какую культуру они сами несут людям – это видно по передачам на ТВ и на выставках современного искусства. Да, бывает интересно. Часто?

Не надо думать, что плохо работают. Они люди весьма серьезные. Ведь в их ведении находится большая часть всего, что наработали гении во все времена во всем мире! И цены на эти произведения искусства изрядные. На сайте «В мире самых дорогих картин» (authorstream.com/Presentation/guugli-1239250-pinturas-mas-caras-del-mundo) − он на испанском − стоимость некоторых работ варьируется от 50 до 150 миллионов долларов за картину. Там Ж. Брак, П. Пикассо, Ваг Гог, Ренуар… Несерьезные люди такими деньгами не ворочают. И никакой речи о пище для ума и сердца тут быть не может. При нынешней-то технике. Сделал «чик» фотоаппаратом, вставил и Интернет, и все желающие могут увидеть! Бесплатно.

Не надо думать, что это только где-то заграницей такие цены. У нас не слабее. Самые раскрученные коммерческие галереи называют себя андеграундом и такие выставочные площади отхватили в районе Садового кольца в Москве, что закачаешься. Это я о Винзаводе. У них свой особенный язык. На этом языке «андеграунд» означает уровень раскрутки, «нонконформизм» − умение договариваться с властями, «авангард» − искусство столетней давности, «ассоциативное искусство» означает, что выставляют только своих и т.д. Такое впечатление, что в русском языке сохранилось и даже вошло в моду только одно искреннее выражение. Это «как бы». Оно указывает на неполное соответствие произносимых слов реальности. Как там у Ф.И. Тютчева: «Мысль изреченная есть ложь». Иногда, слава Богу, тоже как бы.

Стоял я недавно в очереди в Пушкинский музей на выставку П. Пикассо. Напротив особнячок. Написано: мастерская Ильи Глазунова. Рядом еще небольшой дворец строится. Написано: здесь будет его музей. Это в центре Москвы, у Кремля. По-моему, не слабо.

Письма наверх и реакции на них.

Писал я и напрямую – наверх. В Германии бундесканцлеру, поскольку по ТВ была передача о том, что он любит экспрессионизм. А в России министру культуры. Реакции были схожие, вежливые: спустили по инстанциям и пожелали удачи. В России последним был телефонный разговор с дамой из Министерства культуры, к которой направили мои материалы. Среди прочего она мне сказала: «Вот если бы от кого-нибудь из правительства поступило указание…» Еще одна интересная функция системы культуры – служить правительству. Как будто оно компетентнее в вопросах культуры, чем его министерство.

А если она об органах, которые и компетентны, и информированы, так их задачей является поиск врагов, ну, в иные времена, если найти не удается, то создание врагов. А задачей показа картин является, в частности, поиск друзей. И создание друзей. И совмещать две противоположные функции как-то не по нутру.

Душевные порывы, служение − это для менее профессиональных людей, с которыми я и имел дело. Рассказывать о них можно много, но доклад не об этом. Разумеется, дело не только в особенностях системы культуры, но и в свойствах моего характера и моей покойной матери. Ведь добиваются же другие люди! Вот пример: музей Вадима Сидура. Когда-то в 70-е я бывал в подвале его мастерской. И вдруг в 90-е уже после возвращения из эмиграции узнаю, что в Москве есть его музей.

Чтобы Вы знали, как я отношусь к его творчеству, поясню так: в Италии был Микельанджело, во Франции Роден, В России Сидур. Ну, еще Венеру Милосскую невозможно забыть. Да, я в курсе, что были и другие скульпторы, но для меня это уже не столь значимо.

В музее В. Сидура дали мне книжечку сына скульптора, Михаила Вадимовича, о том, как создавался этот музей, чего это стоило (Сидур М.В. Музей Вадима Сидура в Москве: посмертная судьба художника на родине. М.: Моск. гос. музей В. Сидура, 1998). Разумеется, ни я, ни моя мать в отношении картин отца и десятой доли таких усилий не предпринимали. Даже в голову не приходило. Начать с того, что Михаил Сидур выучился на искусствоведа, стал директором выставочного зала – внедрился в систему! И далее в 90-е, когда еще не все было схвачено. А мы с матерью – да никакого сравнения. Она была писательница. Книжки писала. Я картины. Да, случалось, что начальство приходило на наши вернисажи. И из Русского музея, и из Третьяковки. Иногда даже выступали на открытии. Тем и ограничивались.

А я – сорок лет заглядывался на подвалы и чердаки – все вспоминал мастерскую отца в подвале, мечтал себе. Нет, чтобы делом заняться, деньги делать, купить чердак! Да где там. Выставки устраивал, в человеческие глаза смотрел вместо этого.

Уход в виртуальный мир.

Сделал сайт в Интернете (vpvalius.ru). Совместный – отца и мой. В самой простой программе. Выставил все, что хотел. Картины, статьи, видео. Никому не кланялся, ничего не платил. Да, не оригиналы, а электронные копии. Такая вот пища для ума и сердца зрителей. Доступная. Ведь и Пушкинский музей когда-то задумывался как музей копий.

Резюме.

Устройство выставок в предназначенных для того местах не зависит от того, какие картины, а зависит от чего-то другого, не имеющего к картинам никакого отношения. Как правило. Исключения тоже случались…

Выставки в прочих местах зависят от людей, которые этими местами заведуют. Где место красит человека, а где – человек место.

Интернет дал свободу. Если точнее, то сильно ее добавил.

Валерий Валюс